Велики амбиции, да мала амуниция

– Я поняла вас, господин следователь!

– В таком случае, позвольте откланяться. Ещё раз примите мои соболезнования!

Прежде чем уехать, Николай Степанович поманил к себе подметавшего улицу дворника.

– Слушаю, ваше благородие! – с готовностью подошёл тот.

– Барышню Арепьеву, что в этом доме проживает, знаешь ли?

– Как не знать!

– А Василь Васильича? Романенко?

– Как же нам Василь Васильича не знать! Человек известный…

– Так вот, слушай внимательно, друг сердечный – таракан запечный, гляди за барышнею в оба! Куда и к кому ходит, кто к ней приходит. Особенно следи, не появится ли молодой человек, очень привлекательной наружности и очень изысканно одетый. Если таковой объявится, срочно посылай к Василь Васильичу. Всё прочее запоминай, потом ему же доложишь. Всё понял?

– Всё, ваше благородие. Дело-то неновое! Только я ж один не смогу всё время за ней доглядывать…

– Не беспокойся: пришлём тебе сменщика.

– Понял, ваше благородие. Я, ежели что, сынишку своего к Василь Васльичу пошлю.

– Добро! Вот, получи от меня красненькую.

Дворник радостно схватил протянутые деньги:

– Премного благодарны, ваше благородие! Всё понял! Всё в лучшем виде сделаю!

Николай Степанович уехал. Полчаса спустя он уже входил в свой кабинет, где его с нетерпением ожидал Вигель.

– Ну, что, Николай Степанович? – поднялся Пётр Андреевич навстречу Немировскому.

– Что, «ну, что»? Извольте задавать ваш вопрос точнее, – следователь неспешно раскрыл тавлинку и понюхал табаку.

– Что сказала дочь Лавровича?

– Очень много интересного… Тут есть, над чем подумать…

– Ах, не томите же! – почти умоляюще воскликнул Вигель.

Немировский улыбнулся и похлопал коллегу по плечу:

– Ладно-ладно, сейчас всё по порядку расскажу. Во-первых, завещание у Лавровича, в самом деле, было. Более того, Людочка его видела собственными глазами, и по нему ей должен был отойти изрядный куш…

– Вот, и мотив!

– Не перебивайте, пожалуйста. Это, конечно, мотив для убийства, но не для ограбления с похищением самого завещания. Слушайте дальше. Наша барышня была столь наивна, что рассказала об этом завещании своему возлюбленному. А также о том, где оно лежало, и какой код у замка на тайнике… А теперь угадайте, милейший Пётр Андреевич, кто был этим возлюбленным?

– Белый бурнус! – выпалил Вигель.

– Браво! Звали его Георгием. С ним Людочку познакомил отец, который, кажется, был с ним в дружбе. Этот пресловутый Георгий и снял по поручению Лавровича жилище для его дочери и весьма искусно пудрил ей мозги, изображая любовь. После убийства Лавровича Георгий, согласно показаниям барышни, исчез бесследно.

– Каков подлец!

– Итак, Пётр Андреевич, картинка начинает вытанцовываться. Мы уже можем приблизительно представить, как произошло преступление. Лаврович поссорился со своей сожительницей, дамой весьма темпераментной, и она в сердцах оставила в прихожей его револьвер, коим прежде завладела. Михаил Осипович ждал кого-то. Вполне вероятно, своего друга, называющего себя Георгием. Тот уже давно вынашивал идею заполучить деньги Лавровича, но не знал, как получше обтяпать это дело. И тут наивное юное создание для смеха рассказывает ему, что её папочка сделал кодом замка дату восстания декабристов… Георгий явился к Лавровичу, уже зная, где лежат его ценные бумаги. В прихожей он видит пистолет. Неожиданная удача! А дальше происходит, собственно, преступление…

– Узнать бы ещё кто этот Георгий – «Белый бурнус»! – вздохнул Вигель.

– Полагаю, что и это мы узнаем. Всему своё время… Кстати, личность самаркандской княжны тоже вызывает у меня сомнения. Если даже она не убивала и не грабила, то за присвоение себе чужого имени, обман следствия и даже Церкви эта дама должна отвечать…

– А, может, она не врёт?..

– Знаете ли, Пётр Андреевич, я уже давно не верю в сказки Шахерезады. Но, впрочем, это вторично теперь.

– Я одного понять не могу: зачем он украл завещание?

– Может быть, случайно. В спешке взял все бумаги, что были, не разбирая… – пожал плечами Немировский.

– Да, это возможно… Но мне ещё одна деталь не даёт покоя, Николай Степанович.

– Что именно?

– Другая женщина, о которой говорила Иделька Василь Васильичу.

– Дама под вуалью? Она может и вовсе не быть причастной к этому делу… В общем, сейчас нам нужно, во что бы то ни стало, найти «Белый бурнус». Остальное – вторично. Чертовщина какая-то: все этот «бурнус» видели, но никто о нём ничего не знает!

– Княжна не видела.

– Да, любопытная деталь…

– Мне безумно жалко дочь Лавровича. Ведь она осталась совершенно одна, без защиты… И завещание пропало. Она не может получить своего наследства. Мы должны найти этого негодяя!

– Найдём. Вот, только не уверен, что наследство послужит благу этой девочки. Вы правы, ей нужна защита… А деньги… Деньги тут не помогут…

– Иногда деньги решают всю жизнь, – вздохнул Вигель.

Николай Степанович внимательно посмотрел на него:

– Это вы о себе теперь?

– И о себе тоже… Ах, Николай Степанович, служба – это, конечно, хорошо. Но так хочется простого человеческого счастья! Хотя, может, и нет его… У вас уже есть план, как искать этого Георгия?

– Пока нет… Но будет, – отозвался Немировский. – Всему своё время. А сейчас время выпить горячего чаю. Я, признаться, продрог до костей дорогой.

– Да, холодает…

– Рождество на носу! Как же иначе? Скоро такие морозы ударят, что держись! – Николай Степанович зябко передёрнул плечами. – Кстати, Анна Степановна передавала вам поклон и просит бывать у неё. Она приглашает вас к нам на Рождество. И я к её приглашению присоединяюсь. Если, конечно, других планов у вас нет.

– Боюсь, что других планов нет и не будет. А потому я вам очень благодарен и с радостью ваше приглашение принимаю. Передавайте мой нижайший поклон Анне Степановне, – ответил Вигель.

– И замечательно! Она будет вам очень рада. Вы, Пётр Андреевич, ей весьма пришлись по душе. А моя сестра удивительно хорошо разбирается в людях.

– Как её здоровье?

– Вы знаете, лучше. Даже ходила с нашей экономкой на службу. Собирались днями ехать в какой-то монастырь. Вы себе не представляете: Соня обнаружила там какого-то не то юродивого, не то прорицателя… К нему теперь многие ходят. Этакая новая московская достопримечательность. Так вот моя Анна Степановна загорелась желанием тоже увидеть его и с ним говорить! Что за причуда! Вот, собираются…

Николай Степанович налил себе полный стакан крепкого чаю и стал пить мелкими глотками.

– Кстати, Анна Степановна говорила, будто вы ей стихи какие-то обещали… Вы стихи пишите?

– Иногда…

– Сколько в вас, однако, талантов. Вот, будете у нас, непременно захватите. Моя сестра очень любит… Пушкина и Жуковского наизусть читает. Целые поэмы!

– Так я ведь не Пушкин…

– А это, мой друг, неважно. Главное, чтобы от души писано было. Это ведь сразу чувствуется: где от души писано, а где для дураковаляния. Можно написать мастерски да без души, а можно с огрехами, а так, что душа все их покроет.

– Как вы думаете, Николай Степанович, есть ли счастье на земле? – вдруг спросил Вигель.

– У Бога, Пётр Андреевич, всего много. Вероятно, и счастье где-нибудь да есть!

***

Красные стены Донского монастыря величественно выступали из белых объятий снега, вздымаясь к ясным, залитым солнцем небесам. В храме, украшенном уже еловыми ветками, шла служба.

– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас! – тянули хрустальными голосами певчие.

– Аки херувимчики поют, – прослезилась Соня, крестясь.

Анна Степановна слабо улыбнулась. От большого скопления народа в храме было душно, и от этого у Кумариной начинала болеть голова. Она старалась не поднимать глаз ввысь, зная, что, стоит засмотреться на чудные росписи храма, голова закружится, и она, пожалуй, не устоит на ногах. Неподалёку стоял молодой семинарист с острым носом, длинными волосами и щёткою усов. «На Гоголя похож…» – подумала Анна Степановна.