Игрушка (СИ)

"Мне сказали, что вы священнослужитель. Расскажите, что в Евангелии от Павла сказано такого, что некоторые его обвиняют в искажении христианства?" - спросил Чарнота.

Старик оживился: "Я православный священник без прихода, ибо смута как началась, так и закрутилось всё, завертелось. Церковь мою сожгли, антихристы. А насчёт Павла скажу: он заявляет, что всякая власть от бога. Но ведь это не так,- разве нынешняя власть от бога?"

169 "А может это за грехи нам такое наказание от всевышнего" - высказал предположение Чарнота.

"За грехи, говорите, - старик надолго задумался. - Возможно, возможно и за грехи", - наконец сказал он и подстегнул кобылу. Та пошла трусцой.

"А вы Библию изучали?" - спросил через некоторое время он своего пассажира.

"Да так - поверхностно. О Павле узнал от одного толстовца", - ответил Чарнота.

"Граф Лев Николаевич Толстой лютый враг Православной церкви. Не зря его отлучили!" - возмутился старик.

"Ну, так уж и лютый. Он же непротивление проповедует, а вы говорите "лютый". Он даже на удар ударом ответить не мог. Значит, вы по настоящему лютых людей не встречали. От таких жалости, милости, прощения не жди ни при каких обстоятельствах. Толстой, по сравнению с ними, - ангел небесный".

Старику, видимо, нечего было ответить Чарноте и он молчал. Заговорив через некоторое время, он предложил пассажиру, что будет рассказывать - где и около чего они проезжают. Чарнота с благодарностью согласился и старик начал свой рассказ:

"Едем по Каменноостровскому проспекту, Скоро покажу дом, где квартира нашего нового главного человека в городе - Сергея Мироновича Кирова. Ага, - вот он. А вот Петропавловская крепость справа. А это мост через Неву. Сейчас переедем его, 170повернём направо и поедем по набережной".

Река несла свои свинцовые воды мощным потоком. И Чарнота думал: "Она несёт их всё также, как и при Петре Первом, так и сегодня, как при декабристах, сначала сидевших в казематах Петропавловской крепости, - Чарнота в этот момент вглядывался в архитектуру Петропавловки, сидя на козлах пролётки - а затем там же и умерщвлённых".

Он смотрел на этот широкий мощный водный поток, на это неумолимое вечное течение и ему вдруг стало грустно: "Даже перед какой-то рекой человек, по временнОму отрезку, проживаемому им в этом мире, - ничтожество. - Думал он. - Так чего ж тут суетиться, интриговать, добиваться каких-то своих, в сущности, смехотворных, целей. Река всё также будет нести свои воды, как несла их при твоём прадеде, деде, родителях, при тебе, при твоих детях, внуках, правнуках. Вот убил ты этих двух пацанов, а река безразлична к тому, кто из вас остался в живых на ничтожный, перед её вечностью, отрезок времени".

В воображении Чарноты возникло молодое лицо с остекленевшими глазами.

"Тьфу, ты мать...", - он сплюнул на мостовую и выругался так злобно и ненавистно, что старик натянул вожжи и остановил кобылу.

"Что случилось, Евстратий Никифорович?" - тревожно спросил он.

"Да ничего, ничего, Сергей Михайлович, мысли, мысли. Извините", - мотнув головой, пробормотал Чарнота.

Их обогнал грузовик и водитель, явно с неудовольствием посмотрел в 171их сторону.

"Мы, кажется, остановились в неудобном месте, Сергей Михайлович, дорогой поехали, поехали", - умоляющим тоном сказал Чарнота.

-----------------

Проезжая мимо Зимнего дворца, Чарнота разглядывал его фасад, пытался заглянуть внутрь через окна, но они были все завешаны плотными занавесками. Только в одном окне стояла одинокая фигура во френче с бородой. Чарнота напряжённо всматривался в фигуру и ему показалось, что он узнал Николая Второго.

"Фу ты, наваждение какое", - встряхнув головой, подумал он.

Выехали на Невский проспект. Он оказался многолюдным. Кто-то спешил по делам, а кто-то просто прогуливался. Кого тут только не было: военные в этой причудливой красноармейской форме, к которой Чарнота никак не мог привыкнуть; щёголи и модницы явно, но безуспешно, пытающиеся копировать дореволюционных кавалеров и дам. А вот шныряющие тут и там дети-подростки в рваных одеждах. "Гримаса революции", - подумал Чарнота. А вот это точно новый чиновник: в рубахе косоворотке, потёртом пиджачке, но с неизменным портфелем, а молоденький какой! Идёт по Невскому и мечтает: как он вскорости проедет тут же на персональном автомобиле. А пока он, с туго набитым бумагами портфелем, спешит куда-то выполнять волю своего начальника.

"Это Казанский собор", - пояснил Арсеньев, увидев, что его пассажир так пристально рассматривает.

172 Величественное здание собора с двумя полукруглыми галереями из колонн и крыш, украшенных барельефами, как крыльями обнимало пространство перед собой и, в то же время, как будто всё сооружение готово было воспарить на этих крыльях над суетным и бренным миром.

Проехав ещё метров двести, возница остановил повозку и, передав вожжи Чарноте, сказал:

"Евстратий Никифорович, вы подождите, я сбегаю за лекарствами и тогда отвезу вас к вокзалу. Саквояж свой, пожалуйста, возьмите лучше на колени".

Чарнота кивнул в знак согласия, а старик, с неожиданной прытью, лавируя между конными повозками, автомобилями, трамваями, которые как раз шли по Невскому навстречу друг другу и встретились именно здесь, устремился на противоположную сторону проспекта.

Подбежал мальчик - разносчик газет и Чарнота купил у него свежую "Ленинградскую Правду", отдав рубль и получив сдачу мелочью, которую он, не пересчитывая, ссыпал в карман.

Почитать газету не удалось, так как вернулся Арсеньев, забрал бразды управления и они поехали. На первом же перекрёстке остановились, так как на его середине стоял регулировщик и управлял движением.

"Кстати, - сказал старик, - вот по этой улице если ехать, то через пару вёрст доедите до Никольской церкви".

Чарнота понимающе кивнул.

"Сейчас я вас довезу до вокзала, а сам поеду работать. Теперь я уже не священник, а извозчик. Вот так жизнь распорядилась", - с грустью в 173голосе сказал Сергей Михайлович или теперь уже - дед Сергей - человек, зарабатывающий на жизнь извозом.

"Ну и хорошо - делом займётесь", - мысленно огрызнулся Чарнота.

Недолюбливал он служителей культа. За свою жизнь частенько приходилось сталкиваться ему с лицемерием и цинизмом отдельных представителей этого сословия.

"Отдельных, но не всех, - продолжал он размышлять в том же направлении. - Да! Не всех!"

Но и сама их главная идея: необходимо быть рабом какого-то триединого существа - бога; никогда ни кем не виденного, вызывала у Чарноты неприятие.

"Ведь, в действительности народ наш был в рабстве у этих представителей бога на земле. Представляли они, представляли бога на земле и допредставлялись - докатились до революции. Теперь вот стонете и воете - "антихрист пришёл!" Антихрист не пришёл, а всегда сидел в вас. - Он подумал и добавил. - И во мне".

"Вот мы все, с сидевшими в нас антихристами, и довели страну до такого состояния, что и не понятно теперь: быть России, иль не быть".

Они подъехали к Московскому вокзалу ровно в час по полудню. Привокзальная площадь отличалась активностью движения. Больше всех видов транспорта у вокзала было извозчичьих пролёток. И Чарнота с удовлетворением отметил это (Ему же предстоит быстро добраться до Никольского собора и вернуться обратно).

174 Прежде чем они расстались, Чарнота спросил: "Сергей Михайлович, а во сколько начинается вечерняя служба в соборах?"

"В шесть часов вечера начинается служба во всех храмах Православной церкви", - как-то даже торжественно ответил на вопрос Арсеньев.

"Ну, давайте прощаться, Сергей Михайлович. Спасибо, что подвезли. Сколько я вам обязан за эту работу?" - спросил Чарнота.