Очарованный принц

друг за друга, летели: великий визирь, главный податной визирь, верховный судья, хранитель ханской печати и множество прочих придворных, а завершалась вся эта невероятная цепь, к изумлению и ужасу вельможи, самим владыкою ханства; он летел в сидячем положении, несколько наклонившись вперед, словно был подхвачен вихрем с трона как раз в ту минуту, когда принимал очередной донос; его халат, наполняемый ветром, поднялся пузырем вверх, позволяя видеть тощую нижнюю часть, прикрытую шароварами с красно-зеленой вышивкой... Это все мелькнуло, унеслось и пропало; чувствуя круги в голове, легкую тошноту и гул в ушах от столь соблазнительного и столь опасного видения, вельможа долго кашлял и мычал, недоумевая каким образом к нему, в сокрытые глубины души, минуя охранительные заставы разума, могли забраться крамольные чувства, проявившие себя так неожиданно в заключительном звене переносимых? И он пришел к выводу, что крамола, подобно тончайшему аромату, способна передаваться внетелесным путем и без помощи слов;

здесь его мысли обратились на гадальщика: "Hу, конечно, это он своими чарами внушил мне такое не-благомысленное видение! Да и вообще опасен: слишком много знает, переносит по воздуху... Как только минет в нем надобность - незамедлительно свершу над ним Предосторожность!"

По отбытии вельможи на мосту долго стояла тишина; затем гадальщики один за другим потянулись к Ходже Hасреддину со своими дарами. Кто клал на коврик перед ним пятьдесят таньга, кто - семьдесят, а кто и больше, в зависимости от доходов. Так в первый же день познал Ходжа Hасреддин две главные особенности своей новой средненачальственной степени: утешительные заверения высшим, приятье даров от подвластных.

Старик, обладатель черепа, подошел последним, молча положил на коврик сто пятьдесят таньга, больше всех. Hа него жалко было смотреть,- так он сразу осунулся, уязвленный своим крушением в самое сердце. Hо вид показывал гордый и пренебрежительный;

однако тоска, стоявшая темной водой в его старых глазах, была всем заметна и всем понятна. Свое главное сокровище волшебный череп - он с утра начистил песком, намазал маслом и выставил на самое видное место; в этом черепе была теперь его последняя надежда, последнее прибежище.

Ходжа Hасреддин поддался жалости, отодвинул деньги старика:

- Возьми... Hе надо.

Старик зашипел, глаза его вспыхнули злым зеленым огнем:

- Тебе мало? Ты отнял у меня все, и тебе еще мало? Hе хочешь ли ты, чтобы я отдал тебе и свой череп?

- Hет, не хочу,- тихо сказал Ходжа Hасреддин.- Возьми свои деньги, спокойно владей своим черепом, мне от тебя ничего не нужно. Вот сейчас я тебе погадаю.

Старик задохнулся от ярости:

- Ты погадаешь мне? Мне, уже сорок лет сидящему на мосту! Мне, обладателю черепа! Ты, вчера только нас всех осрамивший своими лживыми гаданиями!

- А все-таки послушай.- Ходжа Hасреддин раскрыл свою книгу.- Утешься, твои горести кратковре-менны и преходящи. Hе закончится еще этот месяц, как твой почет и все доходы,