Игрушка (СИ)

Или, быть может, вы говорите о современной буржуазной частной собственности?

Но разве наёмный труд, труд пролетария, создаёт ему собственность? Никоим образом. Он создаёт капитал, т.е. собственность, эксплуатирующую наёмный труд, собственность, которая может увеличиваться лишь при условии, что она порождает новый наёмный труд, чтобы снова его эксплуатировать. Собственность в её современном виде движется в противоположности между капиталом и наёмным трудом. Рассмотрим же обе стороны этой противоположности.

180Быть капиталистом - значит занимать в производстве не только чисто личное, но и общественное положение. Капитал - это коллективный продукт и может быть приведён в движение лишь совместной деятельностью многих членов общества, а в конечном счёте - только совместной деятельностью всех членов общества.

Итак, капитал - не личная, а общественная сила.

Следовательно, если капитал будет превращён в коллективную, всем членам общества принадлежащую собственность, то это не будет превращением личной собственности в общественную. Изменится лишь общественный характер собственности. Она потеряет свой классовый характер".

"Ну, хорошо, давайте представим себе, что в России, - начал он заочную дискуссию с авторами Манифеста Коммунистической партии, - что в России, в результате развития капитализма, капитал перешёл в немногие руки. Кучка капиталистов держит в своих руках всё богатство целой страны; эксплуатируя остальных своих соотечественников, они продолжают богатеть, а все остальные - нищать. Противоречие общественной формы производства и частной формы присвоения - налицо. Отобрать у них этот капитал и передать его всем - будет справедливо. Отобрали! Но заводы и фабрики должны работать, сельское хозяйство - также, иначе передохнем все. Кто же будет управлять производством и сельским хозяйством? Общество? Общество - это все, а все управлять не могут. Управленцев нужно будет выделять из всей массы. Вновь привилегированный класс образовывается! Он, конечно, другой. Ему не принадлежит то, чем он управляет. Если так, то тогда он и работать будет так, как та лахудра из столовой.

181 Если ты будешь произведённую тобой продукцию не на рынок везти, где, если он плохой-некачественный, то его и не купят, а будешь сдавать в общественные закрома, то ты такого можешь наворотить-наделать, что от твоей работы станет тошно всему твоему окружению; как от работы той столовской стервы. Произвёл, продал, если купили, то, значит, дело сделал, прибыль получил и вновь произвёл. А сотворил такое, что и не нужно никому - вон с рынка. Твоё место займёт более умелый. Это справедливо. А такой расклад даёт только принцип частной собственности на средства производства. Вот и получается, что обобществление извратит производство".

Чарнота, возбуждённый размышлениями, встал и заходил по площадке засыпанной битым кирпичом, на которой и стояла эта царская скамейка.

"Нельзя отрывать производителя от потребителя. А если обобществить капитал, то этот отрыв произойдёт неизбежно". - сделал окончательный вывод Григорий Лукъянович.

"С этим ясно!" - сказал он сам себе, сел на скамью и перевернул страницу. Однако, читать дальше ему не пришлось. Он обратил внимание на явное оживление у входа в церковь. Взглянув на свои карманные часы, Чарнота удивился тому, - как быстро пролетело время - скоро начало вечерней службы.

С самого детства он не любил ходить в церковь. Его родители - люди прогрессивных взглядов, старались не принуждать его к этому. Но бывали дни, когда походы в церковь с родителями были обязательны. Всякий раз, как он входил в храм, его охватывало чувство угнетения. Его угнетал вид 182икон с затемнёнными ликами; до того затемнёнными, что иногда приходилось пристально всматриваться в икону - в это тёмное пятно, ограниченное рамкой, чтобы разглядеть там изображение. Его угнетал запах ладана, обязательно стоявший в любой церкви, угнетал потому, что неизменно будил в его воображении картины покойников, лежащих в гробах. Его угнетала бессмысленность слов, произносимых батюшкой во время службы. И как он ни старался понять то, что поп говорит, стоя спиной к своей пастве и лицом к иконостасу, понять его было невозможно, кроме отдельных слов.

Вот и сейчас, контраст внешнего вида храма (бело-голубой фасад с золотыми куполами в лучах заходящего солнца) и внутреннего его состояния угнетающей торжественности, в очередной раз неприятно поразил Чарноту.

"Пожалуй, в отношении к церкви я буду солидарен с коммунистами. Нет, конечно, я не воинствующий атеист, как они, но мне неприятно находиться среди религиозно верующих людей и неприятно ходить в их храмы" - подумал Чарнота, подойдя ближе к иконостасу и вынимая из саквояжа пакет, предназначенный для передачи.

Вышел батюшка и служба началась.

Чарнота, расположив пакет на левой руке так, чтобы была видна сургучная печать, саквояж поставил на пол между ног, чтобы правая рука была свободна для крещения.

183 "Много милостивый Боже,

Услыши нас, молящихся...", - произнёс нараспев поп и Чарнота удивился тому, что слова молитвы в этот раз ему были понятны.

"Прости, господи, твоего заблудшего апостола Павла, ибо извратил он твоё учение не ведая, что творит", - эти слова, произнесённые шепотом, прозвучали прямо над ухом у Григория Лукьяновича.

Чарнота повернул голову и встретился глазами с человеком его возраста, но только заметно полысевшим.

"Воистину исказил. И теперь мы - рабы божьи блуждаем в потёмках", - ответил Чарнота заученный пароль.

Человек кивнул головой, приглашая Чарноту к выходу и они стали вместе выбираться из толпы, окружавшей место службы.

"Вот, пожалуйста, - сказал Чарнота, протягивая незнакомцу пакет. Теперь он мог лучше рассмотреть этого человека. Перед ним стоял рабочий, который как будто только что вышел из ворот завода и направлялся домой после тяжёлой трудовой смены: уставшее, потемневшее лицо, согбенная спина и руки - тяжёлые, большие со вздувшимися на тыльных сторонах ладоней венами. Старый пиджак с заплаткой на локте, которую Чарнота увидел, когда рабочий одевал картуз. Под пиджаком рубаха-косоворотка синего цвета. Линялые штаны и стоптанные полуботинки.

"Вы не совсем точно ответили на пароль", - строго сказал рабочий. - 184Вы сказали "блуждаем в потёмках" а следовало бы - наоборот: "В потёмках блуждаем"".

"Да и вы тоже ошиблись: следовало бы сказать не "извратил", а "исказил он твоё учение"", - не остался в долгу Чарнота.

"Ладно, дело сделано. Спасибо и до свидания. Мне ещё этот пакет доставить нужно на край города", - уже менее строго сказал рабочий.

"Скажите, пожалуйста, - спросил Чарнота, - а как мне лучше отсюда добраться до Московского вокзала?"

"Садитесь на любой трамвай в ту сторону, - и рабочий махнул рукой, указывая направление, - и езжайте до Невского проспекта. Там выходите и пересаживайтесь на другой - в сторону Московского, спросите. Впрочем, погода хорошая, до вокзала можно и пешком пройтись".

На этом они и расстались.

Чарнота довольный, что задание Ганопольского он выполнил успешно, подхватив свой саквояж, отправился искать трамвайную остановку. Перейдя на противоположную сторону улицы Садовой, он, по скоплению людей, быстро определил её местонахождение. Подошёл трамвай, но сесть на него Григорию Лукьяновичу не удалось. Спокойно стоявшие на остановке в ожидании люди, как только трамвай стал притормаживать, ринулись к нему как солдаты на штурм крепости. И началось сражение! Чарнота усмехнулся, наблюдая за этой глупой толкотнёй. Желавшие выйти из трамвая и тем освободить места желавшим ехать, не могли этого сделать, так как путь к выходу перекрыла им толпа жаждущих. Несколько 185молодых и сильных людей всё-таки сумели прорвать блокаду и теперь стояли в стороне, осматривая свою одежду и, видимо, подсчитывая оторванные пуговицы. Наконец трамвай как-то неуверенно отошёл от остановки и Чарнота увидел, что отчаянно пробивавшаяся к выходу женщина в голубом платке смирилась с тем, что выйти на своей остановке в этот раз ей не удастся. Однако, трамвай, проехав метров двести, вновь остановился и Чарнота увидел, что "голубой платок" вместе с женщиной всё-таки отделился от вагона и вот они уже на тротуаре, и движутся в его сторону.