Очерк о родном крае (СИ)

С рюмки я еще вполне, с двух - в печали, с трех - в говне, с четырех - полет нормальный, из смирительной - вовне.

- О, стихи! - проорал Чуйков.

В пальцах у Марека появилась полная рюмка, и он понял, что последние слова умудрился произнести вслух.

- Мне хватит, - заплетающимся языком сказал он.

Круглое, щекастое лицо министра интеграции и развития попало в фокус зрения, шлепнуло ртом:

- Это последняя, и ф-фсе!

Переводчик перевел. Диверс изобразил пьяное сожаление.

- Не-е-е.

Марек не согласился с необходимостью выпить, но рюмка уже прижалась к губам, водка плеснула, потекла, горло послушно сделало глоток.

- Наш человек!

Чуйков пропал, только голос его не переставал звучать: бу... бу-бу... бу-бу-бу! Марек улавливал интонации, но не понимал ни слова. Потом оказалось, что это говорил Диверс, а студент, путаясь, переводил, и два словесных потока схлестывались, отдавая в мозг пеной из приставок и окончаний.

- А ну-ка, ну-ка, журналист...

Повинуясь неведомой силе, Марек встал и пошел. В общем, как на сеансе у целителя. Ноги сами. Случилось чудо!

- Ауфвидерзеен! - сказал он Диверсу почему-то.

Волосатый студент перевел. Полиглот оказался. Или просто слышал где-то. Ох, может еще собственных Платонов и этих... быстрых...

Коридор окончился лестницей, Марека прижало к перилам и потащило вниз.

- Руки, господин журналист.

Министр интеграции и развития обнаружился слева, требовательно дернул за рукав плаща, перила пришлось отпустить. Марек пожаловался ему что весь, весь измазался, а плащ, извините, не абы что, а 'Армани'. Говорит что-либо господину министру слово 'Армани'? А как насчет семечек?

Внизу его, рассыпающего как жуков семена подсолнечника из кармана, подхватил шофер. Витя? Вова? Миша? Марек улыбнулся знакомому лицу.

- Здесь удивительно хорошо, - сказал он, перебирая ногами за водителем. - Воздух! Чувствуете, как пахнет?

У автомобиля ему сделалось полегче, вдох-выдох, сумка поймалась за ремень - кажется, не потерял.

- Анатолий Карлович...

- Да.

- А вы с кем интегрируетесь?

- Ты садись, - сказал Чуйков.

- Просто интересно.

Марек свалился на заднее сиденье, и небо сменилось бежевым потолком салона. Поймав за отворот плаща, его привели в вертикальное положение.

- Как вам завод?

- А-а, завод. Замечательно! - кивнул Марек. - Водка 'Соловушка'!

'Тойота', описав широкий круг, устремилась к выезду, и Марек едва не повалился снова. Сумка врезалась в бок.

- К миротворцам поедем? - обернулся Чуйков.

- Обязательно! Я же должен про них написать! К-какие они... к-какие они б-богатыри. С этими с-с-с... со сканерами.

Язык заплетался.

- Вова... э-э, Митя, открой-ка окошко журналисту.

Стекло задней дверцы со стороны водителя поползло вниз, и Марек, как жаждущий к колодцу, подтянул себя к тугому напору влажного воздуха. Сделалось удивительно хорошо, правда, от тряски стало слегка подташнивать.

- Ты не блевани здесь, журналист, - сказал Чуйков, словно уловив позывы Марекова желудка. - Машина государственная.

- Я понял, - выдавил Марек.

Несколько секунд министр изучал его лицо, потом скривился:

- Позеленел весь. Пить не умеешь, - он повернулся к водителю. - Давай по большому кругу, где асфальт новый, может, оклемается чутка. Еще и город посмотрит.

- Понял, - кивнул Митя.

Марек хватал воздух ртом.

И завод, и пустырь отвалились назад. На мгновение открылся изгиб реки, но тут же спрятался за березами да осинами, а дальше потянулась складская площадка, рыжая от песка и коры, полная штабелей из бревен. Потом замелькали домики окраины, одноэтажные, просевшие, с шиферными крышами, с огородами и теплицами на положенных сотках. За домиками вырос забор, высокий, из жестяных листов и бетонных столбов, с колючей проволокой поверху. Что хранилось внутри, понять было невозможно. Щит с пояснениями пропал с глаз слишком быстро. Тянулся забор чуть ли не с километр.

- А это что? - спросил Марек.

- Частная собственность, - сказал Чуйков. - Землю купила одна английская компания. Вроде бы под жилищное строительство.

- Насовсем?

- Ну, это было одним из условий нашего кредитования и вообще жизнеспособности республики. Демократические преобразования, демилитаризация, миротворцы и частная собственность на землю. И я скажу, это очень, очень правильно.

- Здесь раньше улица была, - выдохнул Марек. - Я помню. Улица Карла Маркса.

Министр интеграции и развития толкнул кулаком водителя в плечо.

- Слышишь? Помнит! Я уж и забыл, что было такое чудо. Года три назад всех переселили. Клоповник тот еще был.

- Куда переселили?

- Куда смогли. Кого в общежития, кого в теплоход 'Саратов', кого в бараки за Южной. Существует и программа, уже десять семей в новые квартиры переехали.

- Там был магазин 'Молоко', и по выходным в бочке квас продавали, - сказал Марек.

- Это когда было-то!

- Давно, в детстве.

Чуйков присвистнул.

- Мил человек, ты б еще до революции вспомнил!

- Все равно жалко.

- Ничего, - сказал министр, - сейчас новым кварталом проедем, тебе понравится. Свои гаражи, свой супермаркет, шопы, охрана из бывших спецназовцев. Я тебе скажу, многие из правительства присматриваются, не купить ли себе в нем апартаменты.

- Куда смотреть?

- Вправо.

Марек с готовностью повернул голову.

Новый квартал оказался похож на заставку фильмов студии 'Дисней'. Нагромождение башенок, шпили, зубцы, и все это - за крепостной стеной. Во всяком случае, было очень похоже. Флажка не хватало.

Квартал так и проплыл - сказочной марью, миражом, разноэтажными, тесно прилепившимися друг к другу зданиями, в слепящих бликах зеркальных окон и шишечках округло стриженных деревьев.

За бетонным желобом, похожим на замаскированный крепостной ров, потянулись обычные дома в два этажа, три подъезда, двенадцать квартир.

- Ну как? - спросил министр.

- Крепость на случай осады, - сказал Марек.

Чуйков кивнул.

- Там и бомбоубежище есть.

- От кого?

- От всех. От Москвы. Москва-то на любую самостоятельность косо смотрит. Весь север до Архангельска подмяла. Того и гляди на нас двинет. Если, конечно, с туляками и рязанцами договорится.

Марек выдернул из-под себя полу плаща и откинулся на спинку сиденья. 'Тойота' выехала на западную окраину города и покатила мимо пустых, разграниченных сеткой участков.

- Я думал, НАТО выступает гарантом...

- Выступает. Но это Москва, журналист, имперские замашки. Кто их поймет? Был же наверняка в Москве?

- Был.

- И я был. Там уже второй год - все! Восстать и сиять. Труп, не труп, вперед к былому величию. Молоко по талонам, но танки под Тверью, а на очереди Калуга и Брянск.

- В Брянске было тихо, - сказал Марек. - Я проезжал.

- Потому что - НАТО.

- Возможно.

- И у нас - НАТО.

- Но это ведь не на вечно.

Чуйков вздохнул, посмотрел в боковое зеркало.

- Да, обострение может быть. Москва считает наши территории оккупированными. Хотя, посуди, мы же живем бок о бок, получается, с оккупантами, но как-то еще и республику развиваем, и мир поддерживаем.

- Натовцы все равно - уроды, - буркнул водитель.

Он вывернул рулевое колесо, объезжая вставший у обочины мусоровоз.

- Митя, давно не увольняли? - спросил его Чуйков.

Митя усмехнулся.

- Я, Анатолий Карлович, за республику болею. И страну до распада помню.

Министр фыркнул.

- Митя, ты как в анекдоте про трусы и крестик. Тут, видишь ли, или республика, или страна в прежних границах.

- А если автономия?

Чуйков выразил свое отношение к автономии громким фырканьем.

- Пф-фы!

- Хорошо, - не сдался Митя, - а чем плоха Москва?

- С этим к нашему гостю, - сказал министр, - он, я думаю, тебе очень популярно все разъяснит.

- На самом деле, - сказал Марек, провожая взглядом картофельное поле, вдруг вынырнувшее слева и активно зеленеющее ботвой, - я вынужден сказать, что большинство материалов по России оставляют ощущение претенциозности. Мне кажется, коллеги по профессии нередко сгущали краски или весьма однобоко рассматривали происходящие в стране события. Тем не менее, никем не оспариваются ни авторитарный стиль правления во второй половине девяностых, ни ущемление прав граждан, ни отсутствие свобод самовыражения, ни преступления против народов Кавказа, крымских татар и малочисленных народов Севера и Дальнего Востока.