Просто сказка... (СИ)

Из договора ясно было видно, что волк - первостепенный лодырь и нахлебник.

Но что, скажите на милость, было делать Владимиру? Остаться без хотя бы и такого сотоварища? А потому единственным ему утешением стало то, что запрошенная вороном гривна за составление, оформление и надлежащее сопровождение (вплоть до Шемякина суда), будучи неразменной, вновь вернулась в мошну, не успел тот скрыться среди деревьев.

- Ну вот, - подвел итог содеянному волк, - а теперь честным пирком да за свадебку. Я, кажется, уже прежде упоминал, что о чудо-лучине слыхом не слыхивал, хоть и побродил по свету не мало. Есть у меня братец родной - близнецы мы, так сказать. Тот тоже, навроде меня, вадемекумом служит. Надобно бы нам его попервоначалу отыскать да поспрошать. Одна только заминка - нанялся он надысь к какому-то королевичу в услужение, и где искать его - не ведаю. Ну да ладно, дорога тут одна, авось догоним, ежели поспешим.

- Какая дорога? - недоуменно огляделся Владимир.

- То есть как какая? Прямоезжая, вот она, - в свою очередь удивился волк и указал Владимиру на довольно ухоженный проселок меж двух елок, которого, - Владимир готов был в этом поклясться, - еще мгновение назад не было. - Только, молодец, отобедамши мы, неплохо б было часок-другой соснуть, - словно и не он мгновение тому назад утвержал обратное.

- Нет, - резко ответил Владимир. Потакать волку во всем он не собирался. - Ты как хочешь, а я - как знаю. - И решительно зашагал по дороге. - Без тебя обойдусь.

- Да ты погодь, погодь, - сразу заторопился за ним серый. - Ишь, какой горячий. Ну, не хочешь отдыхать - и не надо. Идем себе. Однако торопиться не надо. Путь, судя по всему, не близкий, а братца моего, ежели он только той же дорогой движется, мы обязательно нагоним.

"Кто бы сомневался", - чуть с раздражением подумал Владимир, но промолчал.

Прошло время, и он убедился в своих худших предположениях. Вопреки известной картине Васнецова про Ивана-царевича и Серого волка, а также одноименной сказки, его спутник не изъявил ни малейшего желания усадить молодца к себе на спину и помчаться как стрела. Наоборот, он неспешно плелся рядышком, всем своим видом показывая, как он устал и голоден, время от времени потчуя работодателя побасенками, начинавшимися: "Нанялся как-то к одному мужику работник..." Все эти рассказы, несмотря на их обилие, разнообразием не отличались и сводились приблизительно к одному: мужик, работавший за троих, оказывался по тем или иным причинам в дураках, а работник, исключительно из лучших побуждений предлагавший мужику то пообедать, то отдохнуть, - в неизменном выигрыше, поскольку следовал народной мудрости: "Тише едешь - дальше будешь", "поспешай медленно", "работой не удивишь", "утро вечера мудренее", "легко поел, легко и поработал", "не по еде работа", - и тому подобное, в зависимости от обрисовываемой ситуации, - и даже "После сытого обеда, я и к князю не поеду", - что, по всей видимости, являлось сентенцией собственной.

Кроме того, он позволял себе время от времени погнаться за белкой, мышью или ежом, или же влезть всеми четырьями лапами в какие-нибудь ягодные заросли близ дороги. В конце концов, вконец потерявший терпение Владимир довольно-таки бесцеремонно извлек его из очередного куста за хвост, прервав тем самым довольное чавканье.

Ближе к полудню показалась поляна, на которой что-то двигалось. Волк сразу засуетился.

- Ты это, так сказать, глянь, что там такое, неровен час охотники, - бормотнул он и нырнул в кусты, прежде чем Владимир смог что сказать. Затем высунулся: - Ежели чего, - махни, я тут как раз и буду, - и снова исчез.

...На поляне среди молодых березок, резвилась пара медвежат, медведица, развернув узелок, что-то перебирала, медведь чинно восседал на пеньке. Близ дороги кучкой стояли четыре плетеных берестяных короба с лямками из лыка - два внушительных размеров и два поменьше. Завидев непрошенного гостя, медведь насупился и привстал; почуяв за спиной движение, медведица обернулась и зарычала. Несдобровать бы Владимиру, но тут, как и обешался, откуда ни возьмись, выскочил волк.

- Здорово, Потапыч, - провозгласил он. - Свои мы, свои, не пужайся, не охотники.

- А, это ты, серый, - проворчал медведь, нельзя сказать, чтобы слишком уж дружелюбно.

- Я это, я, - заискивающе оскалился волк. - Вишь, совету твоему последовал, на работу устроился. Так что ты уж, пожалуйста, не трогай его, не замай. Как жизнь? - Волк был само воплощение доброты и участия. - Как сам, как жена, детишки?

Медведь все еще исподлобья косился на Владимира.

- С мужиком конфликтую, - по-прежнему ворчливо отозвался он, снова присел на пенек и досадливо всплеснул лапами. - Вишь ты, никак с ним не совладать. Слыхал, небось? Нет? Так вот. Отдал я ему делянку одну, тут, недалече. С условием: он ее раскорчует, от камней-сорняков очистит, засеет-сожнет, а я делить буду. Ну, в общем, все честь по чести, по совести.

Сделал он свое дело, настал мой черед службу править, слово держать. Пришел я на делянку, гляжу - ох, как весело! Зеленая вся, сочная, ягоды красные, огнем полыхают, висят, глаз радуют, длинные такие, прямо-таки просятся в пасть. Но прежде таких, врать не буду, не видывал. "Что это, спрашиваю, за диковина такая?", а у самого уж и слюнки текут. "А это, отвечает, ягода такая заморская, перец чили обзывается. Отведай-ка". Ну, чи ли, там, чи ни, нам все равно. Загреб я ягод тех побольше, зажмурился от удовольствия, - и в пасть. Только хватанул, чую, ровно головню проглотил. Нутро ровно огнем опалило, слезы из глаз, воздух в груди сперло... Как уж до реки добрался, и не помню, помню только, водяной уж больно разорялся, как я к водице-то припал...

Дальше - пуще. То он редьку посеет, то хрен, то щавель. А что мне с того корысти? Приступил было я к нему, ты, говорю, дельное какое выращивай, репу там, капусту, а пуще всего - малинником все засади. Или там пасеку. А он мне - ты, отвечает, в коммерции не смыслишь ничего, так не встревай. Не было промеж нами уговору, что сеять, а что нет...

И опять засеял он поле - я и не слыхал о таком - ананасами. Пришло время - а мне и взять-то нечего: над землей - шишка колючая, чисто ёж, в земле - корень-веревочка. Ну, думаю, мужик, я тебя заломаю. За насмешку и подрыв авторитета. Подкараулил его, когда он на ярмарку собрался. Едет себе на телеге, везет что-то, песенки поет. Остановил я его посеред дороги, подвези, мол. А он не везет, обрадовался вроде как встрече. "Здорово, говорит, друг дорогой, Михайло Потапыч. Угощайся, свет". И потчует: в кадушке у него огурцы соленые оказались, а в корчаге - молоко парное. Я-то спервоначалу еще засомневался, с чего это он вдруг такой ласковый да приветливый. Потом только понял... - Медведь крякнул.

- Да ты сказывай, чем дело кончилось? Заломал мужика, аль нет? - нетерпеливо заерзал волк.

- Ну, не то чтоб заломал... Не успел, в общем... Ветрено стало, - туманно объяснил медведь.

- И что теперь делать думаешь?

- Думаю?.. Да пропади он пропадом со своей делянкой!.. Жил без нее, и дальше проживу. Впредь наука мне будет.

- Ну да, - неопределенно протянул волк, скосив глаза в сторону коробов. Затем сказал: - Ну, прощевай пока, Михайло Потапыч. Путь у нас не близкий, подались мы. Авось, еще и увидимся. Здоровьица вам, и супружнице вашей, и деткам вашим.

Сказал - и затрусил себе неспешно по дороге, даже не оглянувшись на Владимира.

Впрочем, трусить-то он трусил, и вроде бы даже неспешно, да только догнать его Владимиру удалось лишь за ближним поворотом.

Не успел он сказать и слова, как волк укоризненно заметил:

- Чего отстаешь? Не видишь разве - Потапыч серчать начал. Прямо звереть, так сказать Он, когда сердит, спуску не даст, а вот лапой - может. Короба эти еще...

- Какие короба? - поначалу не понял Владимир.

- Какие, какие, - что рядом стояли. Знать, опять переезд затеял, и опять, стало быть, впустую. - Заметив недоумение спутника, пояснил: - Жизнь у него так сложилась. Страдает исключительно по собственной доброте... или по глупости. История эта давненько началась, много годочков утекло. Споймал он раз в лесу девчонку, по грибы-ягоды ходила, да и заблудилась. В избу привел. Я ему еще тогда сразу сказал... - Волк глянул на Владимира и осекся. - В общем, оставил он ее помощницей по хозяйству. Машу. Поначалу вроде как все гладко шло, а вскорости стала она по дому своему скучать. Ну, он весточку родным отнес, не беспокойтесь, мол, не обижу, а мне она нужная, потому, не взыщите, - не отпущу. А девчонка обратно и сама не хочет, вольготней ей у медведя... Так и жили, пока не подросла. А как подросла, стала на Потапыча покрикивать, командовать, чуть что - за ухват. Женился он, так и она - не будь дурой - замуж выскочила. И где только молодца посреди леса сыскала? Избу поделили, хозяйство... Медвежата пошли, детишки... Казалось бы - живи, и радуйся. Нет, опять все не так. Приобыкли они у Михайлы на загривке сидеть... Так и случилось, что решили они с медведицей хозяйство бросить, да на сторону податься. Тайком сложили пожитки свои нехитрые в короба, и подались куда глаза глядят. Шли-шли, отдохнуть присели. Вдруг, откуда ни возьмись, Маша со своими домочадцами. И откуда только взялись? А она: "Высоко, мол, сижу, далеко гляжу. Куда ты, мол, Миша, от хозяйства своего?" Ласковая такая вся, приветливая. А Потапыч что? Сердце у него отходчивое... В общем, уговорила, - вернулся. Чуть прошло время - он опять в бега, и опять она его на дороге догнала да вернула. Так и мучается по сю пору. И главное что - как она его след находит, ума не приложу! Все ведь молчком делает, а вот поди ж ты...