Замыкание (СИ)

Дома для профилактики пила анальгин - лекарство от всех болезней, и горькие травы, снабжала учительница биологии, сама собирала летом и сушила на зиму.

Когда постаревшие ровесницы вспоминали, как хорошо жили раньше, до катастройки, она чего-то недопонимала и чувствовала себя неудачницей. Одна страна, один город, по одним улицам ходили, - другие знали, где брать еду, она нет, не знала.

Дуся обходилась тем, что в избытке пылилось на полках в магазинах: трехлитровыми банками с зелеными помидорами в мутном рассоле и еще консервами "Завтрак туриста" из перловки вперемешку с хвостами и головами кильки.

У Софьи от этой еды болел желудок. Дети есть тоже отказывались. Яков шутил: естественный отбор, человечество погибнет, а всеядная и жизнестойкая Дуся останется вместе с тараканами.

В театре было безлюдно. Редкие любители ходили на "Гамлета", трагедий хватало и без Шекспира. Гардеробщицы почти не менялись, хотя теперь им платили гроши, а то и вовсе не платили. Полные и худые, в основном пожилые женщины в синих халатах, суетливо развешивали верхнюю одежду, не забывая предлагать бинокли. Суета была данью традиции.

Спектакли часто отменялись - не было зрителей.

Чечня

В последние годы Соня редко приходит, тем более, одна, что поделать, нагрузки в школе запредельные. Но в это воскресенье пришла. Яша приболел, крепкий кофе пьет, много сидит, мало двигается, - жаловалась она. Заботливая жена. Радоваться мужу надо, но почему-то когда он приходит ко мне, домой не спешит, даже в выходные.

Конечно, ему не по себе, жена работает, а он на хозяйстве. Он привык к другой жизни, а тут будто оскопили его.

Соня постояла у окна, полюбовалась только что проклюнувшимися березовыми листочками, а взгляд был такой печальный, такая тоска, что я даже испугалась. Спросила, что-то с сыном? Нет, у него все нормально, так он говорит, просто устала, на последнем дыхании, скорее бы каникулы.

Я бы не смогла почти каждый день, из года в год повторять одно и то же. Но об этом не скажу ей, зачем? каждый выбирает по себе ношу.

- Как у вас вообще с Яшей? - спросила я.

- С Яшей? - она рассеянно повторила вопрос, не отрываясь от окна, - Мы уже давно не спорим, как раньше. Не знаю, как к этому относиться. Когда-то было, спорили, даже о Декарте, хотя в нем я так и не разобралась. Понятно, истина, сомнения, мысль, рефлексы, - но вместе не складываются. Яков понимает, он знает, как не надо, - она задумалась и тихо сказала: - И как надо, тоже знает, не помню, чтобы в чем-то сомневался. Для него что ни делается в стране, все к лучшему.

Я не спорила с Яшей, пока не случилась война в Чечне.

- Хорошо хотя бы то, что бандитов поглотила война в Чечне, - говорил он, но я не соглашалась.

- Ради этого стоило ее развязать? - возмущалась я, - Других способов борьбы с бандитами человечество не придумало?

Но он пожимал плечами. Иногда отделывался общими фразами:

- Мы ведь недалеко ушли от сталинизма, нужны годы, чтобы появились другие люди, хотя бы лет пятьдесят, а пока так, ведь убивать проще некуда. Нет человека - нет проблемы.

- Но ведь надо что-то делать, надо войну прекращать, иначе сталинизм продолжится и пятьдесят, и сто, и двести лет.

Соня молчала, но чувствовалось, одобряет меня.

Яков не выдержал:

- Сколько можно мучить меня темой войны? Я лично ничего не могу изменить, вы обе это понимаете?

Вскоре произошел случай, будто специально для Яши. Они пригласили меня пройтись по городу, посидеть в моей любимой кафешке, в гастрономе на втором этаже. Я так редко выбиралась из дома, а тут теплый, солнечный день.

Мы гуляли по набережной, у Якова разыгрался аппетит, и решили идти не в кафешку, а повернуть к площади, там недалеко пельменная.

Но до пельменной не дошли, на площади под памятником Ленину, как под крышей, в прямом и переносном смыслах, стоял маленький человечек в меховой шапке, надвинутой на глаза, в пальто с меховым, но каким-то облезлым, воротником. Бритое лицо с покрасневшим носом, с мелкими чертами под огромной шапкой выглядело так, будто мужчина из детства сразу перешел в пожилой возраст, минуя все остальное. На его груди висел плакат: "Нет войне в Чечне!"

- Вот так чудик! - восхитился Яша.

К маломерку с плакатом подошел могучий старик в шубе и валенках с галошами и смачно плюнул на плакат.

Лицо пикетчика застыло. Старика оттащил молодой парень, довел до дороги и вернулся к пикетчику.

- Вы хоть понимаете, что происходит? Выставились здесь, - произнес он осуждающе.

Женщина в подпитии прокричала, как на митинге: "Мой сын пойдет воевать! И я горжусь им!"

- Подумайте, что вы говорите, на войне убивают, - слабо произнес пикетчик.

- Убить могут и не на войне.

Собрались люди. Кто-то бил себя в грудь и обещал Чечню стереть в порошок. Кто-то тянул руки к плакату, но их останавливали такие же, осуждавшие пикетчика. Сторонников не было и милиции тоже не было.

Тут влезла Соня и стала говорить, что вот, нашелся один порядочный, даже встала рядом и даже кого-то схватила за руку. Яков с трудом оттащил ее.

- Ты за войну, да? - возмущалась она.

Он завелся в своей манере:

- Все так сложно, запутано, нужна достоверная информация, чтобы иметь свое мнение.

- А я против, против, - чуть не кричала она, - Нельзя воевать на своей территории!

- На своей? Это где же она твоя? - усмехнулся он, крепко держа ее за локоть.

Она вырывалась, ведь смельчаку нужна поддержка, ведь он один против толпы, ведь он такой маленький, но Яков неумолимо уводил нас к остановке. Про пельменную забыли.

Прохфессор

Про Григория Шорохова я услышала от знакомых: появился такой человек с разными проектами, и если хоть часть их воплотит, хотя бы откроет выставочный зал, у художников появится надежда на кусок хлеба с маслом. Яша и Соня его хорошо знали, Яша называл его прохфессором Григорием Распутиным и обнадеживал: хватка у него есть.

Старое двухэтажное здание городского архива в начале центральной улицы было

первым выставочным залом, который организовал прохфессор. Городской архив переселили в скромное помещение на параллельной улице неожиданно, мало кто знал об этом, Шорохов воспользовался ситуацией и вселился. Сейчас бы сказали, незаконный захват, но тогда городская власть облегченно вздохнула, потому что за сутки, когда здание оставалось без присмотра, бомжи и хулиганы выбили все стекла и выломали двери.

Понятно, почему архив переселили: от старых сотрудников осталась десятая часть, то есть три человека, к тому же здание рушилось на глазах. Деревянные ступени проваливались, крыша текла, пол в длинном коридоре первого этажа кренился так, что казалось, идешь по палубе корабля в штормующем море.

Разумеется, было много суеты, беготни, переговоров с властью, наконец, Шорохов узаконил аренду по минимальной плате, чему несказанно радовались художники. Картины будут покупать, никто в этом не сомневался, так что заживем весело и богато.

Вокруг него собирались не только художники, но и поэты, и барды, и он всем обещал, что запад нам поможет, скупая на корню и картины, и стихи, и весь сок российского мозга.

Но главное, люди хотели общаться.

Я попросила Соню, и он пришел с ней смотреть мои картины. Их отношения меня не интересовали, она еще не была замужем за Яшей, муж ее пил и гулял, глупо ему не изменять.

Не помню, в связи с чем Григорий стал рассказывать, что в Лондоне во время войны были целые районы, где работали круглосуточно кафе. Там можно было провести всю ночь, были открыты клубы по интересам, там жили проститутки, - он замолчал и подождал, что Софья проявит интерес. И она проявила: зажала ему рот. Я подумала, все же он больше чем просто друг, и поддержала его: место тусовок нам необходимо.