Любовь с первой строчки (СИ)

- А разве вы меня любите?

Проезжаем Рыбацкое, с ужасом жду момента, когда мы въедем в черную грозовую полосу, нависшую над Металлостроем. Но резкий порыв ветра налетел еще раньше, устрашающе ухнул, качнул машину, и обрушился ливневым водопадом, гулко забарабанив по капоту. Стало темно как ночью, я включила фары и замедлила ход. Щетки не справлялись с потоками воды, за окном виднелась лишь мутно скользящая, серая пелена, а шум стоял такой, какой бывает на море во время шторма. Ураганный ветер гнался за нами, дышал и грозно хлопал в заднее стекло. Я искоса взглянула на Чулаки, он сидел неподвижно, смотрел вперед, лицо его было напряжено. Не знаю, о чем он думал в этот момент, но я не испытывала ни страха, ни волнения, какой может быть страх, если мы рядом?!

Прощались все у той же пожарной башни, подъехать к парадной я не решилась.

- Веди машину аккуратно, не спеши.

- До свидания.

Как в ступоре молча смотрела за его шагами по залитому водой асфальту, так и не не сумев задержать его, крикнуть во весь голос самые заветные и нужные слова. Почему?! Почему я разучилась кричать, и вслух, и про себя..

Еще через несколько дней звонок:

- Анечка, нас пригласили в Сиверскую, если ты не против, можно съездить.

- Разве я могу быть против?

И вот, как два года назад, мы снова едем в Сиверскую. С нами едет Нина и еще кот по кличке Кит. День солнечный, жаркий, окно в машине с моей стороны открыто и легкий ветерок треплет мне волосы. Нина с заднего сиденья обеспокоенно спрашивает:

- Аня, почему ты не пристегиваешься ремнем?

- Он мне мешает, - я делаю движение плечами. Нина переключается на Михаила Михайловича:

- Миша, пристегни ремень.

- Аня не пристегивается, и я не буду - невозмутимо отвечает писатель.

Молча улыбаюсь, спрашиваю, почему кота зовут Кит, не иначе, в честь фантаста Кита Шармака, героя повести "Отшельник"?

- Нет, - отвечает Нина, - просто по-русски звучит КОТ, а по-иностранному КИТ.

- А мне больше нравится, если в честь писателя. Какое у Кита Шармака было отчество? - обращаюсь я к сидящему рядом со мной Михаилу Михайловичу, - не Сергеевич?

- Да. Кажется, Сергеевич.

- Значит буду звать кота Кит Сергеевич.

"Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота.." Между тем, Кит Сергеевич ведет себя беспокойно, необычная обстановка его пугает, в машине ему тревожно, периодически он издает резкие кошачьи вопли. Он еще не знает, но словно чувствует, что едет на встречу новой жизни: в Сиверской его ждут новые хозяева. Как я узнала позже, Михаил Михайлович откликнулся на приглашение при условии, если для этого молодого кота найдутся хорошие руки. Женщины из нашего фан-клуба тут же подсуетились, и такие руки быстро нашлись.

Наконец наша веселая, дружная компания прибыла в Сиверскую и притормозила у подъезда знакомой панельной пятиэтажки. Нас встречают: Ольга Степановна Выдрина с семейством, несколько поклонниц писательского таланта Михаила Михайловича и один молодой человек, студент Вуза. По секрету мне было доложено, что именно Гриша был инициатором этого вечера, и что ему нужно поговорить с писателем о чем-то серьезном. Бессловесного и обезумевшего от езды Кита Сергеевича передают одной из дам, и она тут же уносит его к себе домой.

Оставляем писателя вдвоем с Гришей, о чем они беседуют - нам неведомо. Потом все садимся за накрытый стол, причем для Чулаки специально приготовлены овощи: жареная цветная капуста, тертая свекла. С другого конца стола я протягиваю ему хлеб. Нина, сидящая рядом со мной, тут же восклицает: "Нельзя! Нельзя ему хлеб!" Я не скрывая своего возмущения, недовольно бормочу: "Ну что это за диета, одни овощи и даже без хлеба?!"

Разговор за столом не запомнился, все что-то незначительное, поверхностное, бытовое. Несколько раз я пыталась заговорить о литературе, задавала вопросы о новом романе, спрашивала, что ждать читателям в ближайшее время, но меня не поддерживали и незаметно беседа снова сползала к житейским темам.

После чая отправились на экскурсию по окрестностям. Пожалуй, это было самым интересным и увлекательным за этот вечер. Но проходя по дорожке усадьбы Набокова, я обратила внимание на походку Михаила Михайловича, он шел, чуть согнувшись на левый бок. Испугавшись, что писатель может почувствовать мой взгляд на своей спине, - я отвела глаза.

Скачет и кружит

Красный ветер

После ночи

Сразу вечер

Фейерверк невиданный

Да некому смотреть

Невеста на выданьи

Фокстротит смерть

Ритм бесконечный,

А времени нет,

Пляшет копеечный

Белый свет.

Оказалось, что эта последняя поездка в Сиверскую красочно описана одной из поклонниц творчества Чулаки, Лилией Сониной, которую мы все считали главой, "председателем" нашего маленького фанклуба. Вот отрывок из ее текста (журнал Нева 2005 год, N 4):

"....В тот памятный июльский день Михаил Михайлович приехал в окружении только близких людей. Его сопровождали жена Нина Константиновна и знакомая дама, опекавшая Чулаки. В глаза бросался контраст между этими женщинами. Жена писателя, в прошлом артистка кордебалета Малого оперного театра, выглядела подростком -- маленьким и худеньким. Она старалась быть незаметной возле своего видного супруга. А дама, которая привезла их на своем автомобиле, наоборот, прилагала все усилия, чтобы быть на виду, всячески подчеркивая свою близость к писателю, который воспринимал это с ироничной, но доброй улыбкой. На природу дама выехала почти в бальном наряде, в туфлях на тонких высоких каблуках и с обильной косметикой на лице. В ней все кричало о свалившимся на нее достатке. Но надо отдать ей должное: действовала она бескорыстно и была в меру щедра. Она все делала искренне и восторженно. Михаила Михайловича это явно забавляло, но не одобрялось его женой.... И вот приехали Чулаки с котом на шикарном лимузине, за рулем которого сидела не менее шикарная хозяйка. Эта последняя поездка писателя запомнилась своей комфортностью, настоящим дачным отдыхом, радостным настроем....."

Опущу мелкие неточности по поводу бального наряда и шикарного лимузина, но скажу, что отчасти Лиля была права, описывая меня как даму, прилагающую все усилия, чтоб быть рядом с писателем. Находиться рядом с ним для меня было состоянием естественным, более естественным, нежели далеко от него, наверное это читалось во всем моем облике, рвалось из сознания наружу помимо моей воли, даже если нас разделяла толпа, даже если это было против всех правил, тем более, что своего настроения и радости в такие минуты я не скрывала.

Между тем, места, окружавшие нас поражали живописностью и простором: изумрудные лужайки с россыпью полевых соцветий, величавые, реликтовые сосны, чистый воздух, звенящий от птичьего щебета и душистого ветра с запахом скошенной травы.

- Здесь так красиво, здесь бы снять дачу. Что вы думаете по этому поводу, Михаил Михайлович? Мне почему-то кажется, что в конце сезона, после отдыха, мог бы выйти сборник ваших стихов.

- Нет, - поспешно отвечает Нина, - он не бросит своих кошек.

Перед отъездом в город Чулаки чем-то обеспокоен, задумчив, отвечает рассеянно, на лице тень сомнений. Уже сев в машину, - он вдруг вышел и торопливо направился к провожающим нас дамам. Всей компанией они ушли в дальний подъезд дома. Как оказалось, он не мог уехать, не удостоверившись, что его кот устроен надежно и находится в добрых руках. Вернулся успокоенным, но весь обратный путь, как мне казалось, Михаил Михайлович переживал за своего кота.

Доехали быстро, без приключений. По дороге Нина расспрашивала меня о сыне, муже. Эта тема всегда умалчивалась во время наших встреч, но на сей раз пришлось разоткровенничаться. В моей семье, благодаря терпению и снисходительности мужа, царил относительный порядок и видимость прочного благополучия. Приближалось время отпусков, и мы втроем планировали поездку к морю. Я умолчала про то, что мой муж знал о моем нешуточном увлечении известным писателем, и страдал от ревности, невозможности ничего изменить или приструнить меня, однако Саше хватало мудрости мириться с моим импульсивным, взбалмошным нравом и с моими странностями. Как знать, будь я другой женщиной, тихой и покладистой смиренницей-женой, вряд ли он любил бы меня так же сильно, вряд ли..