Печать дьявола (СИ)

Морис удивлённо улыбнулся.

-- Вы, Хамал, как я посмотрю, настоящий демонолог.

-- Ну что вы, Морис. Я просто думал над тем, что читал.

-- Ну, а с чем мы имеем дело в нынешнем случае? Криминал или демонизм?

-- Увы. Не постигаю, -- развёл руками Хамал. -- Я-то, вы же понимаете, однажды прочтя мысли херра Виллигута, не испытывал никакого желания углубляться в эти анналы... точнее, анальные отверстия его раздумий. Я не ханжа, перепробовал многое и многим пресытился, но в этом есть нечто для меня принципиально неприемлемое, с какой стороны не глянь, n'est-ce pas? -- мсье де Невер с готовностью кивнул, давая понять, что целиком и полностью разделяет высокие и благородные взгляды своего собеседника. -- При одной мысли, что я мог бы стать объектом виллигутова интереса... -- продолжал Хамал, но неожиданно отвлёкся, -- этому ублюдку Нергалу вон -- всё равно. Но я -- не Нергал! -- Хамала передёрнуло. Он на мгновение умолк, помрачнел, но тут же поспешил вернуться к обсуждаемой теме. -- К тому же проговариваемые Виллигутом заклинания на ваш счёт заставляли меня думать, что он обладает некими возможностями добиваться того, что ему нужно. Не понимаю, почему вы этого не чувствовали. Я же все мои усилия направлял на то, чтобы неизменно оказываться как можно дальше от него. Так что, -- обобщил он, -- я, в общем-то, плохо знал покойника. Но то, что он приколдовывал, очевидно. Есть такое явление, я читал о нём, когда демоническое заклятие, убив намеченную жертву, бьёт и по колдуну. Но этому посвящены целые главы чернокнижных инкунабул, и все знают, как отводить от себя возвратный удар. Речь идёт, замечу, о демонических, а не о криминальных вещах. Но всё это не объясняет происшествия с Виллигутом. Вы сами-то с волтами не экспериментировали?

-- Нет, никогда, вы же знаете.

-- Я знаю, что вы об этом думаете. А что делаете -- не знаю. Кстати, вы уже научились защищаться от меня, не правда ли? Вы концентрируете мысли на невинных вещах либо отрешаетесь от всего, -- Хамал медленно допил мадеру и высокомерно усмехнулся.

Насмешливая улыбка Хамала задела Невера.

-- Гиллель, вы считаете меня подлецом? -- Он посмотрел на Хамала в упор. -- Вы намекали на это тогда Ригелю.

Хамал категорично отмёл это обвинение.

-- Нет. Не намекал, вздор это всё, -- твёрдо заявил он, снова наполняя бокалы. -- Я всего-навсего отметил чистоту его мыслей, а вы восприняли это как упрёк себе. Я вас ни в чём не упрекал. С чего бы?

Невер опустил глаза. Костяшки его сжатых пальцев побелели.

-- Да... -- хрипло проговорил он наконец. -- Знаете, когда я, крадучись, вылезаю из грязных притонов и борделей, то всегда думаю, что это в последний раз. Есть необоримые вещи или я просто слаб? Моя любовь к женщинам...

-- Не обманывайте себя, Невер, -- насмешливо перебил Хамал, отмахнувшись от слов собеседника, как от навязчивой мухи. -- Вы не любите женщин. -- Морис пронзил Гиллеля изумлённым взглядом. -- Да-да, уверяю вас, это так, что бы вам самому не казалось по этому поводу. Женщины раздражают вас глупостью, пустотой и визгливостью. Вы любите своё наслаждение, а его источник вам, в лучшем случае, безразличен. Я скажу вам больше. Вы не хотите, чтобы вас любили. Это даже феноменально, -- спокойно продолжил он, пригубив вино и насмешливо глядя на растерянного собеседника. -- Я объясню вам. Не будем говорить о тех женщинах, которые не продаются. Такие даже мне не по карману. Но остальные -- разнятся. И есть, знаете, особый тип, -- замужних и считающихся порядочными -- за значительную сумму готовых на что угодно. Любое ваше предложение, самое гнусное, будет рассмотрено, предложи вы пятьдесят тысяч. Уличные женщины или актриски мне иногда отказывали, а эти -- никогда. Для развратного человека наивысшая пикантность заставлять эту "приличную" даму делать лишь то, что можно потребовать от самой отъявленной проститутки. Одна такая согласилась, помню... тьфу, я же не об этом. Так вот, такие женщины оценят только содержимое вашего кармана. Но есть богатые богемные гурманки-демимондентки, которые способны оценить содержимое ваших штанов. С несколькими такими я сталкивался в Люксембурге, в забавном тайном обществе "Янтарная ящерка". В основном -- богема и иногда особы повыше. Приапические оргии, клянусь. Там мужчину пробуют "на язычок" одуревшие от шпанских мушек эротоманки, это волшебно, вы не поверите. Однажды... А, я опять сбился. А о чём я? Ах, да! Бордельные же девочки, как ни парадоксально, способны оценить содержимое вашей души. И заметьте, Морис, вашу душу они оценили высоко. И это притом, что, когда Риммон сказал вам, что девочки думают, что вы -- переодетый принц инкогнито, вы сами подумали... помните?

Морис недоумённо посмотрел в глаза Гиллеля. Он абсолютно не помнил, да и не считал нужным запоминать пустую бордельную полупьяную болтовню, фразу же Риммона, о которой говорил Хамал, вспоминал как сквозь туман -- неотчётливо и расплывчато. Кажется, это было в сентябре. Но что за разговор?

-- Нет, -- покачал головой Морис, -- не помню такого разговора. А что я подумал?

--В этом-то вся прелесть! Вы изумились сказанному. Но не глупости про принца, а факту, что девочки... что-то думают. Вас это изумило! Я полночи после хохотал. В этом смысле, вы, мсье де Невер, хуже Нергала. Он, как ни странно, видит в них людей, жаждет популярности и признания, и даже... извините, Морис... хочет, чтобы его любили. А вот вы -- не хотите. Любая душевная связь с женщиной только обременяет вас, а все потому, что сами женщины вам противны. Соитие с женщиной для вас сладостно, но её присутствие рядом -- невыносимо вам. Вспомните, кстати, эту чернявую чертовку, Патолс? Вас ведь тоже, как я понимаю, ...м-м-м... пытались очаровать? Двадцать тысяч, не так ли? Так вот, вы вспоминаете о происшедшем тогда с удовольствием, Морис, хотя и вели себя, судя по её мыслям, как настоящий маркиз де Сад! Ведь ваше наслаждение от этой флагеллации тогда зашкалило, и остановились вы чудом. -- Лицо Мориса де Невера свела судорога. Он ничего не ответил. -- Скажу откровенно, как попу на духу, -- завидую. Тоже с наслаждением отхлестал бы мерзавку по ягодицам. Утончённейшее возбуждающее, n'est-ce pas? В "Серебряном пауке" я выпорол однажды бабёнку, верещавшую как поросёнок...-- Гиллель сладострастно причмокнул, -- впрочем, что я сбиваюсь всё время?

Морис всё же опроверг своего всезнающего собеседника.

-- Я не наслаждался, Хамал. Я злился, только и всего.

-- Боюсь, что это не так, -- со смехом отмахнулся Хамал. -- Нет-нет. Наслаждались и ещё как! И именно потому, что -- не любите женщин как таковых. Вы проявили себя впервые в подлинном своём чувстве. -- Гиллель рассмеялся и опять наполнил бокалы. Он уже слегка опьянел. -- Впрочем, вы правы. Вы не наслаждались -- вы блаженствовали, упивались и трепетали от восторга.

По губам Мориса де Невера вновь промелькнула судорожная улыбка. Он покачал головой, и снова нервно усмехнулся. Чёрт бы подрал этого всезнайку. Гиллель же продолжал:

-- С вашей внешностью, мсье де Невер, вы легко могли бы повторить путь Казановы, но для этого женщин и впрямь нужно любить.

-- Его лавры меня не прельщают, -- поморщился Невер.

-- Заметно. К тому же, надо отдать вам должное, вы куда умнее этого итальянского жеребца. Но сути дела это не меняет. Я -- временами похотлив... ну, сведёт иногда, знаете, зубы, а так ...плевать. -- Он слегка поморщился. -- Особым успехом не пользуюсь. Женщины не любят умных мужчин. Оно и понятно: кошкам не нравятся слишком осторожные крысы. Риммон -- тот страстен, при этом обожает саму женственность, упивается ею, Нергал -- развратен, но вы -- просто блудливы. На вашем месте я бы удовлетворялся ...

-- Хамал, умоляю!

-- Умолкаю, -- шутовски бросил Гиллель.

Морис де Невер надолго замолчал. Смерть Виллигута, столь необъяснимая и внезапная, выбила его из колеи. А перед Хамалом, ошеломлённый и растерянный, он чувствовал себя совершенно беззащитным, точно голым. Он понимал, что своими язвительными выпадами тот мстит ему за догадку о его удивительных способностях, и в то же время ему почти нравилось слышать от Гиллеля то, в чём он едва смел признаться самому себе. Морис ощущал какой-то мучительный нарыв в душе, и безжалостные слова Гиллеля вскрывали его, точно скальпелем. Но, хотя Хамал безошибочно читал самые потаённые его мысли, он не видел того, что было подлинной мукой Невера. Этого не видел никто, и сам Морис, пытаясь постичь причины своей скорби, угнездившейся в сердце в последние месяцы, тонул в липких и зловонных пучинах, терялся в тёмных провалах и смрадных безднах своей души.