Летящие к солнцу 1. Вопрос веры (СИ)

Одного прикосновения к корпусу хватило, чтобы понять: машина мертва. Куда мертвее, чем был я большую часть жизни. Чертовски жаль. Так хотелось еще разок испытать силы... Но когда я коснулся ладонью брони и прикрыл глаза, концентрируясь, внутри машины что-то щелкнуло и надломилось. Я отдернул руку. Хватит глумиться над трупами. Это слишком даже для меня.

Вероника минут пятнадцать пререкалась с Джеронимо под аккомпанемент таинственных улыбочек Мышонка-Аленки, прежде чем согласилась уйти. Сначала мы с ней подпирали спинами дверь лаборатории, потом унылый бородач проявил гостеприимство и проводил нас в подсобное помещение с двумя диванами, столом и возможностью пить грибной чай. Но после первой же чашки я ушел, сказав Веронике, где буду. Что меня привело сюда? Возможно, чисто риверианское желание проститься с единственным здесь существом, которое можно назвать близким по духу. Разве машины не спят точно так же, как я, до тех пор, пока кто-то не повернет ключ?

- Я хочу от вас ребенка!

Я вздрогнул. Размышляя, так увлекся, что не заметил: у меня появилась компания. На полу, в двух шагах, стояла красивая светловолосая девчонка и смотрела на меня снизу вверх. В ее взгляде столько страха, благоговения и надежды, что мне сделалось грустно.

- Может, лучше автограф? - предложил я.

- Нет! - тряхнула головой девушка. - Вы не понимаете. Я - шлюха.

- Какой ужас, - флегматично ответил я.

Но мое равнодушие девушку не отпугнуло. Она неуклюже вскарабкалась на броню, села рядом. Не такая уж мелкая, как показалась сперва. Может, и постарше меня на год.

- Вы не понимаете, - с жаром повторила она. - Это на веки вечные. Моя мать в молодости нарушила закон, и на суде ей дали выбор: триффиды или солдаты. Она ушла к солдатам, стала шлюхой, но только чтобы спасти меня, ведь она уже была беременной...

- Интересные у вас обычаи. - Я поежился.

- Назад пути нет, кроме, может быть, одного. Если я рожу ребенка от вас, от героя из пророчества Августина, от всадника постапокалипсиса... - У нее задрожали губы, на глаза навернулись слезы, но девушка решительно отерла их. - Может, хоть этого ребенка они согласятся принять к себе.

Мой эмоциональный двойник выдал категорический вердикт: девчонка не притворяется. Все ее эмоции действительно так печальны и глубоки, как она показывает. Но что с того? В ту первую встречу в камере дома Альтомирано Вероника тоже искренне рыдала. Что не помешало ей вывихнуть мне руку и устроить сотрясение мозга. Девочки, девушки, женщины - страшные монстры. Они правдой вертят так же легко, как ложью. Беспринципные чудовища.

Но я молчал, и девушка заволновалась, заерзала. Говорят, есть люди, которых возбуждает, когда девушка, желающая от тебя ребенка, ерзает по твоему другу. Мертвому другу. Но я к их числу не отношусь.

- Вы согласитесь? - дрожащим голоском спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

- Но почему? Я что, некрасивая?

- Красивая, - пришлось признаться.

- Или вам девушки не нравятся?

- Нравятся.

- Так в чем дело?

Я повернул голову к ней и, глядя в глаза, все объяснил, не прерываясь и не повышая голос:

- Дело в том, что я - человек, и у меня тоже есть какие-никакие извращенные чувства. Что бы там ни насочинял ваш блаженный Августин, я - человек, а не машина для совершения подвигов и оплодотворения страждущих. Считай меня наивным, но я хочу, чтобы мой первый сексуальный контакт был чем-то глубоко личным и исполненным нежных чувств, что, конечно, невозможно до тех пор, пока я не разберусь со своим эмоциональным двойником, но это - моя проблема, не забивай голову. В любом случае, у меня нет ни малейшего желания сокрушать членом моральные устои вашего общества, к чему я вплотную приблизился в первые же минуты нахождения здесь. И как ты обратилась ко мне?

- Я старалась попросить вежливо! - воскликнула девушка, прижав кулаки к груди.

Я поморщился.

- Видишь ли, ты просила, да, но просила без уважения. И речь не о выборе слов, а о том, что уважения нет внутри тебя. Ты посмотрела в зеркало, поправила прическу и прибежала просить об услуге, наградой за которую назначила свое тело. Посчитала, что это - все, о чем я мечтаю. В мыслях ты опустила меня до уровня животного, на инстинктах которого легко сыграть. Так вот, я - не животное. Моим телом управляет разум. И сейчас разум говорит мне, что если ты, пытаясь выбраться из этого дерьма, ведешь себя как шлюха, то, может, все в порядке? Может, ты на своем месте? И стоит ли заводить ребенка ради идиотского эксперимента, русской рулетки: примут - не примут?

Где-то в голове у девушки затрещали и рухнули под моим напором защитные барьеры, а из-за них показалось ее истинное лицо.

- Тоже мне, мальчик-колокольчик, - прошипела девушка, спрыгнув на пол. - Эта твоя сучка тебе и за сто лет не даст. Сдохнешь в триффидах, не познав женщину, как дурак.

- Не сдохну, - улыбнулся я ей, вынимая из кармана пригоршню семечек.

- Что, думаешь протолкаться к выходу? - фыркнула она. - Триффиды убивают мгновенно.

- Мы победим, - объяснил я. - Зови это верой. Слепой верой. Быть может, это - первая робкая эмоция, которую я смог себе позволить.

Я остался в одиночестве. Гордый, мрачный, несломленный, как Чайлд Гарольд. Только плаща недоставало. И - да, я сидел на броневике, щелкая семечки.

Послышались легкие шаги, и я поморщился. Надо сказать командиру, что я не хочу видеть никого. Хотя, с другой стороны, любопытно, что за историю выдаст следующая кандидатка.

Однако чутье меня подвело. К транспортеру, задрав голову, чтобы увидеть меня, и улыбаясь, вышел наш давешний черноволосый защитник. Я махнул ему рукой.

- Слышал ваш разговор, - сказал Черноволосый. - Признаться, думал, вы уступите. Не из-за трогательной истории про младенца, а из желания стать мужчиной.

- Мужчиной? - Я фыркнул, разбросав шелуху. - Знаете, вы случайно задели одну тоненькую струнку в моей душевной организации. Еще будучи ребенком, я пересмотрел огромное количество фильмов из архива. Там было много комедий, где молодые люди изо всех сил пытались "стать мужчинами" тем способом, о котором говорите вы. Все бы ничего, но потом в руки мне попалась книжка о пионерах-героях. Пацаны, которые на войне убивали фашистов, проявляя чудеса отваги. Володя Дубинин, Леня Голиков - те, кого помню. Им, так уж вышло, скорее всего, и поцелуя-то не досталось, не говоря уж о чем-то большем. И вдруг у меня будто сверкнуло в голове: так что же, эти ребята - всего лишь дети, а сытый безмозглый ублюдок, накачавший коктейлями первую попавшуюся самку, будет носить гордое имя мужчины? Что-то крепко не так с этим миром, если он живет по таким стандартам. Так что - нет, я не считаю, что лишился сейчас чего-то важного, кроме чисто физиологического опыта. Один из несомненных плюсов моей психической аномальности - полное отсутствие каких-либо комплексов.

Не знаю, чего это меня сегодня понесло речи толкать. Я даже не пытался накормить двойника, просто говорил и говорил, что в голову шло. Черноволосый, который кивал в такт размеренному ритму моих слов, улыбнулся снова.

- Я в вас не ошибся, - сказал он. - Думаю, не ошибся ни насчет одного из вас. Как бы вы ни старались выглядеть плохими ребятами, внутри вас горят какие-то волшебные искры, которые и помогут вам вернуть миру солнце.

- Вы правда в это верите? - вздохнул я, разгрызая следующую семечку.

- Я просто хочу перед смертью увидеть восходящее солнце, - сказал Черноволосый. - Зовите это верой. Слепой верой. Быть может, это - единственная эмоция, которую я могу себе позволить.

Я усмехнулся, узнав свои слова, но мое расположение к старцу только усилилось. Почувствовав это, он подошел ближе, прислонился плечом к корпусу бронетранспортера.

- Я считаю, что весь мир - огромная паутина, с какой стороны ни посмотри, - заговорил Черноволосый, задумчиво глядя в пустоту. - Та паутина, о которой говорю я - паутина веры. Каждая ее ниточка - чья-то вера. Кто из них прав, господин Риверос? Кто ошибается? История знает случаи, когда рвались самые толстые и надежные нити, а тончайшие, неразличимые глазом, выскальзывали из перепутья и свивались в вожделенный клубок. Иногда вам будет казаться, что вы запутались в этой паутине. Вокруг вас будут стоять люди, затягивая удавку. У вас потемнеет в глазах, и покажется так легко податься навстречу, ослабить это страшное давление, сдаться чужой вере... Но вы не поступите так, господин Риверос. Вы продолжите выпутывать свою нить, на другом конце которой - солнце.