Замыкание (СИ)

- Извини, голова заболела, потом поговорим.

Уйти бы куда-нибудь, в монастырь, в пустыню, на необитаемый остров, как мечтала в детстве. Верующие считают, что их иногда бесы одолевают. Но есть способы защиты. А как быть неверующей?

- Наверное, Маргарита звонила. Она любит тебе испортить настроение. Этим живет. А ты не попадайся.

- Догадливый. Да, звонила, сказала, что тебя подозревали в убийстве Василия Гольберга. Ты знал об этом?

- Да, - коротко ответил он и резко сник: опустились плечи, сгорбилась спина, согнулись колени. Постоял, повернулся и шаркающей походкой вышел из комнаты. Было слышно, как он долго одевался, роняя ботинки.

Куда же он? Но не спросила. Зачем-то вспомнила, что когда приходила е нему в мастерскую, все ждала, что вот-вот войдет кто-то из актрис: Офелия или Гертруда. Нет, ни разу при ней никто не заходили. Они тоже его подозревали? Почему он скрыл от нее? Потому что тогда она была еще школьницей? Но это не оправдание, он никогда не делал скидку на ее возраст.

Он вернулся, когда она уже легла, уронил ключ в прихожей, чертыхнулся, поняла, выпил, сидел в баре, недалеко от дома. Проснулась ночью, его рядом не было, спал на диване, бывало, иногда. Бессонница одолела, читал до утра, - оправдывался он.

* * *

Даже не заметила, когда исчезли со стола фотографии и папки и когда он убрал коробку с архивом. Пропала Катя Маркина из ее, девятого класса. На урок литературы пришли полицейские: худой темный мужчина и молодая женщина, похожая на учительницу, попросили рассказать все, что знают о Кате, с кем она дружила, к кому ходила в гости. После их ухода прибежала завуч, потом Софью вызвали к директору, разговоры ни о чем, - уроки были сорваны.

Софья надеялась, ничего страшного не произошло, просто девочка сбежала из дома к кому-то из родственников.

Катя жила вдвоем с матерью. Отец ушел, когда девочка перешла в седьмой класс. Маркина старшая жаловалась Софье, мужу не понравилось, что она обрела веру и ушла с работы. Бывший муж помогал, конечно, она немного подрабатывала в церковной лавке, с дочкой не нищенствовали. Родительские собрания не пропускала, приходила в длинной юбке с кофтой балахоном, и платок, повязанный по-крестьянски. На собраниях всех сторонилась. Софью смущало, что общительная Катя тоже стала всех сторониться. Какая-то тяжесть, постоянное внутреннее напряжение, первый урок, а у нее измученный вид как после восьмого часа занятий. Много двоек. Софья вызвала мать, не зная, как ей объяснить, что девочка на грани нервного срыва, но не успела, Маркина сама начала:

- Дочь винит меня, что ушел отец, хочет к нему, скандалит с утра, ей все не нравится, - так отпустите, - хотела сказать Софья, но промолчала, - Ей надо покреститься, душу очистить, а она мне хамит. Он ведь бросил не меня, он ее бросил, от меня сбежал, испугался моей духовности. Но не признался в этом. На прощание сказал: "О вере надо было предупреждать заранее, я бы на тебе не женился".

- Как-то ведь объяснил, почему ему не нравится ваша вера.

- Объяснил, ему не нравится, что с батюшкой я откровеннее, чем с ним, мужем. Что все тайны раскрою. Было бы что раскрывать, - усмехнулась она.

Каждый имеет право на веру, но мать настаивала, чтобы дочь посещала церковь. Девочка уже училась в девятом классе, у нее тоже было свое мнение, почему ушел отец, надоело все: вместо нормальной еды каши и капуста, скандалы, обвинения в грехах, - ушла бы тоже, но у отца нет своего жилья.

Софья весь вечер звонила в милицию, друзья девочки звонили ей. Наконец, сообщили, что Катя в пригороде у старшей сестры. Софья образовалась и передала через ее друзей, пусть она пока поживет там и не забывает самостоятельно готовить уроки.

На следующее утро, в начале первого урока, Маркина прибежала в школу, вызвала Софью и раскричалась: дочь должна немедленно вернуться и жить только с ней, потому что она, мать, за нее отвечает. Школа должна осудить ее за такой поступок, иначе кара небесная падет на нее. Говорила и говорила, и не было любви в ее словах.

Зачем кары небесные, которыми угрожала дочери, если карой была она сама. Софья подумала, может, она чем-то болеет, может, ей посоветовать принимать успокоительные таблетки. Но понимала, от такого совета женщина впадет в ярость.

Из соседних классов выглядывали учительницы и сочувственно кивали Софье. Наконец, Маркина иссякла, упрекнув на прощание: "Я думала, вы мне поможете воспитывать дочь, а вы", - семенящей походкой удалилась.

Тупиковая ситуация: Софья чувствовала бессилие, помочь невозможно, и понимала, что у Маркиных надо отбирать детей. Отбирать и впредь запрещать им рожать. Да, отбирать. Но что потом? В интернат? В другую семью? Разве позволительно так круто менять жизнь ребенка, и, как это бывает, не в лучшую сторону.

И еще понимала - гарантии нет, что Катя родит дочь и не будет к ней относиться безжалостно, как мать относится к ней.

Высоким, напряженным голосом продолжила урок и вдруг захрипела, закашляла и смогла говорить только шепотом, изъясняться знаками и много писать на доске.

Катя позвонила ей домой. Софья пыталась объяснить задание по русскому языку, но плохо получалось, голос хрипел и срывался. Привычные полоскания не облегчили страдания. Хотела попросить Якова, чтобы купил домашних сырых яиц, их продавали возле магазина две старушки. Сырые яйца помогали, когда она теряла голос, но не попросила.

А ведь раньше и просить не надо было: ее голос его забота. Особенно к концу третьей четверти, в сырую погоду. Он лечил ее от простуды и попутно объяснял: " Есть гортань, трубка такая, есть занавески при входе в нее, как на сцене занавес: его сдвигают или раздвигают, остальное время он неподвижен. Занавески в гортани трудятся постоянно: смыкаются, размыкаются и при этом еще вибрируют. Так появляются разные звуки: гласные, шипящие...

- Кому ты рассказываешь, я знаю, - перебивала она.

Но он продолжал объяснять:

- Занавески в горле могут истрепаться, с возрастом все стареет и они тоже, но ты пока еще не старая, а твои нервы уже устали. Устаешь, потому что пытаешься перекричать своих громогласных учеников. Ты по натуре тихая, ласковая, зачем-то срываешься, истеришь, тебе это не свойственно, мучаешься угрызениями совести, что опять сорвалась, от этого сбой в программе, и все - голос теряется.

- И что мне делать, уважаемый Зигмунд Фрейдович? Как справиться с классом? Как заставить их учить? - раздраженно спрашивала она.

- Не знаю, - он проводил ладонью по лысине. - Попробуй быть спокойной.

- Пробовала спокойно, они отвлекаются на свои дела.

- Можно весело, радостно, наконец.

- Детишки, радостная новость: у существительных три склонения.

Она злилась, ловила его на противоречиях: да, согласна, стихи запоминаются не только механическим повторением, но еще их надо прочувствовать. Но тогда как быть с формированием условных рефлексов: тренировка, тренировка и еще раз тренировка до одури. Дрессировка, дрессировка, до отупения. Может, ну его, условный рефлекс? Кто его придумал? Ах, да, философ всех времен и народов Рене Декарт.

Яков разводил руками и исчезал из дома. Имя великого не дОлжно произноситься всуе. Возвращался обычно с бутылкой красного сухого. Она не отказывалась. Немного выпив, расслаблялась и уже слушала, не раздражаясь.

- Ты права, Соня, в том, что уловила противоречие. Это противоречие существует в каждом из нас: телесное и духовное - два параллельных мира. Мы одновременно живем в двух непересекающихся мирах, а ты хочешь, чтобы мы еще и понимали друг друга.

- И как жить вместе?

-Относиться по-доброму, с сочувствием, ничего больше не требуется.

- А если иногда напрягает?