Велики амбиции, да мала амуниция

– У тебя ранение было?

– И не одно! Да и как не быть? Мне дело-то с кем иметь приходится? С самой отпетой подчас сволочью, которая зарежет и не заметит. Вот, один такой и пырнул меня ножом. Мог бы я, как Афанасьев, к праотцам отправится. Но я ж, что трава сорная – ничего меня не берёт. Зашили меня эскулапы, хотя сказали, что без толку – не жилец! А я полежал-полежал, поумирал, значит, да и надоело мне умирать. Не представляешь, брат, какое скучное занятие! Лежишь чин чином на чистой постели, устремив очи горе, приходят друзья да коллеги, а то и того хуже – женщины, с которыми ты простился давно, которые, не дай Бог, у твоего одра столкнутся и передерутся – все с минами скорбными, тоже чин чином, сочувствуют, слёзы утирают, мол: «Прощай, Вася, мы тебя помнить будем!» И так мне от этой комедии тошно стало, что помирать я раздумал окончательно и бесповоротно. Позвал парнишку смышлёного да и велел себя в баню везти. А тут уж меня, болезного, и веничком, и паром, и водицею ледяной, живою. Так и ожил я! Всех эскулапов к матери под вятери послал да и явился на службу, а там уж на меня, как на покойника воскресшего глядели. Смеху было! Ну, потом, конечно, погудели на радостях… Да так изрядно погудели, что ещё раз меня отливать пришлось. Но живой, как видишь! И ещё сто лет проживу! И всех этих красавцев с ножичками передавлю… Ну, добре. Я тебя попарил. Давай-ка теперь ты меня уважь! – Романенко лёг на лавку, и Вигель принялся за дело.

– Сильнее, Пётр Андреич, сильнее! Эх, сразу видать, что в бане ты не часто бываешь. А зря. Нужно так лупить, чтоб дух вон! Чтобы до нутра прожигало! Чтобы каждая косточка хрустела!

В этот момент из раздевальни послышались крики:

– Держи вора! Вон он, вон! Бей его, братцы!

– Эх, ядрёный корень… И здесь то же самое! – рассердился Романенко. – Идём поглядим, что там стряслось.

Пётр Андреевич и Василь Васильич вышли из парилки и увидели следующую сцену: несколько красных, как раки, мужиков тащили полуголого, избитого, тщедушного человека. Дотащив его до выхода, они принялись привязывать его к одному из столбов, поддерживавших потолок.

– Что здесь происходит? – спросил Вигель Романенко.

– Ничего особенного. Банного воришку поймали.

– И что они собираются с ним делать?

– Теперь привяжут к столбу на весь день, и входящие, которые бывали в банях обчищены, а таких большинство, смогут выместить на нём свою злость. А перед закрытием его или просто выгонят, или отвезут к нам, в полицию.

– Василь Васильич, да ведь он и так едва живой… Взгляни: в чём душа держится. Если они весь день будут его колотить, то он, пожалуй, Богу душу отдаст.

– Всё возможно.

– И ты так спокойно говоришь об этом?

– А что прикажешь, чтобы я о всяком воре пёкся?

– Да ведь это же расправа бессудная! Это не по закону! Мы должны вмешаться!

– Признаться, я предпочёл бы париться дальше.

– Как угодно! А я вмешаюсь! – Вигель сделал шаг вперёд, но Романенко удержал его за плечо:

– Куда ещё! Не твоё это дело. К тому же ты теперь весьма глазом стреляешь. Навязался на мою голову! Чёрт с тобой, сам разберусь.

Романенко плотнее укутался в простыню и, выйдя на середину раздевальни, сказал:

– Я Василий Романенко. Сыскная полиция.

– Господин Романенко, господин Романенко! – визгливо закричал вор сквозь слёзы. – Христом Богом прошу, отпустите меня! Пощадите!

– А какого дьявола я тебя, вора, отпускать должен? – рявкнул Василь Васильич. – Ты моему законному отдыху помешал, между прочим.

– Простите, простите, ваше превосходительство… Но, если вы меня отпустите, я вам про Рахманова расскажу!

Романенко мгновенно протрезвел и подошёл вплотную к связанному вору:

– Про Рахманова, говоришь? А что ты знаешь о нём?

– Многое! Я всю его шайку знаю!

– А сам ты кто есть?

– Бубен я… Меня так прозвали, потому что бьют все… Живого места на мне нет! Помилуйте, ваше высокородие! Сжальтесь!

– Не скули, – рыкнул Романенко. – Слушать тебя противно. Знаешь ты, где теперь Рахманов?

– Знаю, господин Романенко! Только вы пообещайте отпустить меня, ежели я скажу.

– А ну, как ты меня обманешь? Нет, друг ситный, ты мне скажешь адрес и со мною туда поедешь. Если всё подтвердится, ступай на все четыре стороны до другого раза, если нет, ответишь мне по всей строгости закона и всей моей строгости. Понял?

– Понял, ваше высокородие! Они на Трубном бульваре «мельницу» имеют. В Волчьей долине!

– Пётр Андреевич, слышал ли? – повернулся Романенко к Вигелю. – Вот, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Собирайся, брат! Сейчас возьмём этого клоуна и покатим.

– На Трубный?

– Нет, вначале возьмём с собою наряд, а уж с ним и к волкам этим в логово! – Романенко кивнул на вора и велел: – Развяжите это ничтожество.

К дому, указанному Бубеном, решено было вплотную не подъезжать. Полицейские оцепили его, и несколько человек поднялись вверх по лестнице к нужной квартире. Романенко и Вигель остались внизу. От волнения Василь Васильич грыз ногти и неотрывно смотрел на окна квартиры, в которой должны были находиться преступники. Послышались крики и выстрелы. Окно распахнулось, и длинный, как кошка, ловкий человек вскарабкался на крышу. За ним последовали ещё двое, один из которых казался ещё совсем мальчишкой. Вся троица кинулась бежать по крыше. Выбравшийся за ними полицейский выстрелил, в ответ прозвучало несколько выстрелов со стороны убегавших.

Полицейские неловко скользили по крыше, а, между тем, преступники с какой-то дьявольской ловкостью уже перебрались на соседнюю.

– Уйдут, – взвыл Василь Васильич, судорожно хватаясь за револьвер. – Оцепите все подворотни! Не дайте им уйти!

Миновав несколько крыш, преступники, наконец, спустились на землю в одном из дворов и бросились наутёк. Несколько полицейских во главе с Романенко, заранее выставившим там наряд, устремились за ними. Откуда ни возьмись показались запряжённые вороной двойкой сани, в которых сидела укутанная в меха женщина.

– Кочегар, сюда! – хрипло крикнул возница.

Преступники бросились к саням. Василь Васильич выхватил револьвер и выстрелил. Бежавший последним юнец ничком упал в снег. Чернокудрый главарь обернулся и кинулся к нему:

– Юла! Ты что?! Юла! – отчаянно взвыл он.

– Куда, Кочегар?! Пропадёшь! – бросился за ним громадного роста детина.

– Митя! – дико закричала из саней женщина.

Возница выстрелил несколько раз в полицейских, один из которых упал в снег. Детина сгрёб Кочегара в охапку и вскочил в сани. Возница, что есть силы, хлестнул коней, и те помчались галопом.

– У-пу-сти-ли… – простонал Василь Васильич, роняя пистолет в снег. Он тяжело подошёл к застреленному беглецу и перевернул его на спину… На него смотрело чистое мальчишеское лицо: коротко стриженые волосы, широко распахнутые, удивлённые глаза, приоткрытые, уже побелевшие губы, из которых текла чёрная струйка крови, обагряя белый рождественский снег…

Романенко снял шапку, опустился на колени, перекрестился и закрыл убитому глаза.

– Господи, прости меня, окаянного… Что же я сделал! Господи! Убийц упустил, а мальчишку подстрелил… Да что же это! – он стиснул голову руками и зарыдал.

Подоспевший Вигель остановился, как вкопанный. Он понял, что случилось что-то страшное, и не знал, что сказать другу, чтобы успокоить его. Подошедший пристав доложил:

– У нас двое раненых. Убитых, слава тебе Господи, на сей раз нет.

Но Романенко как будто не слышал его. Наконец, он поднялся с колен и медленно побрёл куда-то, загребая ногами снег.

– Васильич, ты куда? – нагнал его Пётр Андреевич, хватая за руку.

– Оставьте меня, все… – глухо ответил Василь Васильич. – Не ходите за мной… О раненых позаботьтесь, а начальству скажите, что я болван и что делать мне в полиции нечего… Я не сыщик, а идиот… Завтра же рапорт подам… Хватит!

– Да брось! – Вигель преградил Романенко дорогу. – Ты не мог знать, что у них мальчишка в банде!