Бомж, или хроника падения Шкалика Шкаратина(СИ)

Сергей Варламович оторвался от окна и возмущенно замахал крыльями, точно хотел подняться над аудиторией. Смех слегка угас. Пожар ушел вглубь.

-- Продолжайте Шкаратин. Развивайте тему. И следите... следите за полетом мысли. И - за речью. Вы же философ, ораторство -- ваш хлеб, ваше море. Купайтесь! Поднимите эти падшие души, ведите их ... за собой, -- не совсем уверенно закончил он и поправился. -- К светлому будущему!

Шкалик глубоко вздохнул. Напрягся и ... вдруг резко оторвался от кафедры и выбежал в широкий проход перед аудиторными столами. Быстро забегал по нему, углубляясь в тему. Зал замер, напряженно притих...

-- Да что курение? И что есть -- питие?!. -- Шкалик снова зацепился за что-то. -- Разве у вас нет других пагубных привычек? Например, греки лживы и хитры, как троянские кони и сверх меры воинственны. Кто спровоцировал падение Афин?! Кто затеял эту войну? Внедрил троянского коня, нафаршированного пьяными греками. Китайцы что ли? А-а-а?!! Китайцы -- непорочная нация? Зачем же тогда они воздвигнули Великую китайскую стену? Скрытность -- вот порок! Глупость -- вот причина! А вы, евреи, армяне и чукчи?.. Что притихли? А-а-а?! Не зря про вас сочиняют анекдоты на все случаи жизни! У вас вообще нет положительных привычек, только -- пагубные. Вы и глупые, и жадные, и алчные, и похотливые. Человеческие подонки!.. -- кинул Шкалик в затихший зал где-то недавно прочитанную хлесткую фразу. И зто было - слишком ...слишком инерционно. Шкалик точно напоролся на копье. И завис. И осекся. Так иногда хлебнешь не в то горлышко, и не можешь проглотить. Аудитория посерела. Лопшаков слегка растерялся. Возникла гоголевская театральная пауза...

Мой уважаемый клиент! Отойдите, не скрипнув половицей, слегка в сторону. Не спугните их. Посмотрим на это с расстояния от Москвы до самых до окраин. Посмотрим на север, на юг, на дальний и ближний угол нашего зрения. Призадумаемся. Не кажется ли вам, что петух прокукарекал? Или собака лает? Да и сам человек - существо слабое и легко возбудимое - не способен ли в состоянии творческой эйфории перепутать нравственные ориентиры? Не так ли, увлекаясь, уклоняются от красной линии гениальные сумасброды- поэты, режиссеры, композиторы...- интригующие, заманивающие и заблуждающие нас, тьмы и тьмы, и тьмы... еще более не устойчивые и заинтригованные массы? И не в восхищении ли мы от этой одурманивающей игры - до поры, до ошеломительной кульминации, до шока... Как это напоминает историю с рязанской коровой... вы помните?... "мочей ...в салонный зал"?!

Сергей Варламович Лопшаков ушел с половины семинара, оставив Шкалика Шкаратина на площади, наедине с разношерстной публикой, и в недоумении - до конца занятий.

Да и много позднее Шкалик Шкаратин так и не мог взять в толк: а что это было?

Глава двенадцатая. Оплеухи

Всем нам улыбаеться смерть. Мы лишь можем улыбнуться ей в ответ.

Mussolini

В Решоты Цывкин все же попал. Но случилось это не в тот злополучный день, когда "стажировал" напарника. И не на своем, обжитом до последней гайки, "МАЗе". И не в привычном статусе шофера великой стройки.

Его обвинили в нескольких статьях УК, судили и приговорили к четырем годам колонии. При смягчающих обстоятельствах. Одним словом, повезло.

Как выяснилось в судебном следствии, Борька Шкаратин состоял во всесоюзном розыске, как малолетний крестьянин, ушедший из дома в неизвестном направлении. На стойке работал по подложной справке сельсовета, как доброволец-комсомолец, хотя на учете ВЛКСМ никогда не состоял. Водительских прав у него не было. И автомашину ему доверили на страх и риск начальника автоколонны, по причине жестокой нужды в водителях.

И по всем этим же обстоятельствам начальство не спешило отпускать его с трассы.

Случай с разбитым "МАЗом" и покалеченным напарником всех вывел на чистую воду. Но судили и упекли в Решоты только его, Борьку Цывкина. Да и то исключительно по его очередной "вине": сам сдался.

Уже в бараке, за колючей проволокой, загородившей его от мира с той стороны, которую наблюдал много раз из кабины с каким-то досадным чувством, он пытался понять произошедшее с ним. Слегка обвыкнув, втянувшись в лагерный режим, освоив лесопилку, он нет-нет да и вспоминал свою "таежную эпопею". Напарника, с его порванной щекой и выставленным коленом, изможденного болью и трехдневным ковыляньем по дорожной колее. Ногу зафиксировал, как учил отец, осиновой корой и прутами краснотала. Щеку от гнуса и грязи смачивал мочой и оклеивал подорожником. Тащил его на горбушке световой день, уже не веря в благополучный исход. Бил по спине, пинал по заду, заставляя снова и снова громоздиться на горб. Как-то дошли.

На суде зачли не это. И не особенно выясняли драматургию тех таежных часов. И со слов напарника, месяц спустя приходившего на свидание в КПЗ, свидетельствовал он лишь о причине ДТП с "МАЗом". Правда, напарник навязчиво благодарил за спасенную жизнь.

Борька Цывкин "откинулся" по УДО на полгода раньше срока, когда лагерное начальство потеряло над ним всякий контроль. Дерзкий и неуправляемый, он мешал привычным порядкам зоны. Харизматичность натуры, вкупе с обретенным влиянием на ЗК, досаждало. Его освободили.

Из-за колючей проволоки вышел другой Цывкин. Нетерпимый к фальши и косности. Немногословный, но и не умеющий замалчивать очевидную ложь. Словом, неудобный.

Он не один раз менял места работы, куда его брали с условным сроком, учитывая справку УДО. Менял географию поселений. Менял профессии.

Уволили шофера Борьку Цывкина и с Целлюлозного комбината. Здесь процитировал Лику Сизикову, председателя Общества охраны природы: " Целлюлоза нужна. Но не такой же ценой!..". "...Каждый рабочий комбината, не вступивший в ряды Общества защиты природы - не достоин звания настоящего человека!..." И т.п. Выступил и на торжественном собрании в честь Дня легкой промышленности. И здесь процитировал пару расхожих афоризмов. Да как не кстати! Присутствовавший на собрании директор ЦБК недоуменно, сверх очков, посмотрел на начальника отдела кадров. Женщина ответила ему взглядом, полным исполнительского рвения. Директор перевел взгляд на оратора Цывкина. Женщина посмотрела туда же и этот ее взгляд мог бы испепелить самозваного трибуна вместе с трибуной. Утром Борьку уволили. С согласия профкома, парткома и Общества охраны природы. Лика Сизикова негодовала больше других. В её реплике - " Застав мужика богу молиться, он и лоб разобьет"- секретарь парткома подметил аполитичность, а другие - только двурушность принципов. Борьку уволили "по собственному желанию", а устно - за пьянство на рабочем месте. Без отработки и выходного пособия.

Сейчас он крутил руль леспромхозовского лесовоза. Работа привычная и - без политики. Правда, леспромхоз обслуживал Иркутскую ГЭС и здесь была своя коллизия взаимоотношений. Но Борька, после поражения Движения в защиту Байкала и собственного фиаско, более не цитировал крамольные слухи. Платили и здесь хорошо, и Цывкин не отказывался от сверхнормативных рейсов.

Этот рейс был последним перед отпуском. Уже давно созрела мечта закатиться на юг, к морю. Заработанные в последний год деньги, тратить было не на что, да и не с кем. Цывкин так и не приглядел среди леспромхозовских девах достойную. И, собираясь к самому синему Черному морю, думал: не везти же дрова в лес! Однако, на разгрузке ему не раз приписывала кубометры чернявенькая Анечка, демонстративно носившая соблазнительную грудь, и умеющая откровенно-долго не отводить глаза. Цывкина подкупала ее предпочтительность, соеденимая с премиальностью. Но общения у шоферов с приемщицами были лишены романтики и амурных возможностей.