Велики амбиции, да мала амуниция

Но вы ушли. И воздуха не стало.

Чтоб робкую свечу мою задуть

Как мало надо было сил, как мало…

Не упрекну ни в чём и никогда!

Вы идол мой, заря моя и муза.

Я имя ваше звёздам и цветам

Дарю, уже не зная жизни вкуса.

Я вас люблю! Любви не нужен грим!

Зачем любовь бессмысленно так губят?

Я притворяться вынужден живым…

Вдохните жизнь в мои немые губы!

Когда Пётр Андреевич кончил читать, он увидел, что по лицу Ольги градом катятся слёзы.

– Боже мой, Ольга Романовна, простите меня! Я огорчил вас! – воскликнул он, бросаясь к ней и становясь на колени.

– Это вы меня простите, Пётр Андреевич… Вы… Вы… Вы самый лучший человек на свете… И я… я тоже вас люблю.

– Олинька! – не поднимаясь с колен, Вигель крепко обнял Ольгу.

Ольга опустила свою маленькую руку в его тёмно-золотые волосы:

– Милый мой, хороший мой… Что же мы с вами делаем? Ведь мы же никогда себе не простим потом…

– Что такое «потом» для нас? В это «потом» мы пойдём вместе. Я никогда не оставлю вас, Олинька, и ничто нас не разлучит! Я хочу, чтобы вы были моей женой! Я люблю вас и всё для вас сделаю!

– Молчите! Молчите! – Ольга также опустилась на колени и загородила Петру Андреевичу рот ладонью. – Не говорите ничего! Не нужно! Это безумие какое-то…

Вигель поднял Ольгу на руки и приник губами к её губам, полуоткрытым и взволнованно вздрагивающим. Она не сопротивлялась, а лишь прижалась к нему теснее и обвила хрупкими руками его шею:

– Чтобы не было впредь, мой милый, я твоя! Душой и телом твоя! Всегда твоя!

…Когда первые лучи рассвета забрезжили за окном, Ольга прильнула лицом к плечу Вигеля и прошептала:

– Что же это мы наделали, Петя? Ведь это же грех… Но ничего, ничего… Я всю жизнь молиться буду… Я отмолю… Обоих нас отмолю…

Пётр Андреевич погладил её по распущенным волосам:

– Если кто и виноват в чём-либо, то я один. Но теперь уж мы не расстанемся. Ты выйдешь за меня замуж. Мы обвенчаемся весной. И это будет самый прекрасный день. На тебе будет белое прекрасное платье, и ты ещё больше будешь похожа на небесного ангела… Небо будет синим…

– Как твои глаза…

– И солнце будет светить, и птицы – петь… И мы будем самыми счастливыми во всём свете! И потом мы тоже будем счастливы!

– Мне пора уходить… – прошептала Ольга. – Если бабушка узнает, что я не ночевала дома…

– Погоди, прошу тебя!

– Мне пора…

– Побудь ещё немного, – Вигель крепко обнял Ольгу, касаясь губами ей нежной шеи и глубокой ямочки внизу её…

– Я люблю тебя, Петя, – сказала Ольга, чувствуя, как от ласк его, где-то внутри огненным жаром разрастается счастье, от которого хотелось кричать и плакать…

Глава

III

БЕЛЫЙ БУРНУС

Последние две недели Анна Саввична почти не поднималась с постели. Она чувствовала, как жизнь медленно, по капле, уходит из её измученного недугами тела, и боялась. Разумеется, боялась не смерти, к которой приготовилась ещё лет десять назад, но из-за несчастных обстоятельств семьи всё крепилась, не уходила, цеплялась за жизнь, от которой неимоверно устала. Анна Саввична боялась за внучек, которые без её присмотра могут потеряться… Что-то будет с ними? Эта мысль не давала покоя, сидела неотступно в затуманенной голове, долбила висок, вопила… Иногда Анна Саввична впадала в какое-то забытьё, но, стоило лишь очнуться от него, тяжёлые думы возвращались…

Рождественским утром бабушка позвала Ольгу к себе. Она полулежала, положив высоко подушки, на убранной кровати, одетая, но смертельно бледная.

– Вам что-то нужно, бабушка? – спросила Ольга.

– Да… – дрожащим от слабости голосом ответила Анна Саввична. – Подойди, сядь подле меня…

Ольга послушно села на край кровати и взяла ледяную руку бабушки в свои. Анна Саввична с заметным усилием заговорила вновь:

– Олинька, ты видишь, что я уже совсем плоха. Не отрицай… Мне тяжело говорить. Поэтому просто выслушай меня… Я очень скоро умру. Мне осталось жить от силы несколько недель. Не знаю, буду ли я в сознании позже, поэтому говорю теперь… Олинька, мне очень тяжело уходить, потому что душа моя неспокойна. Я ухожу в ужасе от неведения, что будет с вами, моими девочками, для которых я, кажется, сделала всё, что было в моих силах…

По щекам Ольги потекли слёзы, но Анна Саввична не обратила на это внимания и продолжала прерывисто:

– Ты одна можешь сделать так, чтобы я ушла с лёгким сердцем… Неужели я не заслужила этого?.. Прошу тебе, успокой меня, чтоб последние мои земные дни прошли в мире и ясности, а не в муках и огорчении…

– Что вы хотите, чтобы я сделала? – спросила Ольга плохо слушающимися губами.

– Сегодня к нам приедет Сергей Сергеевич… Приедет, чтобы поздравить… Но не только! Он приедет просить твоей руки… Но он никогда не попросит её у меня, не получив прежде твоего согласия… Умоляю тебя, Олинька, согласись! Он любит тебя! Он будет тебе каменной стеной на всю жизнь, опорой! Заклинаю тебя ради сестёр, сделай это!

Ольга опустила голову. Анна Саввична приподнялась на локтях и прошептала:

– Ты никогда не была жестокой… И я, видит Бог, не была жестока ни к вам, ни к кому-либо… Жестока была лишь наша жизнь… Оля, если бы я была в силах, я встала бы перед тобой на колени, поэтому считай, что я уже стою! Согласись на предложение Сергея Сергеевича! Это моя последняя воля, мой предсмертный наказ! Ты должна исполнить… Девочка моя, ради всего святого, умоляю тебя! – она вновь упала на подушки и заплакала.

Ольга поднял покрасневшие глаза и, поцеловав бабушку в лоб, сказала:

– Я не могу нарушить вашей предсмертной воли… Я сделаю так, как вы сказали…

– Спасибо тебе! Спасибо! Я теперь туда легко отойду… Спасибо! – по белым губам Анна Саввичны скользнула улыбка.

Пошатываясь, Ольга вышла из комнаты бабушки и прошла в гостиную. Лиза сидела за фортепиано и что есть силы колотила пальцами по клавишам, а Надя кружилась вокруг нарядной ёлки. Ольга бессильно опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, заплакала. Лиза и Надя тотчас перестали веселиться. Лиза осторожно подошла к сестре и, коснувшись её плеча, спросила:

– Олинька, что с тобою? Почему ты плачешь? Что-то случилось, да? Олинька, не плачь, пожалуйста, а то я тоже плакать буду.

– Оля, что с тобой? – подошла и Надя.

– Ничего… – покачала головой Ольга. – Просто «Я вас люблю! Любви не нужен грим! / Зачем любовь бессмысленно так губят? / Я притворяться вынужден живым… / Вдохните жизнь в мои немые губы!» Зачем, зачем же её губят?! Топчут, убивают, душат… Господи, если бы в мои губы вдохнули теперь воздуху! Я задыхаюсь, задыхаюсь! – она резко поднялась и, стремительно подойдя к окну, распахнула его, глубоко и прерывисто дыша.

В прихожей послышался звонок. Ольга обернулась.

– Это, наверное, Сергей Сергеевич приехал… – осторожно сказала Лиза. – Олинька, хочешь, я ему скажу, что ты нездорова и не можешь его принять?

– Нет, не нужно, – ответила Ольга. – Я вполне здорова… Открой и пригласи его войти.

Лиза ушла. Ольга закрыла окно и, утерев слёзы, облокотилась о крышку фортепиано. Через мгновение в комнату вошёл седовласый, сухопарый господин лет пятидесяти в долгополом, несколько старомодном сюртуке.

– Бонжур, милые барышни, – произнёс он, немного грассируя. – С Рождеством вас.

Ольга присела в реверансе, и Сергей Сергеевич поцеловал её руку. Обратившись к младшим сёстрам, он сказал, улыбаясь:

– В прихожей остался мой лакей с подарками. Я думаю, вам стоит забрать их у него и развернуть поскорее!

– Подарки! Как замечательно! Спасибо! – воскликнула Надя, убегая.

– Мерси, Сергей Сергеевич, – поблагодарила Лиза, так же, как старшая сестра, присев в реверансе, и ушла.

– У вас очаровательные сёстры, – сказал Сергей Сергеевич.