Очерк о родном крае (СИ)

- Директор завода Стенли...

- Диверс, Стенли Диверс.

Мужчина лет сорока - белоснежные зубы, хороший, строгий костюм, булавка с бриллиантом придерживает галстук - на мгновение сдавил Мареку пальцы.

- Это переводчик.

- Здрасьте.

Высокий худой парень, явно студент, в простеньком свитерке и в брюках со стрелками, обладал великолепной шевелюрой и пушком над верхней губой. Глаза за толстыми линзами очков почему-то смотрели с легким укором.

- А это Инна Викторовна, главный технолог.

- Здравствуйте.

От дородной женщины с выбивающимися из-под чепчика рыжими волосами пахло тонким спиртовым букетом.

- Ну, Инна Викторовна вас проведет по цехам, - сказал Чуйков, - а потом вы, значит, сразу к Стенли на официальную дегустацию.

- Пройдемте, - сказала Инна Викторовна, пышным облаком утекая по широкому проходу.

Чуйков с Диверсом и студентом поднялись по лестнице куда-то на второй этаж. Марек так и не понял, зачем его познакомили с переводчиком.

- Начнем сначала, - сказала ему главный технолог. - Вы были когда-нибудь на таких заводах?

- На винодельческой ферме был, - сказал Марек.

- Ну, это совсем другое.

Инна Викторовна повела его мимо поддонов, заставленных ящиками, через узкую кишку перехода в зал с воротами в торцевой стене.

- Мы пойдем с вами по цепочке, то есть, сначала к спиртохранилищу, оно у нас на открытом воздухе, четыре резервуара по двести пятьдесят кубических метров.

- Ясно.

- Потом, значит, водочный цех, водоподготовка, фильтрация, очистка активированным углем...

- Извините, - Марек наклонился к женщине, и та ожидающе улыбнулась, - а где в водку всякую химию добавляют?

Лицо Инны Викторовны сомкнулось.

- Отделения купажа и сиропов - это ликеро-водочный цех.

Мимо них проскочили несколько рабочих в спецовках.

Главный технолог резко свернула, и Марек пошел за ней мимо каких-то труб, изгибающихся на высоте и переплетающихся над головами, мимо датчиков, вентилей и конусообразных выходов из бетонного пола.

Вверху гудела вытяжка, у дальней стены работал погрузчик, перемещая пластиковые емкости с надписями 'люкс' и 'экстра'.

- А объем реализации большой? - спросил Марек.

- Вырос в три раза за пять лет.

- Ого!

- У нас хорошая продукция, - сказала Инна Викторовна. - Соседние области берут. Малые партии даже в Москву уходят.

- А люди говорят, травите.

- С этим к руководству.

Они прошли по цехам.

Инна Викторовна показывала: цех подготовки и очистки воды, фильтрация, отделение смешивания, лаборатория, слесарная мастерская, водочный цех, цех ликеров и наливок, там - отбраковка, здесь - пробники, посудный цех, цех розлива.

Металл блестел, трубы буравили пространство, сосуды самых разных размеров скакали у Марека перед глазами.

Летел звон, на звон летел мат, в разливочном цехе слитные ряды бутылок, дребезжа, уплывали по ленте в цех готовой продукции.

Свет, белые пятна халатов, плакат - белым по красному - 'Дадим республике сверх плана!' и совершенное отсутствие запаха спирта.

В конце экскурсии они снова очутились у лестницы.

- Вы довольны? - спросила Инна Викторовна.

- Честно - да, - кивнул Марек. - Вполне европейский завод. Высокая автоматизация. Вы были очень любезны.

Инна Викторовна сухо улыбнулась.

- Как видите, никаких секретов. Никто ничего не подсыпает. Не капает пипеткой в бутылки. Розлив происходит в герметичных автоматах.

- Собственно, - сказал Марек, - я не планировал писать о заводе, но, пожалуй, после такой обстоятельной прогулки не смогу о нем не упомянуть. Для европейцев какую водку порекомендуете?

- 'Соловей', - ответила Инна Викторовна не раздумывая. - Очень мягкая водка, всем, кто пробовал, нравится.

- По названию, я понял, развязывает языки?

- Ну, поется под нее замечательно.

- Спасибо.

Поднявшись по лестнице, Марек обнаружил прямой коридор с приоткрытой дверью в его конце. Доносилось позвякивание посуды и голоса.

- Мы с тобой, Стенли, кто? - говорил Чуйков. - Мы - люди! Мы своим умом до всего. Все остальные - чего могут? Куда лезут?

Министр умолк, и тут же потекла сбивчивая речь переводчика.

- Разрешите? - стукнул в наличник Марек.

- Журналист!

Чуйков поднялся и, дыша водочным букетом, определил Марека на соседний стул.

В кабинете было просторно и светло. Чувствовался стиль. Желтоватые стены. Бежевые матерчатые жалюзи на окне. Эстампы в рамках. Легкая, из алюминиевого профиля и светлого дерева мебель.

Разве что массивное кресло, на котором сидел Диверс, выделялось на общем фоне. Оно, как, наверное, написали бы в журналах по архитектуре и пространственному дизайну, являлось фокусом кабинета, его смыслом, его средоточием.

Высокая спинка, подлокотники, будто челюсти капкана, норовящие перекусить сидящего пополам, и угольная чернота кожи.

Темный пиджак Диверса терялся в этой тьме, и Марек на мгновение заподозрил американца в частичной невидимости - имелись голова, сорочка, разделенная полосой галстука, и ничего больше. Ах, да, кисти рук еще.

- Пей!

Чуйков подвинул Мареку наполненную водкой рюмку. Его лицо было в багровых пятнах, а глаза сходились в точку.

Марек вздохнул.

- И за что пьем?

Переводчик перевел, доверительно наклоняясь к Диверсу. Директор завода, покивав, сказал Мареку на английском:

- Мы пьем за ваше появление. Нашему заводу крайне необходимы хорошие отзывы у европейского потребителя.

- Ваше прибытие... ваш визит... - забубнил переводчик, наклоняясь уже в сторону Марека, - он позволяет нам выпить... Мы ждем, что европейцы оценят качество нашей продукции.

- Я понимаю без перевода, - сказал Марек.

- А я не понимаю! - заявил Чуйков. - Это вы там, в Евросоюзе... А здесь есть специалист, чтобы как раз все было ясно тем, кто еще не приобщился... это-самое... к пониманию языка!

- Как хотите, - сказал Марек.

Студент негромко перевел, Диверс заулыбался.

Удивительно белые зубы, правильный прикус. Не человек, а придаток к челюсти за несколько тысяч долларов.

Или, скорее, человек-оболочка.

Первые годы в Евросоюзе это лезло в глаза. Начальство, коллеги, те, с кем Мареку приходилось общаться или у кого он брал интервью, в подавляющем большинстве представали именно такими - бездушными, ходячими оболочками. Словно все живое, все человеческое в них то ли выскребли, как ненужную требуху, то ли спрятали глубоко за укоренившейся, проштампованной в мозгах моделью поведения.

Жертвы таксидермии.

Оболочка даже могла вести себя с тобой запанибратски, весело постукивать кулаком в плечо, подмигивать и предлагать после интервью выпить пива в баре или сходить на стриптиз, но искренности в этом было, как тепла - в куске льда.

Марек, конечно, прослыл в редакции странным чудиком, но понемногу вытравил из себя все, что делало его не похожим на среднего европейца, и сам влез в шкуру-оболочку. Полгода упорного труда - и он прекратил замечать пустоту в других.

Но, дьявол, почему он опять это ощущает?

Воздух, воздух! Марек опрокинул рюмку в рот и закусил крохотным кусочком хлеба с крохотным кусочком сыра.

Вот оно, чисто европейское гостеприимство. Даже, наверное, слишком расточительное. Сыр-то зачем? Одного хлеба достаточно. Хотя нет, я же прибыль могу принести, вдруг-да прорекламирую, подумал Марек, меня можно и побаловать слегка.

Чи-и-из!

- И куда ты, куда поперед батьки? - огорчился Чуйков, глядя на опустевшую рюмку. - Мы же не напиваемся, мы пьем, с тостами, с разговорами по душам. А ты так - чтобы лбом в стол и спать. Вот всему вас учить... Хотя в остальных вопросах мы, конечно, позади, но уж в вопросах застолья - извините!

Он мотнул головой.

Переводчик перевел. Диверс разразился радостным 'Yes! Yes!', и они с министром, чокнувшись, выпили.

Студент только пригубил.

Марек поплыл. Во рту появился жуткий привкус, отдающий перехваченной в кабинете Чуйкова колбасой. Пиво, коньяк, водка. И все натощак. Первый день, первые несколько часов на родине, а он уже замечательно набрался. Или это просто защитная реакция? От кого только и от чего? От действительности?