Кубанский шлях (СИ)

Они торопились. Время близилось к полуночи. Но нельзя сказать, что было темно. Одна из самых коротких ночей в году! И если месяц светил очень скромно, то ясные звёзды усеяли всё небо. Шли молча: Катерина не знала о чём говорить с парнем, а он боялся сказать что-нибудь не то и разрушить хрупкое согласие.

В прибрежном лесу, куда они направлялись, папоротника было много, притом Катерина знала, где он растёт, поэтому дошли до заветного места довольно быстро. Растение было огромно. Листья - наверное, до пяти локтей в длину. Девушка расстелила принесённую скатерть прямо перед папоротником, чтобы на неё падали цветы, очертила круг ножом, и парочка застыла.

Ожидали недолго. Через короткое время круг заискрился серебристым светом, а за кругом лес стал тёмным, таинственным и даже страшным. Папоротник всё не цвёл, но он светился, вернее из него, из самой середины, поднимался тоже серебристо-зеленоватый свет. Этот свет, струясь, превращался в разные туманные лики. Фрол смотрел на них, а они на него, пронзая невидимым взглядом.

Вот глаза, рот, нос - люди, нелюди....животные.... сказочные чудища... Лики менялись, плыли серебристыми облаками и тут же растворялись. Но вот появляется баранья голова с человечьими глазами, она ничего не говорит, только смотрит, а слова проникают в Фрола сами: "....цветочная почка. Готовь желание!" - уловил он.

Появляется светлячок, поднимается, дрожит. Он то движется вперёд и назад, то заколышется, как речная волна, то запрыгает, как живая птичка в воздухе.

- Нечистая сила мешает, - взволновано шепчет Катерина, - смотри не пропусти!

Наконец, цвет с треском развёртывается, как зарница, пламенем освещает пространство около себя и ...исчезает.

- Я не успел загадать желания. Только подумал - а цветка и нет, а, может, и не было? - виновато шепнул Фрол.

- А мы посмотрим, что тут осталось, - Катерина бросилась к скатерти.... - ничего.... Только пахнет...грозой....

Катерина промолчала о том, что она успела загадать желание, и, волей-неволей, судьба ей предназначила Фрола. Только он нескоро узнает об этом, пусть помучается, да она и сама привыкнет к этой мысли. Кажется, Степан для неё потерян. По крайней мере, папоротник помог ей разобраться в этом. А этот и лицом пригож и, кажется искренне любит её. Жаль, душа не лежит. Может, привыкну?

- Всё, Фрол, давай домой, а то отец уже вернулся, наверное, сердиться будет.

Дорога домой показалась ещё короче, небо светлее, мысли - яснее.

Ворота неслышно отворились, и Марта впустила молодых людей во двор. Катерина, как мышка, нырнула в дом, а Фрол вскочил на коня и помчался в станицу. Он был, если не счастлив, то доволен этим праздничным днём. Девушка его заметила, и он всё сделает, чтобы полюбила.

Фрол не заметил, как преодолел две опасные версты - путь до дому. Ворота в станицу были закрыты. Караульный, ворча, пропустил гуляку.

- И как не опасаются шастать, ерои...

В самой станице молодёжь ещё праздновала волшебную ночь. Догорали костры, вокруг которых грудились девки и парни. Слышны были песни, смех и таинственный шёпот то ли влюблённых, то ли деревьев и трав. Скоро рассвет.

9. Шкандыбины

Маруся пришла домой под утро невесёлая.

- Но что ты, доню, - загудела мать, не спавшая, в ожидании развязки любовной истории дочери, - гуляла с Фролом?

- Мамашенька, он даже не глянул на меня. Всё время озирался по сторонам, Катьку искал, а потом вовсе ускакал идей-то, кубыть, к Терентьевым подался, - заревела в голос она.

- Не плачь, Маруська! От ведьма - Шкандыбиха. Я разберуся с ней. Учила ишшо: "Терлыч , терлыч, Фрола покличь!" Как же?! Я ей так покличу, что отзываться нечем будеть - язык вырву. Не горюй, донька!

Та продолжала заливаться слезами.

- Перестань голосить. Было бы из-за чего. Наколдуеть, зараза! Куды денется.

- Скольки ждать-то, обешшала же, - начала успокаиваться Маруся

- Надысь Маланью Воронкову видела, сказывала, что Патракей Шкандыбин лежить больной, опеть куды-то вляпалси. Подою коров и схожу, вроде, проведаю его, а заодно и с ведьмой ентой погутарю. Ложися, Маруська, спи. Матерь постоить за тебя.

- Вы только не деритеся с ней, мамаша. А то будеть, как в прошлый раз на пашне, палец себе выбили, - пробурчала Мария, укладываясь спать.

Параскева, низенькая, толстая, ещё нестарая баба, и её муж Патракей Шкандыбин, длинноногий, узкоплечий и неудалый казак, жили через три двора от Бычковых. Надо сказать, чудные имена они получили от бывшего семинариста, выгнанного из бурсы за неуспеваемость. Он помогал дьячку крестить детей и, словно в шутку, выбирал в святцах для дитяти самое редкое имя. Шкандыбиным ещё повезло. Параскеву называли по-местному Парашка, или чаще Шкандыбиха, а Патрикий превратился в Патракея. Но тогда в прибрежном донском хуторе, откуда супруги родом, вышли в мир ещё Еразим, Филогоний, Епинафа, Проскудия и другое "сказочное" народонаселение.

Бычиха набрала в кувшин топлёного масла "для больного" и отправилась к соседям.

Толкнула в хату дверь. Патракей, туго обмотанный бабьим платком, развалившись на кровати, постанывал.

Накануне праздника велела жена ему кабана забить. Он никого в помощь не позвал - понадеялся на свои силы, да и не хотелось мясом делиться. А кабан - зверюга ещё тот: грудина - никакого аршина не хватит мерять, а зад - так трёхпудовый окорок. Почти год кормили борова!

- Замнёт! - подумал Патракей и предварительно, для храбрости, хватил кружку браги. Хмель в голову - разумению дурная подмога. Замыслил казак сначала оглушить животину, а потом заколоть, всё легче будет. Взял кувалду и открыл дверь катуха ....

Видит: кабан стоит неподвижно, словно в задумчивости. Патракей руку с кувалдой на отлёте держит - готов бить точно в лоб. А кабан стоит. Казак начал пугать его, размахивая кувалдой перед рылом. А тот стоит, как вкопанный. Патракей и так, и сяк с ним, взмок даже от старания. И, рассердившись, как влепит ему кувалдой в ухо. И в ту же минуту сам оказался верхом на кабане - тот кинулся к выходу, норовя между ног его проскочить, да и посадил несчастного на спину.

И вот выскакивают оба из катуха, и давай по двору носится. Кабан визжит, всадник кричит благим матом.

Из хаты вывалилась Шкандыбиха и всплеснула руками:

- Господи Исусе Христе, спаси и помилуй!

А действие развивается. Вот завалилась поленница, вот опрокинулось корыто, покатились вёдра.... Патракей орёт, куры квохчут, телёнок мычит, собаки брешут....

У кабана и у Патракея глаза одинаково от страха на лоб вылезают. Жуть, да и только!

И тут кабан, насмерть перепуганный, заскочил вдруг обратно в катух. Шкандыбин, больно ударившись о притолоку, свалился с него и зашиб себе рёбра. Попробовал, было, подняться - боль невыносимая. Тогда он от боли, от злости и беспомощности завыл. На вой опять отозвались все собаки в округе.

Бедный кабан, дрожа от страху, в угол забился и совсем глупым поросёнком стал, а Шкандыбиха еле до кровати Патракея доволокла и побежала за лекарем. Тот сделал примочки, помазал снадобьем, туго перемотал тряпками и велел лежать.

Так и остались Шкандыбины на праздник без свежатинки, да и без самого праздника. Так что приход Бычихи был для них скорее желательным, чем неприятным.

- Здорово живёте в вашей хате! - входя в дом и умильно улыбаясь и крестясь, пробасила Бычиха

- Слава Богу! Заходи, товарка, гостьей будешь.

- С праздником, соседи!

- И тебя, Лукерьюшка, с праздником! - также умильно ответила хозяйка.

- Да вот, услышала от Маланьи, что Патракею неможется, дай, думаю, проведаю соседа.

Перекрестившись на образа, Бычиха подошла к Патракию и жалостно спросила:

- Как ты, Патракей Матвеевич?

- Больно, - простонал он, - упал, все бока болят. Немец сказал, что два ребра поломал.

- Сам виноват, - сердито буркнула жена.

- Я тебе вот маслица принесла, перед праздником натопила. Ешь, сосед, на здоровье, поправляйся.