Летящие к солнцу 1. Вопрос веры (СИ)

"Ты готов", - улыбнулся я ему.

Никогда не забуду своего первого триффида. Мощный стебель с руку толщиной, грозно воздетый ядовитый отросток, растопыренные, словно клешни гигантского краба, темно-зеленые листья...

Палец дрогнул на спусковом крючке. Страшно-сухой, резкий, не такой, как в фильмах, звук выстрела. Приклад злобно толкнул меня в плечо, ствол подпрыгнул, а веселый подсолнух разлетелся целым фейерверком семечек.

"Да это же проще простого!" - обрадовался я. Убил второго, третьего, четвертого. Плечо привыкало к отдаче, уши - к выстрелам. Один за другим триффиды превращались в бесполезные палки и падали, жалобно и бессмысленно стуча своими колотушками.

Когда очередное нажатие на спусковой крючок не принесло желаемого результата, я все еще пребывал в эйфории. Зашвырнул автоматом в триффидов, стянул с плеча запасной... И тут меня осенило. Повторив маневр Вероники, я загнал себя в окружение. За спиной сомкнулись триффиды, а вереди колыхалось целое море. Море, капельку которого я успел осушить.

Я будто споткнулся, осознав в полной мере, что не на прорыв иду, а на смерть. Привязываю веревку к своей метафизической виселице и проверяю ее на прочность. Что остается? Один полный магазин в автомате, еще парочка в сумке - и все. А, да, еще мачете, закрепленный в специальной петле на поясе. Я коснулся было его рукояти, подумав, что тесак будет эффективнее автомата, но тут в спину мне ударили, судя по ощущениям, ледоколом. Я с криком полетел на пол, автомат выскочил из рук и тут же скрылся под корнями приближающихся триффидов.

Повернувшись на спину, я успел увидеть яркую лампу, закрывающие ее мстительные морды триффидов. И шипы, ядовитые шипы без счета. Они забарабанили по мне, пытаясь пробить защитный костюм, но металлические пластины хоть гнулись - держали, чего нельзя сказать обо мне.

Я заорал, но крик продолжился недолго - мощные удары в область грудной клетки вышибли весь воздух из легких, вдохнуть я уже не мог. Удары сыпались и сыпались, в глазах потемнело. Один шип врезался в маску, разлил по ней густую зеленоватую жижу яда.

- Ну что, по банке и в дорогу? - грустно спросил сидящий у костра папа. Он снова заполнял оранжевым дымом бутылочную конструкцию.

- Ты ведь говорил, что наркотики - это плохо, - сомневался я.

Отец пожал плечами:

- Ну а ты, можно подумать, такой хороший, что спасу нет. Ладно, сынку, не помогли тебе твои ляхи. Надо уметь проигрывать. Идем! Не все истории заканчиваются так, как хотелось бы героям. А из тебя и герой-то - так себе. Эх, зря девку ту отшил, так и помер ведь, счастья не зная...

- А я вполне себе счастлив. Такое ничтожество погибает, сражаясь. Так что комната с "Who cares" меня не устраивает. Требую земельный участок в Валгалле, пирушку с Одином и сорок девственниц.

И вдруг образ отца померк, сквозь тишину снежной пустыни послышались выстрелы, все громче и громче. Я вдохнул, содрогаясь от боли, в глазах прояснилось.

Последние триффиды, колотившие в маску, исчезли, полетели ошметки подсолнухов. Я поднял руку, стер перчаткой с маски липкую жижу и попытался приподняться, но сверху будто давила бетонная плита боли. Посрамленный, я рухнул обратно.

- Ну, ты - метеор, - подскочила Вероника. - Я даже не успела получить удовольствия.

- Прости, - выдавил я. - Впервые такое. Поможешь рукой?

Она протянула руку, и я встал, опираясь о нее. Сколько же силы кроется в этой тонкой фигурке? Уму непостижимо.

- Спина к спине! - крикнула Вероника, разворачивая меня, будто балерину. - Медленно крутись по часовой стрелке, страхуй мачете, голова закружится - скажи, меняем направление. Сколько магазинов?

- Два.

- Подавай, когда скажу.

- Заметано!

Я обнажил клинок. Опираясь друг на друга спинами, мы медленно кружились. Вероника била короткими очередями, сдерживая натиск. Я выжидал, чувствуя спиной отдачу. И как ее не сносит, легкую такую?

- Давай! - крикнула Вероника.

Я выхватил из сумки рожок, сунул его в протянутую руку и успел краем глаза заметить движение. Махнул наугад мачете - удачно. Ядовитый отросток, вертясь, улетел, а следующим ударом я перерубил толстый стебель пополам. По руке проползло приятное ощущение. Я почувствовал "вкус крови". Зеленой крови наших врагов.

Грохотали выстрелы, голосили с балконов люди. "Как гладиаторы в древнем Риме", - пришло мне в голову.

Мы вращались все быстрее, Вероника успевала срезать пулями самых наглых триффидов, а у меня чесались руки. Выловив взглядом одного, до которого не больше метра, я прянул вперед и, опередив отросток, снес подсолнух одним ударом.

- Давай! - тут же крикнула Вероника.

Я отпрыгнул назад, неудачно - врезался спиной в плечо Вероники. Она подстроилась под меня, и миг спустя я сунул ей в руку магазин. Последний.

- Еще так сделаешь - на месте стерилизую, - сказала она. - Велено страховать, а не искать подвигов.

Я промолчал, признавая ее правоту. Этот нелепый экстаз, наверное, всего лишь защитный механизм психики, убивающий страх смерти. Я пообещал себе держать его под контролем.

Выстрелы, выстрелы... Теперь Вероника била одиночными, и бошки триффидов разлетались не так красиво. Но и этому магазину пришел конец. Вероника зашвырнула автомат в толпу, и я услышал звяканье клинка о проволочную петлю.

- А теперь слушай внимательно, - сказала Вероника. - Триффиды нас не убьют, ясно? Мы сами решаем, когда нам умереть. Мы, а не эти подсолнухи.

Что-то ткнулось мне в плечо. Скосив взгляд, я увидел пистолет.

- Понял меня? Как станет невмоготу - скажи: "Viva la muerte", и я все сделаю. А следующая пуля - моя.

Тот, кто хоть раз переживал подобное, точно может сказать: это - больше, чем секс, дружба, любовь, сама жизнь. В этот миг я почувствовал, что не один. Что на всю отпущенную мне частичку вечности рядом останется она. И больше ничего не имело смысла в целом мире.

- Спасибо, - тихо сказал я. - Вероника.

- Тебе спасибо. Николас.

А в следующий миг она дернулась, и я услышал хруст стебля. Ко мне тоже приближались. Я взмахнул тесаком. Да, я решу, когда мне умирать. Немного позже, спустя сотню-другую этих тварей.

Та обманчивая легкость, с которой я начал крошить триффидов, скоро обернулась против меня. Слишком широкие замахи, слишком много силы улетает в пустоту. Трупы озверевших подсолнухов громоздились перед нами целыми кучами, приходилось наступать на них снова и снова, растаптывая в кашу.

Те, живые, что рвались к нам, корнями подминали, отбрасывали тела падших товарищей. Вот один взобрался на кучу компоста, и я, крутнувшись на месте, перерубил его у самого корня. В конце движения ощутил страшную пустоту там, где должна быть рука.

Я поднес ее к глазам. Рука на месте, все так же держит мачете. Только вот я ее не чувствовал. Кисть и предплечье стали будто чужими. Усталость? Или...

Я покачнулся, желудок сжался в панике. На перчатке - крохотная прореха, маленькая дырочка, из которой выступила капелька крови. Не веря в очевидное, я взмахнул мачете, но лезвие, соприкоснувшись с очередным триффидом, будто о бетонную стену ударилось. И упало под ноги, даже не звякнув - все усеяно стеблями.

Я тут же наклонился, поднял тесак левой рукой. Так даже лучше, - думал я. Ведь левая еще не успела устать.

Перерубив еще двоих триффидов я понял, что - все. Пустота не остановилась на предплечье, она поползла вверх по локтю, охватила плечо, протянула щупальца к груди и шее.

Мой эмоциональный двойник, визжа, метался у себя в комнатке, но я, разгоряченный боем, вырубил его ударом кулака. Значит, конец. Здравствуй, папа. Готовь дурь, заказывай девок. Твой сын погиб в подземной битве с подсолнухами, избежав стерилизации и грибных рудников. Мог ли ты вообразить подобную судьбу? А, в конце-то концов, who cares?