Игрушка (СИ)

"Так возник феодальный социализм... Подобно тому как поп всегда шёл рука об руку с феодалом, поповский социализм идёт рука об руку с феодальным";

"Христианский социализм - это лишь святая вода";

"Так возник мелкобуржуазный социализм";

"Немецкий, или "истинный" социализм... Он провозгласил немецкую нацию образцовой нацией, а немецкого мещанина - образцом человека!"

"Консервативный или буржуазный социализм";

202 Критически-утопический социализм...".

"Во! Сколько социализмов Маркс перечисляет. Вы-то какой социализм предполагаете строить?" - с ехидцей в голосе задал вопрос Чарнота бабуле. Та, даже не задумываясь, голосом молодого чекиста, ответила:

"Мы будем строить наш социализм - пролетарский".

"Пролетарский, - засмеялся Чарнота, - так чтобы его строить нужен пролетариат, а в России его нет".

"Нет, так будет!" - так ответила уже не бабуля, а молодой человек в кожанке, чудесным образом оказавшийся на её месте. Он гневно сверлил взглядом Чарноту и пытался передвинуть кобуру с револьвером на живот.

"Откуда вы его возьмёте в крестьянской России?" - не унимался Чарнота, продолжая задавать вопросы молодому. При этом он приоткрыл саквояж и, сунув в него руку, нащупал рукоятку своего револьвера, который оказался, к его удивлению, в собранном виде.

"У нас есть теоретики, они что-нибудь придумают", - перешёл в оборону молодой.

"Теоретики придумают пролетариат! Ха-ха-ха! Вот это здорово, вот это материализм. Нет, ничего они не придумают, а социализм вы построите, но не пролетарский, а свой - чиновничье-бюрократический". Эти слова были последними, которые смог стерпеть молодой чекист и чуть только Чарнота попытался что-то ещё сказать, как тот заорал:

"Ах, ты контра! Да я тебя...", - и сделал попытку достать револьвер из 203кобуры, но Чарнота его опередил. Ствол генеральского револьвера упёрся в лоб молодого, а Чарнота, стиснув зубы, прошипел ему прямо в ухо:

"Не надо так. Если хочешь всё-таки построить свой социализм, то строй его, но мирно, а не с помощью оружия".

Но молодой не унимался, продолжая попытки достать револьвер, застрявший в кобуре. Чарнота схватил чекиста за руку, в которой должно было появиться оружие, и с размаху попытался ударить его в лоб рукояткой своего револьвера. Однако, не смотря на то, что лоб врага был - вот он, перед глазами, - удар пришёлся в перегородку вагона. Вторая попытка привела к тому же результату. Кто-то сзади схватил Чарноту за руку, он повернулся и увидел перед собой встревоженное лицо Агафонова.

"Евстратий Никифорович, вам что-то плохое приснилось?" - спросило лицо.

"Да уж, приснилось, - окончательно приходя в себя, сказал Чарнота. - Извините, я что, кричал?"

"Да нет, но вы так схватились за столик, что я думал вы его сейчас оторвёте".

"Извините, извините, Клим Владимирович. Это у меня с гражданской".

"Понимаю", - сказал интеллигент и сел на своё место.

За окном уже светало.

"Сколько нам ещё ехать?" - спросил Чарнота, пытаясь разглядеть проплывающий пейзаж.

204 "Да ещё часа три - четыре", - ответил Агафонов.

"Чайку бы, а?" - спросил Чарнота.

"В общем вагоне чай не полагается", - ответил за Агафонова моряк. Он уже проснулся и, видимо, наблюдал за необычным поведением грезящего во сне странного человека: одетого как нэпман и с докторским саквояжем, да ещё владеющего приёмами японской борьбы.

"А вы знаете, чай можно будет раздобыть в соседних вагонах. Нужно только кружки и немного денег", - сказал Агафонов. Чарнота оживился:

"Так давайте вашу кружку, я схожу".

"Конечно, конечно сходите", - согласился Агафонов, пододвигая Чарноте свою кружку, стоящую на столике. - Но пока ещё рано. Попозже идите; через часок, примерно и сходите".

---------------------

Спать уже не хотелось и Чарнота достал из саквояжа красную книжечку. Открыв её на закладке, он в полумраке сумел прочесть: "Рабочие не имеют отечества".

"Вот это интересно, - подумал Чарнота, - Если у рабочих не будет отечества, то они поставят выше интересов своей страны (отечества) интересы человечества в собственном их понимании. Выходит, заботиться они станут не о том, чтобы улучшить жизнь своей нации, а над улучшением жизни всего человечества. С одной стороны это хорошо: примитивный патриотизм бывает вреден - это когда соотечественник мерзавец, а ты всё равно на его стороне. А, с другой стороны, 205соотечественники твои становятся для тебя чем-то несущественным. Для таких людей, властвующих над соотечественниками, последние становятся средством для достижения каких-то "высших, великих, величайших" целей. А это уже отвратительно - такой властитель делает из своих соотечественников рабов".

Мысли Чарноты были прерваны Агафоновым:

"Ну что, пойдёте за чаем? Уже пора".

"Да, да, конечно пойду", - ответил Чарнота, подавив в себе раздражение на субъекта, который оборвал ход его мысли.

"Но тогда, пожалуйста, вот вам ещё одна кружка. Лично я люблю сладкий чай".

"В этом наши вкусы совпадают", - ответил, улыбнувшись, Чарнота на замечание Агафонова.

"А деньги у вас есть?"

На этот вопрос Чарнота ответил кивком головы и, взяв две кружки, стал пробираться к выходу.

"Мы - в седьмом вагоне, если идти в голову состава, то впереди ещё шесть", - рассудил он и пошёл в выбранном направлении. Шестой вагон оказался общим, а скученность в нём людей показалась Чарноте ещё большей, чем в седьмом. Здесь люди сидели везде: на проходах, на своих чемоданах, мешках, баулах. На верхних багажных полках не спали, а именно сидели в ряд, как воробьи на жёрдочке по три человека, свесив ноги и тем мешая людям, сидящим на второй полке. А те, в свою очередь, 206мешали нижним, так как обувь сидящих наверху всё время маячила перед лицами людей, сидящих внизу.

"Придётся брать по полкружки, иначе не донесу - расплескаю", - решил Григорий Лукьянович, пробираясь между сидящими в проходах пассажирами.

Открыв дверь из тамбура в пятый вагон, Чарнота оказался в другом мире. Длинный, идущий через весь вагон коридор, был застлан ковром. Двери некоторых купе были приоткрыты и Чарнота увидел в каких условиях едут эти люди. Конечно, отделка и убранство внутри купе уступали парижским вагонам, но люди там лежали раздевшись, на чистых, без сомнения, простынях и наволочках.

Чарнота рассмеялся так громко, что из ближайшего купе выглянула дама в бигудях и он, забыв кто он и где находится, сказал по-французски:

"Извините, мадам, я, видимо, побеспокоил вас. Ещё раз прошу - извините меня".

Голова сразу скрылась, а Чарнота так и не понял: уяснила дама смысл им сказанного или нет. Он остановился у окна и глубоко задумался. За окном проносились гнилушки крестьянских домов. Их нельзя было назвать иначе, чем именно "гнилушки": почерневшие брёвна покосившихся домов под побуревшими соломенными крышами, стояли тут и там как гнилые грибы поздней осенью. Но Чарнота их не замечал. Он думал о другом:

"Странно ведут себя господа большевики. Они боролись против угнетателей, обиравших народ, против вопиющего разделения людей на 207богатых и бедных. А к чему пришли в итоге! Почему бы им ни сделать, чтобы весь состав состоял из общих вагонов. Да что там состав - весь вагонный парк России, все пассажирские поезда - только из общих вагонов. А потом, когда появится возможность, чтобы все поезда были составлены из вот таких - шикарных купейных. Нет, они даже в одном поезде вновь разделили людей на богатых и бедных. Плевать они хотели на все эти идейные штучки о равенстве. Они, освобождённых ими, вновь разделяют по достатку. Так из низов к ним - в большевики так и полезут все те, кто хочет хорошо, точнее, лучше ближнего, жить. Из низов за привилегиями и богатством полезет всякая человеческая нечисть. Да, да - нечисть, - встряхнув головой, мысленно повторил Чарнота, - ибо даже мне было бы стыдно ехать в этом вагоне, когда рядом едут в общем - набитым людьми, как сельдью бочка. А этим - не стыдно, они гордятся своим положением и очень скоро начнут также чваниться, как чванились господа дворяне. Вот и получается, большевики прогнали нас - дворян и капиталистов для того, чтобы занять наши места. Они своих "товарищей" будут подкупать относительным богатством и относительными привилегиями. Марксизм есть мыльный пузырь! А чтобы порядочные люди не увидели, что большевики воюют за "мыльный пузырь", - власть сделает ложь государственной стратегией. А за ложью и кровь последует, обязательно последует".