Часть третья (СИ)

Ася вышла из номера, но тут же вернулась: забыла сумку, да и номер не закрыла на ключ.

Теперь она шла одна, а не опираясь на руку этого "о?кей--о?кей" и чувствовала некое неудобство, некий вакуум. Чего-то ей не хватало? Она задумалась над этой проблемой и пришла к выводу, что не зря дамы ходят с собачками: собака -- друг человека. Это мудро сказано.

Море было совсем рядом, но она слишком долго шла к нему. Перед ней вдруг возник "о?кей--о?кей" и пытался взять ее под руку, но она пришла в ужас, замахала руками и неожиданно для самой себя стала громко произносить:

-- Прочь, прочь! Меня больше нет. Изыдь, я не Ася, прочь!

-- О?кей! -- произнес мужчина и удалился.

Ася теперь искала смуглую девушку, вернее мужчину, переодетого в женское платье. Но он теперь..., ему незачем переодеваться в женскую одежду, он свою черную миссию уже выполнил.

-- Я все равно его найду, -- сказала она себе и прошла дальше.

Но среди толпы снующий туда-сюда, а так же среди тех, кто лежал в креслах, или просто на песке, прикрыв лицо полотенцем, найти Тимура было просто невозможно. Да и катера не было. Это хорошо, что не было катера, ведь она не оставила предсмертную записку в номере: прощай, Борис! а прощаться с жизнью просто так, не оставив записки, просто не стоит. Да и вода холодная на глубине и эти акулы, у них такие зубы - просто ужас. Нет, нет, не стоит бросаться с катера, жизнь так прекрасна. А, может, еще все обойдется. Она ведь еще не жена Борису.

" Сколько у меня денег в Москве? кажется, десять тысяч. Скромно, на один год, а там пойду работать. Пойду уборщицей. Уборщицы тоже люди".

Ася успокаивала себя, как могла, но это успокоение не было стабильным и длительным, и любой шаг, который она предпринимала, как и любое решение, не были верными и не могли ее вывести из нарушенного равновесия. Уже вечером она стала упаковывать чемодан, оказавшийся без ручки, который и нести тяжело и бросить жалко, но, тем не менее, надо собираться в путь. А путь был один -- вернуться домой.

И вот московская земля, воздух свежий и прохладный, десятки тысяч выхлопных труб, знакомый запах, масса людей, молчаливых, чем-то озабоченных, -- все такое близкое, такое родное, такое знакомое. Нет лучше города в мире, хоть ты и не больше пчелы в этом огромном улье, и куда ты улетела, вернулась ли ты, или тебя проклюнула птица, или какой хомячок проглотил, решительно никому нет дела. Все так же будут вращаться колеса гигантской мельницы, все так же будет дымиться гигантский котел, в котором варятся человеческие судьбы.

Сквозь опущенные печальные глаза и побледневшие щеки, как цветок из суглинистой почвы, пробивалась надежда и светилась улыбка. Знакомая станция метро "Таганская", во всякое время кишит народом, и она -- частичка этого народа..., поднимается по эскалатору и направляется домой. Не на вокзал, чтоб сесть на другой поезд и умчаться в Тмутаракань, а здесь в свой родной дом, войти в свою квартиру, пусть не такую шикарную, как у Бориса, но все же в свою.

Была вторая половина дня. После короткого отдыха, еще не приняв ванную после дороги, она схватилась за телефон и набрала рабочий номер Бориса.

-- Вы ошиблись, -- прозвучал женский голос, и тут же раздались гудки. Она набрала повторно этот же номер и стала извиняться и уточнять, правильно ли она набрала номер.

-- Номер вы набрали правильно, но наш телефон изменился. Это прачечная. Есть ли еще вопросы?

Ася набрала домашний телефон, но там никто не поднимал трубку.

" Попалась птичка в клетку, -- подумала Ася и ринулась к холодильнику, но ни одной бутылки там не оказалось. -- Завтра же пойду к нему на работу, думаю: свой офис он никуда не перетащил, он стоит на месте. А вот, что я ему скажу, просто ума не приложу".

Достав алфавитную книжечку, она набрала номер телефона Тамары и пригласила ее к себе в гости. Надо было с кем-то поделиться своей бедой. Тамара приехала, они приготовили закуску и сели к столу. Ася все рассказывала, и каждый раз они запивали вином до тех пор, пока головы у них не отяжелели до такой степени, что с трудом удерживались на плечах.

-- Э, все ерунда, подумаешь? -- говорила Тамара. -- Да мы еще покажем, кто мы такие.

-- Я тоже так думаю, -- поддакивала Ася, грозя кому-то кулаком.

Офис Бориса на Нахимовском проспекте никуда не девался, и Анастасия, увидев все ту же вывеску, не только обрадовалась, но заволновалась, как необстрелянный новичок перед первым боем. Она остановилась и стала искать причину, как бы повернуть обратно, отложив свой визит к Борису на неопределенное время. Однако, некий двойник, который есть в каждом человеке, толкал ее к ступенькам, ведущим наверх, и она послушно начала подниматься, и также, мало соображая, что делает, взялась за ручку входной двери.

В приемной сидела та же девушка Женя, она узнала ее, поздоровалась и предложила занять кресло. В приемной было очень тихо и уютно, да и Женя не задавала никаких вопросов. "Так, хорошо, -- подумала Ася, -- вежливая девочка, не лезет не в свои сани, молодец. Посижу здесь, а потом спрошу, где Он. Кажется, нет его. И хорошо. Я все еще не выработала тактику поведения. Увижу его -- расплачусь, да так громко, что эта Женя услышит".

Вдруг широко распахнулась дверь кабинета Бориса, и на пороге показался ...Дима во всей своей красе.

-- Вы ко мне? -- спросил он Асю. -- Тогда заходите, а то мне идти на прием к президенту Путину. Осталось всего каких-то три часа. Час на дорогу, час на подготовку, а час..., короче, там разберемся. Там буфет, министры, Волошин с маленькими сверлящими глазками и все такое. Короче, заходите, Анастасия, как вас?

-- Ивановна, -- сказала Ася, вставая.

Дима, как истинный джентльмен, пропустил Асю впереди себя и предложил ей шикарное кресло.

-- Садитесь, рассказывайте, Анастасия Ивановна, я вас внимательно слушаю и даже могу включить вот эту маленькую штучку, она все записывает, а потом прокручу все это Борису Петровичу после его возвращения из Греции.

-- Так он в Греции? -- спросила Ася.

-- Так точно, в Греции вдвоем с Тимуром, великим человеком, к которому сам прекурор Дупленко стоит в очереди, чтобы попасть на прием.

Дима снял трубку.

-- Алло, я слушаю. Нет, это не Борис Петрович, это Димитрий Димитрович, инструктор, нет, не так выразился, внештатный сотрудник Белого дома. Чем могу помочь? А, нет, у меня тут сидит подруга самой Аллы Пугачихи, бывшей певицы, а сегодня заведующий кафетерием. Пердонюсь, пердонюсь, некогда.

-- И давно они там? -- спросила Ася.

-- Уже вторая неделя. Но они, знаете какие? Им взбредет в голову: и они ужа завтра в Риме, или в Мадриде, или в Лондоне.

-- Дмитрий, Дмитриевич, не говорите, что я сюда приходила и я буду вам очень обязана.

-- Даю слово: никто не будет знать, -- сказал Дима и тут же нажал на кнопку вызова секретаря. -- Женя, о том, что приходила эта симпатичная особа сюда сегодня, ни одному человеку не говорить: ни бухгалтеру, ни продавцу, ни сторожу.

-- А Борису Петровичу? -- спросила Женя.

-- Гм, Борису Петровичу...- Дима почесал за ухом. - Если тебе велит Борис Петрович ничего ему не говорить, то и не говори, но если велит, то тут, я и сам не знаю, как быть. В Белом доме все подчиненные говорят то и так, как им велят их начальники, следовательно...

-- Дмитрий Дмитриевич, это все шутки, -- разочарованно произнесла Ася. -- Я ему сама позвоню, как только он приедет, либо по мобильному в Мадрид. Не поменялся ли у него номер мобилки?

-- Э, они с Тимуром меняют кожен день, соревнуются даже, кто сколько раз поменяет свой номер. Так что на этом можно поставить крест. Надо будет спросить у президента: он так же часто меняет свои номера в целях безопасности? Наверное, да. Все великие люди так делают. О--ох, я уже опаздываю, извините и простите, или как бы сказал хранцуз, спардоньте.

Женя расхохоталась и вернулась к себе в приемную, а Ася неуверенной походкой направилась к выходу.