Князь (СИ)

- Какое дело привело вас в мой дом, мужи? - спросил Тлизанд, стоя перед четырьмя тфокотлями. Слева и справа от него стояли привратник и управляющий хозяйством княжеского дома Тлич. На тфокотлях были чистые, хотя не новые, темные кафтаны и высокие сапоги, которые они надели на встречу с князем вместо потертой от ежедневного труда обычной одежды и неуклюжих чувяков. На плечах у них были бурки из серого войлока, на головах - шапки с высокой тульей и темно-серой опушкой. Лица тфокотлей, с которых за зиму еще не сошел загар от прошлого лета, густо заросли бородами и усами. У тфокотлей было мало времени заботиться о нарядной одежде и красоте лица, потому что следить за скотиной и полем надо было каждый день, тогда как князь с дворянами ходили в походы только в военное время, а на охоту ездили раз в месяц. Но исполнение княжеского долга и служба дворян были очень опасным делом: княжеская дружина, постоянно упражнявшаяся в военном мастерстве в то время как тфокотли и княжеские люди пасли скот и пахали землю, являлась основной ударной силой адыгского войска. За это князь и дворяне могли позволить себе выглядеть красиво и мужественно.

Первым, как того требовал обычай, заговорил старый тфокотль:

- Зиусхан! Меня зовут Пцашхо, а это, - он указал кивком на рыжебородого тфокотля. - мой сын Убыт. Это Нух и Ащамез, сыновья моих покойных братьев. Ты их, вероятно, хорошо знаешь, зиусхан, потому что они живут возле тебя в Гогуте. Также ты, вероятно, знаешь, что родной брат Нуха совсем недавно умер. Поскольку все сыновья покойного умерли еще мальчиками, некому наследовать его дом. Адыгский закон велит в таком случае отдать подворье Нуху, но Нух отказался от него, потому что у него есть пасека. Тогда наследовать подворье должен старший из моих сыновей, то есть, Убыт. Но Нух вдруг заявил, что не допустит этого, если половина того, что принадлежало его брату, не достанется женщине - младшей дочери покойного. Разве возможно такое, чтобы женщина владела двором и скотом? Конечно, ни один адыг не оставит без пищи, крова и призора девушку из своего рода, но зачем женщине право распоряжаться такой собственностью? Это - дело мужчины, который ее кормит и одевает. Разве не так положено по адыгскому закону? Разве можно легкомысленным девушкам отдавать в собственность двор со скотом?

- Ты все сказал, почтенный тфокотль? - спросил Тлизанд.

- Да, - кивнул старик.

- О чем же ты споришь с собственными родственниками, мужчина из Гогута? - спросил князь Нуха.

- Мой зиусхан, - сказал Нух. - девушка, о которой сказал Пцашхо, была единственным по-настоящему близким человеком для моего брата. Когда он доживал свои последние дни в этом мире, она отходила от его постели только чтобы принести ему воды или пищи, которую он больше всего любил, которую она сама для него готовила. Мой брат был мусульманин, и он очень обрадовался, когда Абдулькарим-мулла сказал ему, что по закону Аллаха его дочь должна получить после его смерти половину его имущества. ВаЛлахи, мой зиусхан, эта добрая весть - единственное, что вселяло бодрость в сердце моего брата в его последние дни. Ведь по адыгскому закону дочь ничего не наследует от своего отца. Закон Аллаха же принес облегчение моему брату. Перед смертью он взял с меня слово, что я обеспечу соблюдение закона Аллаха относительно его дочери. Поэтому я воспротивился тому, чтобы кто-то завладел домом моего брата, пока его дочь не получит свою половину имущества. И к этому меня обязывает и адыгский закон - исполнить предсмертную волю брата.

- А я хочу сказать, мой зиусхан, - произнес Ащамез. - что как мусульманин буду защищать исполнение закона Аллаха.

Тлизнад почувствовал некоторую растерянность. Впервые ему приходилось выбирать между шариатом и адыгским законом в разрешении дел между тфокотлями. Все дворяне, кроме Карбеча и его служителей, были мусульманами и понимающими людьми. Княжеские люди и рабы были обязаны во всем повиноваться князю, не задавая вопросов. А как рассудить тфокотлей, подавляющее большинство которых поклонялись древним адыгским богам, и которые могли перестать слушаться князя, если он не будет править ими по адыгскому закону? Но Тлизанд не подал виду, что смущен.

- Кто дал нам адыгский закон? - спросил он.

- Как - кто? - проговорил старик Пцашхо. - Наши отцы.

- А закон Аллаха, который хорошо знает Абдулькарим-мулла, дал нам сам Бог, Который создал весь этот мир и всех нас. Кому следует повиноваться: отцу или старшему брату, если они приказывают разное? Так и здесь: в том, в чем нет противоречия закону Аллаха, мы должны следовать адыгскому закону, а в том, в чем адыгский закон противоречит закону Аллаха, мы должны следовать закону Аллаха. Поэтому и поступите так, как сказал сделать Абдулькарим-мулла, и Бог будет доволен вами, иншаЛлах.

Пцашхо и Убыт переглянулись. Казалось, они не верят своим ушам: передать хозяйство в собственность женщине - безумство.

- Как же так, зиусхан? - проговорил с недоумением Убыт. - Разве я буду в чем-то обделять дочь моего брата? Пусть меня возьмет поветрие, если такое случится! Но как я - мужчина, воин, буду делить хозяйство с женщиной?

- Поселись в доме твоего брата, - сказал Тлизанд. - и живи в нем с его дочерью как хозяин. Но не продавай и никому не отдавай без ее согласия больше, чем половину всего имущества. Пусть будет соблюден и закон Аллаха, и адыгский закон.

- Да, я тоже считаю, что наш князь вынес верное решение! - сказал Нух.

- Мой зиусхан, - Пцашхо пытался говорить спокойно, хотя видно было, что он очень возмущен и взволнован. - я понимаю, что ты хочешь соблюсти и свой, и адыгский закон, но мужчине спрашивать согласия женщины на пользование имуществом - это позор. Нельзя позорить свободного мужчину.

- Поистине, это не позор для мужчины, - решительно сказал Тлизанд. - это - уважение к женщине. Тем более к дочери, которая все сделала, чтобы последние дни жизни ее отца не были омрачены.

- Прости мне мои слова, зиусхан, - сказал Пцашхо. - но я боюсь, что ты однажды вместо себя назначишь князем Абдулькарима-муллу.

- Нет, Абдулькарим-мулла обязан повиноваться мне, как и все, кто живет во владениях моего рода, - сказал Тлизанд. - но я обязан повиноваться закону, данному людям самим Богом.

- Даже если он против адыгского закона? - угрюмо спросил Убыт.

- Даже если так, - кивнул Тлизанд.

- Ты веришь, зиусхан, что Великому Богу интересны семейные дела людей? - произнес Пцашхо. - Ты хочешь установить среди адыгов законы, по которым живут ногайцы, но если так будет, все люди станут рабами. Тфокотли и дворяне станут твоими рабами, а ты сам будешь рабом крымского хана.

- Нет, - покачал головой Тлизанд. - Мы все - и ты, и я, рабы Бога. И сам хан Крыма обязан повиноваться закону Бога больше, чем родному отцу.

- Вы говорите, что Великий Бог и мусульманский Аллах - одно и то же, - сказал Пцашхо. - но мы никогда не слышали, чтобы Великий Бог требовал от людей повиновения Ему в делах своего рода. Разрушить старое легко, а создать новое трудно. Чтобы из желудя вырос большой дуб, надо несколько человеческих жизней. А под топором этот дуб падает, прежде чем прогорит одна головня в костре. Адыги сильны своим законом, зачем же его разрушать?

- Я не посмею разрушить адыгский закон! - сказал Тлизанд. Хотя он старался не выдать своего волнения, его уже начало раздражать упрямство простолюдинов. - Я лишь отказываюсь соблюдать ту его часть, которая противоречит закону Бога.

- Все начинается с малого, - сказал Пцашхо. - Ты перестанешь соблюдать это, а твои потомки оставят весь закон. И мы будем жить как ногайцы. Бывший раб, пригретый князем, получит право бить плетью тфокотлей и дворян. Разве это порядок?

- Ты хочешь сказать, тфокотль, что ногайцы живут без порядка? - несколько повысив голос, произнес Тлизанд. Ему показалось, что в словах старика был намек на его намерение дать дворянский дар Псекабзу и Ужи, когда те достигнут совершеннолетия. - Почему тогда уже сорок лет ни одно адыгское племя не разбило их, когда они приходят и движутся огромными войсками по всей адыгской земле? Только в позапрошлом году хан Джамбеч разорил всю Кабарду. Ведь на твоей памяти, тфокотль, было, когда ногайцы приходили сюда и выжгли весь Гогут, увели сорок три пленника. А после того как мой отец принял религию Аллаха, они перестали нам угрожать.