Кубанский шлях (СИ)

Он, все чаще и чаще покидавший столицу ради вверенного его управлению южного края, лучше и реалистичнее оценивал возможности и перспективы. Его цель - заселить, обустроить, обеспечить безопасность южных земель, создать там земледелие и промышленность. Под руководством Потемкина возникли новые города и села, были построены верфи и корабли Черноморского флота, заведены фабрики, литейные заводы, проложены дороги. В столице юга, Екатеринославе, он предполагал открыть университет, который должен был стать проводником знаний не только среди местного населения, но и среди балканских народов, находившихся под игом Османской Турции.

Нет, не о захвате новых земель думал Потёмкин, а о процветании южных губерний, о развитии торговли, земледелия, ремёсел, науки, искусств. Потёмкин сделал на юге больше, чем Пётр I на севере. Да, и надобно выполнить последнюю просьбу Гриши - даровать Кубанские земли черноморцам. Заслужили казаки".

20. В родной станице

Летнее солнце склонялось к курганам, когда Степан выпрямил спину и окинул взглядом своё поле. Доброе жито уродилось, зерно тяжёлое, подумал: "Ещё на день работы".

У края жнивья под кустом Дарьюшка кормит полугодовалую дочь, Марусю. Рядом сидит Егорка и о чём-то оживлённо рассказывает матери. Приятно смотреть Степану на это. Всю войну мечтал, что так будет. Как хорошо-то, благостно, умильно....

- Пресвятыя Богородице, благодарю Тебя за всё, - крестясь, прошептал он, и, вынув из-за пазухи иконку, крест, поцеловал их.

Показался Михаил, в войлочной шляпе, натянутой на голову по самые глаза. Он после ранения стесняется ходить без головного убора - надевает папаху или эту шляпу, по погоде.

Он махнул рукой, и Степан поспешил к соседу.

- Що, ны всэ поробылы? - улыбнулся он, присаживаясь на выгоревшую траву.

- Завтра закончим, а вы? - садится Степан рядом.

- Ще богато осталося, - вздохнул Михаил.

- Ты пить хочешь?

- Ни, тилькы напывся.

- Егорка, подай-ка мне кубышку с квасом.

Прохладный напиток утолил жажду и придал бодрости.

- Но что, собираемся?

Михаил выглянул чёрным глазом из-под шляпы, устало вздохнул:

- Поихалы! Всэ нэ пэрэробышь.

Пройдя войну рядом, они и здесь, в станице, почти не расставались. Соседи, друзья, кумовья, да и жёны за эти годы, пройдя тяготы, стали близкими подругами....

- Дарьюшка, как Маруся?

- Уснула, - счастливо улыбнулась Дари и приоткрыла личико спящей дочери, чтобы отец и крёстный могли в очередной раз ею полюбоваться. Та сладко чмокала во сне.

- Ну, тогда грузим снопы и домой!

- Батянюшка, можно я буду управлять волами, - просительно заглянул Степану в глаза Егорка.

- Можно! Давай, сынок, привыкай. А то какой же из тебя казак вырастет.

Косые лучи ещё выглядывали из-за края земли, но уже удлинились тени и потемнели старые курганы.

Впереди пылила телега Держихвостов. "Сергей совсем взрослым стал, скоро запишут в малолетки. Айша четвёртым ходит, дождалась своего Михаила, и детей сохранила, хотя трудненько тут им пришлось", - вздохнул Степан.

Казак вспомнил, как они с Михаилом возвращались в станицу, как сердце дрогнуло при виде святых куполов, устремлённых в небесную синь, как сердечно и радостно встретили их станичники.... А Дари, Дарья, Дарьюшка отдала ему свою любовь и нежность... а потом родилась Марусенька.

Он посмотрел на дочь, спящую на руках жены. Дарья глянула на мужа, он на неё - и слов не надо. Счастье!

Тогда, в день приезда, на подворье Михаила собралась чуть ли не вся станица. В первую очередь, конечно, родители их товарищей-охотников, молодёжь.

Каждый был готов к гибели сына, мужа, на то и казак, чтобы сражаться до конца: победить или погибнуть. Но как погибнуть?!

Степан и Михаил поведали станичникам о войне, о Суворове и донских казаках, с которыми они служили в полку, рассказали и о гибели своих товарищей-станичников.

Казаки крестились, говорили необходимые в таких случаях слова, сожалели.... А уж память вечная сохранится в поколениях: в детях, внуках, правнуках.

Рассматривали медали героев, спрашивали, за какие подвиги получили. Степан гордо пояснял:

- За Измаил! Вишь написано тут: "За отменную храбрость при взятье Измаила".

- А когда звание дали, господин младший урядник?

- Вот после Измаила и дали.

- Кажи про кольцэ! - попросил Михаил.

- Да что говорить. Турок в Суворова целился, а я ему кинжалом в глаз метнул. Вроде и всё.

- Нэ всэ! Суворов зняв со своёго пальца пэрстэнь и нашому Стэпану подарыв. И поцилував ёго.

- Сам Суворов? Поцеловал?! - недоверчиво изумился Фока Авдеев.

Степан вытащил из газыря черкески кольцо, попытался надеть на палец:

- Вишь, никак не лезет, - смущённо проговорил.

- Ещё бы налезло, на твои-то грабли, - усмехнулся Спиридон, - не дворянские ручки.

- Бачилы бы, як вин имы туркив стукав! Литилы в розны стороны тильки так.

Степан потёр бесценный для него дар о черкеску, чтобы заблестел ещё больше, и передал казакам на обозрение.

Они разглядывали кольцо, буковки, приговаривали:

- Ай, молодец, Стенька! Надо же, сам Суворов, наградил.

- Что ж эти буковки обозначают?

- А то и обозначают, что кольцо принадлежит Александру Васильевичу Суворову. Видишь буква "А" с загогулиной? - пояснил грамотный Спиридон.

Семён Ерофеевич Брыль нетерпеливо ёрзал на бревне, куда усадили самых старых и почётных казаков, не выдержал:

- А що нычого нэ кажитэ за Ерохвэя? Як вин дрався, як сгынув?

Степан и Михаил переглянулись. Жалко им стало старика.

- У бою сгынув, Сэмэнэ Ерохвеевичу. Кажу, як вин сражався: як ерой. Пикой и шашкой валыв туркив до последнего. И колы победа була вже за намы, клята пуля прошила ёго. Гордытэся, дядько Сэмэну, своим сыном!

И хотя горе отца было велико, но то, что сын храбро сражался, не посрамил казачьей чести, наполнило гордостью сердце старого Брыля, и даже как-то осанка и его взгляд переменились.

На следующий день, с утра, друзья двинулись в правление.

По дороге отметили, что в станице появились новые хаты, многие были перекрыты свежими кулями камыша.

На площади, как обычно, кучилась ребятня. Среди них казаки увидели... Сидора Шерстобитова. Грязный, неряшливо одетый он заглядывал мальчишкам в лицо и каждого спрашивал:

- Сынок?

Дети в ответ смеялись и дразнили его.

- Сыдор! - позвал его Михаил.

Тот даже не обернулся. Тогда казаки подошли к нему совсем близко.

Он повернулся, но не узнал их что ли? Взгляд был пустым.

И снова Сидор побежал за мальчишками:

- Сынок! Сынушка, где ты?

Казаки обменялись недоумёнными взглядами.

В правлении их уже ждали атаман Чернецов, Фёдор Лютиков и незнакомый казак лет тридцати.

Поприветствовав и поздравив казаков с возвращением, а Степана и со званием, Чернецов указав на незнакомца, сообщил:

- А это у нас новый казначей, Епифан Инютин, знакомьтеся.

- А где Афанасий? Что с Сидором?

Лютиков покрутил пальцем у виска.

- Это случилося, когда его всю семью вырезали. У Афанасия сердце разорвалося, а Сидор ума лишился. В тот день Маруся рожать стала. Сын был....

- Поэтому у нас и новый казначей, - добавил Лютиков.

Рассказали они и об Агафоне, о его трагической гибели.

Все скорбно перекрестились.

- Станице дюже не хватаеть отца Агафона, - вздохнул атаман.

- Люди видели на его могиле свечу горящую, ветром неколебимую, дождём негасимую, - таинственно прошептал Лютиков, - не иначе, Божье проведение, чудо!

- Только люди близко подойти побоялись, издаля смотрели, - добавил казначей.

- Отец Кирилл тожеть видел, - добавил атаман, - он таперя с семьёю поехал в Россею - родителев проведать и со схимонахом Никифором посоветоваться, говорить, что он мудрый пастырь и много чего знаеть и понимаеть. Он и растолкуеть, что это значить.