Замыкание (СИ)

Его хищный профиль завис над иллюстрацией. "Так какие же женщины ему нравятся?" - подумала Софья, глядя на Оксану. Та смотрела в противоположную сторону, но почувствовала ее взгляд, повернулась и ободряюще улыбнулась.

Софья заспешила на свое место и чуть не столкнулась с гномом: он с трудом тащил сдавать стопку книг.

Не отвлекаться! - приказала она себе, но все равно поглядывала в сторону Якова. Просидела до закрытия.

Уже на выходе из библиотеки он догнал ее и предложил проводить до остановки. На остановке кроме них, никого не было, и света не было тоже. Ни фонарей, ни освещенных окон в доме напротив. И она была рада, что не одна.

- Вот, старый дурак, увлекся, что поделаешь, - сказал он, пристально всматриваясь в ее лицо.

- Дураком был бы, если бы не увлекался, - засмеялась она.

- Старухе моей не объяснить.

Она села в троллейбус, он остался ждать Оксану.

После случая с гномом в публичку не тянуло. Театр абсурда: учить педагогику и одновременно быть сексуальным объектом полового извращенца. Пришлось заниматься в университетском читальном зале, но там всегда шумно, у нее болела голова. Позвонила Якову, договорились встретиться в театре.

Выбор пятницы был неудачным, в публичке выходной, неудивительно, что Оксана именно сегодня оказалась у Якова. Она сидела в кресле, верхнего света не было, только настольная лампа, ее стройные ножки освещались во всей красе, юбка едва прикрывала трусы.

Софья увидела ее ноги напоказ, сердце остановилось и часто-часто забилось: точно в такой позе в этом кресле сидела Нина.

Яков не заметил ее состояния, Оксана, вытянув руку, демонстрировала ему кольцо с бриллиантом и безупречный маникюр.

Он заворожено наблюдал за игрой цвета и света на тонких пальцах, забыв, что в женщинах ценит естественную красоту. Он так часто повторял, что она помнила.

"Чистый бриллиант", - похвасталась Оксана, с удовольствием посматривая на собственные коленки совершенной формы, - ей в себе нравилось все. Яков попытался дотянуться до полки, где стояла банка с кофейными зернами, но мешали протянутые Оксанины ноги. Она их не убирала и с интересом наблюдала, дотянется он до банки, не коснувшись их, или нет. Дотянулся.

Он готовил кофе на электроплите и слушал рассказ о том, как она приехала из Челябинска с дипломом библиотекаря, никого в городе не знает. Ужас! Ее узкие глаза ужаса не выражали, а пристально изучали обстановку.

- Пьем шампанское! - прервал ее речь Яков и достал бутылку из-под стола.

Софья на голодный желудок быстро опьянела, круглое плоское лицо удалялось и приближалось, нависая румяным блином. В какой-то момент лицо вытянулось, принимая форму сердечка, глаза увеличились, и она стала походить на Нину, только улыбка не ее. Губки пышные, вкусные, как говорила мама, белые зубки в улыбке, но взгляд холодный. Кожа светлая и волосы светлые, крашеные, наверное. Сестра никогда блондинкой не была.

Оксана завела бабский разговор о своем бабском коллективе. Софью поразило, что Яков не морщился, а даже слушал с интересом и даже поддерживал разговор.

- Как там, Дина Сергеевна, все мучается запорами? Профессиональная болезнь библиотекарей.

- Намекаете, что мне надо менять профессию? - кокетливо повела плечом и качнула ножкой Оксана.

- Куда вы денетесь от Достоевского.

- Я? - она приложила ладони к груди, - Достоевский? Никогда не любила ни Чехова, ни Достоевского, в школе, а потом в институте достали так... Я люблю картинки в журналах смотреть, особенно "Бурду"

Он смеялся: девице не надо быть умной, она ему нравилась такая как есть.

- Вы такой стильный, ни на кого не похожи. Расскажите о себе. Ну, дядь Яш, - она погладила его руку.

- Да, расскажите, - подхватила Софья. Опьянение от кофе прошло, ей тоже было интересно, но почему-то раньше стеснялась его об этом спрашивать.

- Ну, дядь Яш, скажите, в кого вы такой большой, может, вашим предком был Петр Первый?

Он засмеялся:

- Вам, женщинам, только дай волю, воображение у вас богатое. Вы моего дядю Борю не видели, мы с ним одного роста. Когда он вернулся из лагеря, не путать с пионерским, стал сутулиться, и я казался выше, чем и гордился. Дураком был.

- От тюрьмы и от сумы не зарекайся, - Оксана дернула плечами как от испуга, - Его в тюрьме пытали?

- Отнюдь. Все очень забавно, там дядя чувствовал себя комфортно, тут же встрял в дискуссию, одну, другую, с ним сидели профессора - гуманитарии, литераторы. Так и протрындел о литературе, философии и истории. Выпустили после смерти Сталина, вернулся в Москву, мне шестнадцать, учусь в фазанке на электрика. Посмотрел на провисшую проводку в квартире, на меня, технаря не увидел, посоветовал в художники податься, чтобы не раздражать своим ростом: художникам позволено в нашей стране ни на кого не походить. Даже если все опять накроется, и все зашагают строем, художникам разрешено будет время от времени резвиться на лужайке. Что с них взять, юродивых. Отправил меня сюда к Маре.

Он поднялся, с трудом выпрямился, да, не молод, подошел к плите, склонился над кофеваркой, отстранился, пауза затянулась, тряхнул головой, отгоняя кого-то невидимого:

- Извините, задумался. Забавная история: у меня есть знакомый, марксист - борец за чистоту идеи, не так давно вышел. Получил трешку за то, что обозвал знатного коммуниста политической проституткой. Пришел сюда, выпили, закусили, вспомнили Сталина, он ярый сталинист, тост за вождя всех народов я не поддержал, он стал злиться, почему посадили его, а не меня. Так расстраивался, я боялся, Кондратий хватит, пришлось импровизировать, что меня тоже посадили в пятидесятом. Я тогда в школу не ходил, - Яков весело засмеялся и помолодел.

- А что? Могли, за колоски, - улыбнулась Оксана.

Софья подумала, что ее круглое лицо с румяными щечками и без улыбки выглядит веселым, если в ее глаза не всматриваться. И еще подумала, что девица не так глупа, как хочет казаться.

- В Москве я родился и даже дорос до великовозрастного балбеса в окружении женщин: мамы и незамужних теток. Здесь мне понравилось, особенно центр. Понравилось, что сохранились кварталы купеческих домов. Простор и старина, значит, народ незлобивый, не рушит чем ни попадя. Дядя так и не женился, тосковал очень, любовь у него была, китаянка.

Голос его дрогнул.

Софья уже была знакома с Марой и знала, что у нее с Борисом была долгая любовь. Вот значит как? Он морочил голову старушке? Морочил всю жизнь. Как же так? Хотела спросить Якова, но кофе перестал действовать возбуждающе, и она погружалась в дрему. Фразы доходили отрывками, она не следила за разговором, пока не услышала:

- Да, ладно вам, дядь Яша, хоронить поэзию, с ней все будет нормально. Вот где нормального парня найти - проблема, - манерно растягивала гласные Оксана.

- Какая страна, такие мужчины, - он охотно подхватил тему, - но ведь вы, женщины, их такими воспитали.

Он отделил себя от остальных мужчин. Потому что не такой, как все?

Лицо сестры то возникало сквозь толщу воды, то двоилось: китайский лик, напоминавший маску, сменялся до боли родным славянским нежным личиком.

Шампанское не пошло впрок, весь следующий день мучила мигрень, анальгина дома не оказалось, денег тоже и прочее и прочее. Она переживала вчерашний вечер так, будто Яков предал ее.

Наверное, он что-то почувствовал, потому что сам ей позвонил: договорился с Оксаной, чтобы она приносила для нее нужные книги из читального зала для нее.

Оксана приносила заказанные книги в мастерскую, Яков при ней был рассеян, и Софья долго не задерживалась.