Немцы в городе (СИ)

Маша аж опешила: не привыкла она, чтобы к ней так, да на “Вы”. Даже в суде, где ей совсем недавно приходилось отстаивать своё право на квартиру покойной матери, и прокурор, и судья ей “тыкали”, а тут совсем незнакомые люди, которые ей ничем не обязаны. Но что им ответить? Приходится вновь включать дар убеждения:

— Да вы не беспокойтесь. Флаке что-нибудь придумает. Вы же слышали: ребята затребовали генерала и журналистов к Управлению. Как только те подъедут, Флаке огласит свой компромат, и тогда уже никто наших тронуть не посмеет. Это уже будет выглядеть как подавление оппозиции недемократическими методами, — девчонка сама не знает, где таких умных формулировок нахваталось: всё-таки просмотр телека перед сном иногда бывает полезным.

О каком генерале речь, родители уже поняли. Кречетова в городе все знают: кто-то по слухам, кто-то из того же телевизора, многие — лично. Они помнят его по тому эфиру с дебатами, где их дочери приходилось давать отпор всемогущему силовику. Но кто такой Флаке, и о каком компромате речь?

— А! — помощница машет рукой в жесте “ничего особенного”. — Флаке — владелец этого предприятия. Этого вот всего, — она обводит рукой пространство приёмной, подразумевая под ним и здание ММК, и цеха́, и склады. — У него к Кречету старые счёты — кровная вражда, если можно так выразиться. Да вы и сами всё увидите, надо только журналистов дождаться.

Родители всё ещё недоумевают — зачем Диана полезла защищать чьи-то кровные интересы? Ведь это не её вражда и не её война? Неужели только лишь из-за чувства справедливости? По их лицам Машка читает замешательство, и надеется лишь на то, что они не зададут назревший вопрос вслух. Сама она очень хорошо помнит воскресное утро их с Дианой знакомства: как пришла к ней на квартиру, как обнаружила там совсем потерянную девушку, чьё лицо сияло следами незаживших побоев, а настроения хватало лишь на то, чтобы открыть форточку и закурить. Нельзя родителям такие вещи рассказывать. Как знать, чего им довелось натерпеться в плену у бандюков, но пережить невзгоды самим и представить в аналогичной ситуации собственного ребёнка — совсем разные вещи. Машка-то родительской опекой никогда избалованна не была, но вспоминая отца, она явственно представляет, что случись с ней что-то сродни похищению или пыткам, она бы тоже не стала с ним откровенничать. Она забудет, а он — нет. Родители о страданиях своих детей никогда не забывают.

— Маша, уж рассвет скоро. Скажите, когда же прибудут эти самые журналисты? И где сам генерал? Кажется, его там ждут все — и ваши коллеги, и люди за оградой здания... — от виски Дианкин папаша чуток осовел, но утрированно вежливым быть не перестал.

Маша теряется от такого обращения — блин, она же всего лишь девчонка на подхвате с незаконченным средним специальным образованием, почему они ждут от неё ответов, которые и прессекретарь президента не смог бы дать? Машка польщена. И напугана. А ведь родители-то правы! Где чёртов усач? Уж не планируют ли осаждающие взять Флаке и компанию измором?

— Сейчас уточню, — вжившись в роль осведомлённого лица, она хватает свою трубку и запирается в кабинете босса.

Закрывшись и забившись в самый дальний угол — чтобы из приёмной её не было слышно — она набирает Круспе.

— Алло, Рих, что с журналистами? Где генерал? Какие новости? Как там наши — держатся?

Круспе тяжело вздыхает. Даже через сотовую связь слышно: что-то не так. Как удалось выяснить через тех же стримеров-лазутчиков, среди силовиков в оцеплении ходят слухи, что генерал по внутренним каналам распорядился журналистов к Управлению не пускать. Более того — он сам обзвонил главных редакторов всех существующих в регионе печатных и электронных новостных изданий и, не юля, прямым текстом пригрозил физической расправой каждому, кто рискнёт объявиться у места оцепления или, чего доброго, выйти на связь с налётчиками.

— Сама понимаешь, — заключает Круспе. — Даже если Флаке как-то передаст свой компромат в интернет, это не возымеет желанного действия. Вера в печатное слово в глубинке слишком сильна. Нужны официальные журналисты, головы из телевизора так сказать. Похоже, генерал тоже это понимает, вот и идёт на крайние меры. Ему ничего больше и не остаётся. Нам — тоже.

Машка возвращается в приёмную и, пожав плечами, предлагает родителям пока вздремнуть на диванчике. Старики сразу смекают, что творится неладное. Поспать им удастся ещё нескоро.

Вот уже второй час ни в здании Управления, ни возле него не происходит ничего нового. Круспе опустил свой аппарат — заряд аккумулятора подходил к концу, и не хватало ещё, чтобы дрон рухнул на головы толпе. Жалко — не найдёшь ведь его потом в этих гаражах, а такая игрушка замечательная! Он таращится на плоды своих трудов — страничка уже живёт своей жизнью. Дав ей запал, он добился такого уровня раскрутки, когда ресурс уже начинает воспроизводить контент самостоятельно. Паблик вконтакте популярен, особенно у молодёжи, но репостами всё происходящее уже растеклось по сети далеко за пределы бело-голубого ресурса. Заварушка привлекла внимание многих тысяч наблюдателей, но всё же Круспе понимает — это не та аудитория, для которой Флаке замыслил своё разоблачение. Молодёжи на компроматы из девяностых и разборки высоких чинов друг с другом наплевать. Молодёжь здесь ради идеи и развлечения, молодёжь не задумывается о смыслах. Хотя, возможно он недооценивает подрастающее поколение? Если бы Ольга была в Москве, она бы уже привезла сюда парочку видных журналюг федеральной узнаваемости, но и этого ресурса они лишились. Ольга в больнице, Шнайдер тоже, и, как ни печально это признавать, за этих двух Круспе спокоен куда больше, чем за всех остальных.

— Рихард, не засыпай, — Ирина присаживается на диванный подлокотник — с балкона они выбрались уже давно, как только посадили дрон.

Круспе дёрнулся — а ведь он и вправду задремал! Съехал на бок, завалившись на спинку дивана, и очки его тоже съехали на бок. Неосмотрительно ухватившись за них, он ляпает пальцами по линзам. Не беда: протирать стёкла для каждого очкарика — своего рода ритуал.

— А? Что? Я не сплю. А вот тебе следовало бы, — уже привычным, ставшим почти безусловно-рефлекторным жестом он гладит всё ещё плоской живот брюнетки.

— Куда уж там. Самому не смешно? Весь город на ушах. А я — как все! — Ирина игриво привстаёт и отдаёт честь, прямо как на праздничном построении первого курса юридической академии.

— К пустой голове не прикладывают, — смеётся Круспе. Ирина тоже смеётся — её синяя, в тон рабочей форме, пилотка валяется на антресоли и кроме как на парады она её не надевает. — И ты — не как все.

Машка звонит снова. За эти пару минут ситуация претерпевает некоторые изменения. Стас передал, что по информации от его ФСБшного друга генерал, ранее находившийся где-то за городом и не решающийся показаться на месте событий якобы из-за угрозы собственной безопасности, теперь и вовсе перестал выходить на связь с сослуживцами. Даже по внутренним каналам с ним не могут связаться. Даже ребята из ФСО не могут выйти с ним на контакт. Телефон не отвечает, да и по трекеру не высвечивается, и силовики в растерянности: оставшись без прямых указаний сверху, они практически предоставлены сами себе. Никто не хочет брать ответственность за принятие решенией, все ждут виновника “торжества” — но без пяти минут губернатора как ветром сдуло! Ситуация нехорошая: анархия в силовых структурах — вещь взрывоопасная. Попросив Машку переключить его на Флаке, Круспе возбуждённо орёт в трубку:

— Генерал либо задумал немыслимое, либо решил текать! Дальше медлить нельзя — предъявляй список! Выложим в интернет, а там — как пойдёт!

То, что Флаке сотоварищи могут видеть сквозь жалюзи, лишь подтверждает слова Круспе: в среде силовиков суматоха, и оцепление уже не так стройно, как прежде. Солдатам без генерала никуда и, оставшись обезглавленным, могучее войско национальных гвардейцев потихоньку дезориентируется. Так и до произвола недалеко: несколько десятков бойцов при полном вооружении, не имея приказа, на многое способны. Или, если повезёт — вообще ни на что.