Замыкание (СИ)

- Если нечасто, то ничего, полезно даже, ведь раздражение помогает все увидеть в более ярком свете, а значит, приблизить к истине. Горячий человек заполняет собой все пространство. Учителю необходимо быть таким. Да, горячий человек бывает пристрастен, но не со зла.

- Учитель не грелка, - возражала она, - он должен быть терпеливым.

Зачем-то хотелось возражать, поймать его на какой-нибудь нелепости, подумаешь, умный такой. Она иногда ловила его, как в случае со статьей о памяти, Яков прочитал вслух из научного журнала на английском, брал в библиотеке, что наша память далека до совершенства, она так устроена, что каждые три года мы заново переписываем личную биографию. Так же как в истории: с появлением нового диктатора переписываются летописи. Она засмеялась: кто-то из ученых пошутил, наверное, научный журнал на английском вышел первого апреля.

Не поверила, посчитала чушью. Когда они в следующий раз сидели с бутылкой красного сухого, и Яков что-то рассказывал, из прошлого, она не удержалась и спросила ехидно: "Когда это было? Три, семь лет назад? А, может пятьдесят?"

Поле общения сужалось.

***

Вечером, когда она, пыталась справиться со своим хриплым голосом, объясняя по телефону Кате Маркиной знаки препинания в бессоюзных сложных предложениях, из своей комнаты вышел Яков в теплом свитере и брюках для улицы. "Не теряй меня, я к Митяю, отвезу рисунки".

Он ушел, а она, закончив разговор с Катей, решила вынести мусор - редкое событие. На улице потемнело и резко похолодало, давно не было так холодно.

Ноябрь и начало декабря были на редкость теплыми. Снег падал хлопьями и тут же таял, к утру превращался в лед. Она носила устойчивые ботинки с рифленой подошвой, для подстраховки передвигалась неспешными короткими шагами, поэтому выходила из дома рано, чтобы не опоздать на урок. Ледяные дороги были присыпаны снегом, дворники только начинали работу. Яков выбирался на улицу, когда уже таяло. Если подмораживало, дворники к этому времени успевали тротуары густо посыпать песком. Он шел привычным путем: в интернет - клуб, через квартал от дома, ксерокопировал свои рисунки, затем в магазин за хлебом, молоком и прочей едой на каждый день. В воскресенье добавлялись пирожные, он был сладкоежкой, и сухое вино. Сладкие вина называл компотом. К другу выбирался раз в месяц, после обеда, домой возвращался не поздним вечером. Все, больше никаких маршрутов до лета.

Неожиданный уход в темное время суток смутил, расстроил, на душе было тревожно. Но когда она увидела человека, так и не поняла, мужчину или женщину, копавшегося в мусорном баке в окружении свирепых на вид собак. Собаки ее не тронули, даже не залаяли, человек не обратил внимания, продолжая копаться в мусоре., и она успокоилась, как бывает, когда встречаешь того, кому еще хуже. Она повернула к подъезду, немного отошла и краем глаза заметила, что он перешел к тому баку, в который только что вытряхнула мусор. Знала бы, еды какой-нибудь принесла, - сожалела она.

В доме было тихо, клонило ко сну, решила лечь пораньше, закутав горло шерстяным шарфом, иногда помогало.

Уснула сразу, и приснилось, что спускалась со скалистой горы следом за мужчиной в серой поношенной куртке и серых брюках. У него были всклоченные волосы, широкие плечи и крепкая спина, как у борца. Он исчез за скалой, а она оказалась на краю обрыва. Чтобы не скатиться в пропасть, села на тропинку, открыла дорожную сумку и стала вытаскивать и разворачивать свернутые в трубочку и перевязанные атласными лентами рулоны маминых выкроек, разноцветные куски тканей, кружева, - такие пестрые и нелепые на фоне крутых гор с заснеженными вершинами. От порыва ветра все, что она достала, улетело в пропасть.

Замерзли ноги, она проснулась, посмотрела на часы, спала чуть больше получаса. Согрела молоко и включила телевизор, решив дождаться Якова.

Он позвонил поздно, предупредив, что спускается в метро, скоро будет. Она так и не легла спать. И не дождалась его. Перезванивалась с Митяем, они по очереди звонили в милицию. Там неохотно отвечали, информации никакой не поступало, если поступит, сразу сообщат им, но они продолжали звонить. Его обнаружили ранним утром, когда открылось метро.

Смерть Якова

Митяй признался, что они изрядно выпили, сначала пили вино, которое Яков принес с собой, а потом он, как положено хозяину, выставил бутылку водки. Предложил Якову остаться на ночь, но тот заторопился, чтобы успеть на метро.

На метро успел, в последний поезд. Прибыл на свою станцию, вероятно, уже за полночь. Запоздалых пассажиров было немного, дежурная вспомнила высокого старика. Пассажиры поднимались по эскалатору, он один направился в противоположную сторону к крутой лестнице. Даже в часы пик по лестнице поднимались один - два человека. На выходе начинался сквер, дальше небольшая площадь и Дворец культуры, где, как любил выражаться, служил верой и правдой.

Но зачем он ночью выбрал тот выход, если спешил домой? Поблизости кроме сквера и Дворца культуры не было никаких построек: ни жилых зданий, ни магазинов. Ему надо было подняться на эскалаторе, выйти из метро, мимо продовольственного магазина и аптеки по освещенной улице, свернуть во двор, - и вот он дома.

Что было у него на душе, почему его потянуло в ту сторону, никто уже не узнает.

На выходе из метро он поскользнулся и упал, ударившись головой о металлический штырь. При росте почти два метра сила удара была такой, что пробило череп.

Позвонила сыну, он бодро ответил: "Привет, Софья Леонидовна! Рад тебя слышать". "Яков умер", - только и смогла сказать. "Как умер!?" - голос сорвался, захрипел, , пауза, и сын быстро заговорил. Долгий, невнятный монолог, какой-то сумбур: ушел один из последних могикан, духовный учитель, таких уже нет, этим именем почти никого теперь не называют, значит, не призывают на великие свершения, значит, еще рано. А ведь Яков сумел, победил темную сторону своей души. Очень жаль, светлых сил все меньше, зло торжествует, поэтому всем нам надо сплотиться, чтобы выдержать. Нужно ждать других испытаний, чтобы понять замысел.

- Каких испытаний? - вяло спросила она, но ответа не услышала.

Смысла в сказанном сыном она не уловила.

"Жаль, конечно, хороший был человек, - высказалась дочь, - что ж, пожил достаточно, увы, до бессмертия нам еще далеко".

Не стоит обижаться, Маша - врач, к смерти относится спокойно, иначе была бы профессионально непригодной. Но напугала, предположив, что, вероятно, смерть наступила не сразу, "Он был в сознании?" - спросила Софья. "Что гадать, всякое бывает, он мог быть в сознании", - ответила дочь, а ведь могла пожалеть и не сказать.

Вероятность, что он умирал в полном одиночестве, на снегу, мучила, изводила, и она, физически обессиленная, замирала в кресле и с ужасом смотрела на циферблат механических часов: время неумолимо приближало к концу. Ей было страшно, смерть бродила поблизости, выискивая новые жертвы. Ведь недаром говорят: костлявая не уйдет, пока не насытится.

Позвонила Марго и приказала, как умела только она, - принести цветы на место его гибели. Так положено, лучше венок, но и цветы сойдут.

Прикажи, в ее состоянии, лететь на луну, так положено, полетела бы. Она поспешила в цветочный павильон у дома и купила его любимые кремовые герберы, четыре штуки, продавец укутывала букет прозрачной пленкой, сверху гофрированной бумагой, и сочувственно смотрела на нее.

Долго стояла на перекрестке и боялась перейти на другую сторону, к месту его гибели. Машины потоком мчались на огромной скорости, зеленый свет светофора не внушал доверия: мало ли отморозков за рулем. Стояла и заворожено смотрела на черно-белую графику зимы и на ярко-красные, как капли крови, ягоды на ветках рябины. Предупреждение, знак - запрет переходить дорогу. Что-то такое витало в воздухе, и ей было страшно. Неизвестно, сколько времени простояла на одном месте, уговаривая себя, что нет ни нечистой силы, ни потустороннего мира, но так и не избавилась от наваждения. Букет унесла домой.