Немцы в городе (СИ)

Диана отворачивается к оконному стеклу со своей стороны и корчит такую рожу, что увидь её кто из едущих навстречу водителей, потерял бы он управление и врезался бы в ближайший столб. Но встречка пуста, и обходится без эксцессов. Хотя... Ридель и сарказм. Намёк, попытка. Что это, если не эксцесс? А он, не поведя и бровью, продолжает удивлять:

— Я помню, ты мне говорила, что не можешь, поэтому наверное это станет для тебя сюрпризом. Но врачи не могут ошибаться. Сперва я думал, у тебя рак, но они сказали, что это всего лишь плод. Ты должна это знать, главное — не переживай...

Остаток пути проходит под аккомпанемент истерического немого хохота. Диана хохочет так, что не может остановиться, и прервать смехопанораму её заставляют лишь поднимающиеся из глубин пустого желудка спазмы. Ридель паркуется у подъезда и, едва заскочив в квартиру, чтобы схватить рвущегося на волю пса, тащит его гулять, оставляя девушку один на один с унитазом. Он так и не понял, что её так развеселило. Наверное, она просто обрадовалась.

Уже вечером, сидя на полу, они ужинают доставленными суши. Пока Диана отсыпалась, Оливер излазил весь интернет и теперь чувствует себя самым подкованным в вопросах беременности мужиком на земле.

— Вот, открой ротик, — к недовольно искривлённым губам Дианы тянется бамбуковая палочка с намотанным на неё куском нори и парой зацепившихся за лист рисовых зёрнышек. Всю рыбу он заботливо выковырнул и съел сам. — Сырую рыбу нельзя, там могут быть яйца паразитов...

— Фу, вот заткнись! Зачем вообще заказывать суши, если рыбу нельзя? Лучше б заказал пиццу с жареной колбасой, — бухтит девушка, пытаясь языком очистить зубы от налипших на них ошмётков водоросли. — Что, и пивом не поделишься?

— Нет конечно. Пей воду и витамины! — Оливер делает показательно крупный глоток из собственной бутылки, отставляя её подальше — туда, куда Диане не дотянуться.

Пёс бегает рядом, так и норовя уткнуться носом в накрытую поляну. Суши его не интересуют, но он явно чувствует: что-то происходит между хозяевами, и он желает быть причастным. Отчаявшиеся без толку покрикивать “Местo!”, “Сидеть!” и “Нельзя!”, хозяева в конце концов машут на Тимошку рукой — пускай безобразничает.

— А кого мы пригласим на свадьбу? — заводит совсем уж странный разговор Оливер.

— Хм... Ну родных у тебя, судя по всему, нету. Ты рассказывал, что твоя мама рано умерла...

— Почему нету? У меня есть отец и сводный брат.

— Сводный? — Диана слышит об этом впервые: говорить о прошлом в их отношениях всегда было как-то не принято. — И почему вы не общаетесь?

— Мы общаемся. После смерти мамы отец женился на другой женщине, у которой уже был ребёнок. Помладше меня. Я вообще-то в хороших отношениях и с отцом, и с мачехой, и с братом — вот их и приглашу.

Рис застревает у Дианы в горле комом обиды:

— И ты только сейчас мне о них рассказываешь?

— А ты как же? По крайней мере мои родные далеко, а твои — в двух автобусных остановках отсюда. И как долго ты собиралась нас с ними друг от друга прятать? Неужели, чтобы раскрыть свои отношения, тебе нужно было забеременеть? Или... ты и сейчас не собираешься делать меня частью своей семьи?

Щёки и лоб Дианы вспыхивают. Олли вообще-то прав. Она не рассказывала о нём никому: ни подругам, ни тем более родителям. Их отношения казались ей игрой, и теперь, глядя в пустые глазницы лишённых рыбного содержимого роллов, она вдруг понимает, что игры закончились.

— Не говори ерунды, — пытается парировать она. — Просто не хотела их волновать. У меня же неудачный брак за спиной, сам понимаешь...

Оливер ничего не отвечает. Неудобная пауза затягивается, и даже пёс, прикорнувший у батареи, словно почуяв неладное, недовольно задёргал ушами. Спасает звонок на телефон Оливера.

— Да, привет Тилль. Понятно, понятно. Нет, с нами всё в порядке. Просто Диане нездоровится, и нам нужно заменить её кем-то на предстоящие дебаты. Плевать, что Володька не умеет складно говорить! Научи его! Она никуда не пойдёт! Что? Об этом не может быть и речи! Вы с ума сошли? Я её туда не пущу! У Лоренца всю дорогу какие-то принципы, но на этот раз не ему решать. Я всё сказал!

Ридель бросает трубку и раздражённо присасывается к бутылке.

— Они планируют вылазку к сейфу в следующую пятницу и хотят зачем-то, чтобы ты пошла туда вместе с Лоренцем и... со мной.

Сердце Дианы подпрыгивает: уже в следующую пятницу! Конец всему! Список будет у них — а в этом она не сомневается. Без верного плана Флаке людей на это дело не подписал бы. И она должна быть там — она хочет, чтобы Кречетов знал, кто будет стоять за его кончиной.

— Я пойду! А ты не смей мне указывать! Вообще никогда, понял!

Она выходит из себя, что ей не свойственно: неужели гормональные взрывы — не такие уж и сказки? Немного успокоившись, она продолжает, уже куда мягче:

— Сам подумай, Олли. Всё идёт так, как мы и планировали. Покончим с Кречетовым и всё — можно жениться! Разве не об этом мы договаривались? Для меня очень важно быть частью... всего этого. И вообще, — гнев с новой силой захлёстывает её, — что-то когда меня пытали в Обоснуево, тебя это не сильно волновало! И когда меня заперли в подвалах ФСБ — тоже. А тут — ишь, разволновался. Флаке верно рассуждает: и у него, и у меня к этому козлу личные счёты. Нам и ставить точку.

Диана ставит многоточие, швырнув палочки в ёмкость с соевым соусом, отчего тёмные брызги разлетаются по полу. Оливер ничего не отвечает на её истерику. Он испуган. Он понимает, что она права: кто он ей, чтобы указывать? Никто. Но кто она ему? Теперь — всё. И даже больше. Вместо вербальных увещеваний он пододвигается ближе и обнимает невесту за плечи.

— Только не говори никому пока, ладно? — шепчет она в его домашний свитер.

— О чём?

— О ребёнке. Не хочу, чтобы знал кто-то.

— Суеверная?

— Едва ли. Просто я хочу закончить это дело в привычном статусе — чтобы никаких поблажек, никакой чрезмерной опеки, понимаешь? Хочу сама себе доказать, что могу. Это важно. Окей? Окей?

— Ну, окей, — соглашается Ридель, не уверенный, что говорит правду. — А ещё Тилль сказал, что если ты не сможешь пока ходить на дебаты, то тебя некем заменить. Мол, Володька — не оратор, стушуется, всё испортит.

— Да прям, — девушка отстраняется от Олли с таким взглядом, с которым обычно кричат “Эврика!”. — Кажется, у меня идея! Довезёшь меня завтра до женской консультации? Только Володьку предупреди — с нами поедет.

Диана уже крепко спала, когда её телефон подал признаки жизни. Оливер никогда прежде так не поступал, но на этот раз не смог совладать с собой: чувство собственничества настолько эволюционировало в нём за последние сутки, что он, не долго колеблясь, взял её трубку и открыл сообщение, пришедшее от неизвестного абонента. “Ты доигралась, сучка. Ты ответишь за всё, за каждого моего бойца я отпилю тебе по конечности. Останешься обрубком ползать по земле и молить о пощаде! И даже твои боссы, даже твой головорез тебя не спасёт. Это конец, тварь!!! 11”.

Стерев сообщение, Оливер откидывается на подушку, cо скрипом сжимая одеяло между пальцев. Флаке прав — это личное. Уже настолько личное, что касается не только её. Для него это тоже личное. Они пойдут на дело вместе, и уж он проконтролирует, чтобы генерал не ушёл от возмездия. А ведь всего минуту назад он собирался позвонить отцу и похвастаться новостью. Радость откладывается — месть снова выходит на первое место. Генерал прав — это конец. Его конец.

====== 37. Финишная прямая (Володькин дебют. Накануне вылазки) ======

Диана и раньше видела дебаты по ТВ. Раньше — когда, ни сном ни духом о том, что её ожидает в будущем, коротала вечера с родителями и с телевизором, потом с мужем и с телевизором, потом — одна и с телевизором. Позже, когда ей самой пришлось переквалифицироваться в публичного деятеля, она смотрела их как обязанность — неприятно видеть себя со стороны: все недостатки через экран выпирают гипертрофированно. И лишние килограммы, и блестящий от софитов лоб, и неподходящая характеру мероприятия одежда. Бедные знаменитости — как они только переживают это, смотреть на себя со стороны снова и снова, тут одно из двух: либо они слепо в себя влюблены, либо у них железные нервы. Диана из телевизора Диане вне телевизора кажется нелепым чудовищем. Особенно голос: слышать свой голос извне — незнакомый, чужой и такой противный — настоящая пытка. Сегодня её не пытают. Они с Оливером на диванчике, плед в ногах, пёс носится рядом, радостный воцарившемуся в квартире миру и согласию. Сегодняшний эфир на областном канале грозит стать бомбой: ещё бы, фактически — это первая дуэль двух действующих кандидатов в губернаторы. Их первая личная встреча — сегодня перед зрителем кандидат Иванов собственной персоной будет вынужден противостоять кандидату Генералу.