Великий тес

Пропустив мимо ушей насмешку, сын боярский стал отвечать обстоятельно, пересказывая жалованное государево слово:

— Царь наш милостив! За сожженный острог и убитых людей велел тебя казнить. Но казнить с милостью: если дашь новую присягу и ясак, то простить. Ты ведь доброй волей пошел под его руку.

Бояркан опустился на покрытые шелком пуховые подушки. Кивнул, приглашая Ивана с толмачом садиться против него.

— Только сильный человек бывает добрым и умеет прощать! — сказал, щуря глаз и пошевеливая усами. — Когда слабый говорит, что забыл обиду, — лжет. Слабые быстро забывают добро, но зла и обид не забывают никогда. Бывает, всю жизнь ждут, чтобы отмстить, детям своим, внукам внушают ненависть и предательство.

Иван с толмачом слушали многословные речи князца, склонив головы. Думали, к чему он об этом говорит, на что намекает?

— Если бы Белый царь защищал нас, как обещал, мы бы давали ему ясак исправно. Но казаки нас грабили и дрались между собой. Какой это царь, если среди своих дайша не может навести порядок? — Бояркан усмехнулся, пристально глядя на Ивана.

— Мы не без греха! — ответил тот почтительно. — А царь далеко. Пока весть до него дойдет — год проходит. А того атамана, что вас грабил, он казнил смертью.

Бояркан вскинул удивленный взгляд. Снова опустил голову и заговорил с раздражением:

— Наш скот воруют икирежи, эхириты и даже соболятники, мунгальские кыштымы. Казаки с верховий Зулхэ, которых призвали к себе тунгусы, воюют и воюют. На Осе казаки грабят бурят всех родов, ловят людей на выкуп. Пока эти новости дойдут до Белого царя, сделается большая война и прольется много крови. Построй острог рядом с моей степью, — прищурил на Ивана без того узкие глаза. — Делай, как обещал царь, и я буду давать ясак каждый год.

Но мы не такие слабые, чтобы давать заложников. Аманатов не дам, — сказал твердо, но без угрозы.

— Аманаты в Братском остроге хорошо живут! — стал мягко уговаривать его Похабов. — Лучше, чем казаки. Им харч обильный, две чарки вина каждый день.

— Не дам! — твердо повторил Бояркан.

Вошли женщины в легких шубах. Расстелили крашеные кожи и войлочные ковры, поставили на них поднос с белоглазой бараньей головой. Ее вареные губы кривились язвительно и плутовато. Затем были выставлены блюдо с парящим мясом, плошки с творогом, чашки с кислым молоком.

Входить в дом князца, садиться за его стол надо было с подарком. Иван ждал подходящего случая. Бояркан напомнил об этом, насмешливо оглядывая вареную баранью голову:

— Что прислал мне царь?

Похабов достал из-под полы кафтана отрез вишневого сукна, высоко ценившегося среди братских народов.

— Сарь зэмхэлхэ!⁸⁶ — почтительно заговорили за спиной князца.

Бояркан скосил глаза на сукно, судя по лицу, остался им доволен. Насытившись, он откинул дородное тело на подушки, стал цыкать мясом, застрявшим в зубах. Нужного разговора не получалось: призраком маячило между ним и сыном боярским тело Куржума с застрявшей в стремени ногой. Печально свесив голову, Иван первым напомнил о нем.

— У тебя был хороший брат! — сказал тихо и окинул внимательным взглядом молодых родственников князца. — Он исполнил братский долг! Его душу Бог наградит и возвеличит!

Бояркан потупился, сник, устало кивнул, смежил глаза в две узкие щелки:

— Когда умрем, узнаем, кто жил правильно! В Среднем мире ничего не понять! — Обернувшись, что-то приказал женщинам. Одна из них принесла кувшин с молочной водкой. Другая расставила чарки перед стариками и гостями, разлила по ним молочную водку.

Бояркан выпил, крякнул. Молча выпили старики п шаман. Чарки гостей стояли перед ними, никто не принуждал их пить. Молодым и вовсе не наливали.

Князец прокашлялся и заговорил быстро, будто спешил избавиться от навязчивых мыслей:

— Духи перестали помогать бурятам. Через шаманов говорят нам всю правду. Вредят или не вредят, а помощи от них нет. Был у меня желтый боо. Много молился деревянным болванам. Говорил, что его боги делают счастливыми всех, кто отказывается от желаний. Я спрашивал: придут казаки или дайши Богды, заберут скот, детей, жен и меня сделают рабом? Все равно, говорит, будешь счастливым, если отречешься от всех желаний и не станешь заботиться ни о чем, кроме покоя.

Я его прогнал! — Бояркан повел головой. Женщина снова наполнила чарки. Он опять выпил. — Мой черный боо устроил камлание по моей просьбе. Он — хороший абаралша⁸⁷. Через него я говорил с духами про бурят и казаков, про нас с тобой, — бросил на Ивана колючий взгляд. — То, что казаков стало много, как мышей в иной год, духи говорили, это справедливо. Было время, когда мои предки брали ясак и добычу с твоих предков и правили большой страной так мудро, что невинная девица ходила без охраны из одного конца земли в другой.

Духи сказали: казаки продолжают дело моих предков по их законам. День придет, ясак и аманатов брать перестанут, все заживут мирно и богато, без войн. И так будет семь поколений. — Бояркан опять впился взглядом в лицо Ивана. Не заметив насмешки или плутовства, добавил: — Может, и больше, дальше шаманы не видят. — Князец покряхтел, недовольный своим откровением, посопел приплюснутым носом, но продолжил: — Спрашивал я духов про мунгал. Говорят: они еще долго будут воевать между собой.

Спрашивал про нас с тобой! — усмехнулся, не спуская глаз с Похабова. — Дуумгэй⁸⁸ убит казаками. Брат-уруул⁸⁹ обидел: выбил из рук оружие, а голову не отрубил.

Сказали духи: отрубишь ему голову, еще семь поколений будут воевать, пока кто-то не проживет без убийства. От мяса — мясо бывает. У каждого человека есть свой предок. У каждого человека будут свои потомки, — закончил, печально уронив тяжелую голову.

Шаман-боо в шубе, обшитой звериными хвостами, с важностью поддакнул:

— Наши духи все знают! Они все могут рассказать. Помогать не хотят. Боятся перечить Эсэгэ Малаану, вершителю судеб, сыну Вечно Синего Неба.

— С вашим боо говорил, с тем, который живет на Иркуте и носит бороду до пупа, — похлопал себя по животу Бояркан. — От него знаю, что ваших богов можно уговорить помочь людям даже против воли вершителя судеб.

Сильный Бог! Умеет прощать! — вернулся к тому, с чего начал.

— Мне жаль Куржума! — напомнил Похабов. — У тебя был верный брат, — не крестясь, поднял чарку за помин души. — Если бы он не попал под пулю, царь бы его простил!

Бояркан раздраженно мотнул головой и резко гыркнул:

— Все было не так! Бородатый боо говорил мне о вашем Боге: как он породил дьявола.

Последнее слово было сказано по-русски, да так ясно, что Иван с Мар-тынкой вздрогнули и перекрестились.

— Я любил своего младшего брата, он любил и почитал меня, пока мы были молоды. Потом он стал завидовать. Говорил, если бы родился первым, то сделал бы бурят богатыми и знаменитыми.

Какими бы длинными ни были стремена, а до земли доставать не должны. Как ни хорош младший брат, а со старшим равняться не должен! Я доверил ему править племенем. Он стал воевать с бурятами, с мунгалами и с казаками. Теперь нас все не любят, а буряты не любят больше всех.

Много родственников погибло, а я не мог остановить его. Когда он сжег острог и перебил эхирит, я стал жить с ним в ссоре. Перед тем боем, когда его убили из ружья, он сказал мне: «Пусть погибнут все булагаты вместе с тобой, но я стану ханом всех бурят, а потом завоюю мунгал и казаков!»

И тогда я подумал: «Вернемся в степь — отрублю ему голову». Твоя пуля опередила мой меч. Не на мне кровь брата — на тебе!

Бояркан зарычал. Повел вокруг мутными глазами. Молодые родственники стали выходить из юрты.

— Дам ясак за два года! — неприязненно скривил губы. — Сделаешь острог на моем берегу Мурэн — буду давать каждый год. Царь будет доволен. А подарков не дам ни тебе, ни ему, пока не установите мир и порядок.

Иван хмыкнул, тряхнул захмелевшей головой. Опять Бояркан давал сколько вздумается и вел себя независимо, не как добропорядочный подданный русского царя. Сын боярский вскинул сузившиеся глаза, сухо рассмеялся, снял шебалташ и бросил его на тучные колени Бояркана.