Краткая история белковых тел (СИ)

Пока младший Безручко рассматривает паспорта, я наблюдаю за путешественниками. Они не выглядят подозрительными, но в детстве я читал много детективов и потому, внимательно всматриваюсь в лица, надеясь уловить признаки врага или, как говорят украинцы: "Ворога".

Но нет, перед блокпостом обыкновенные дядька и тётка южнорусского пошиба. Пётр с Никитой уже отправились назад, к манящей траве, чтобы опуститься на неё в тени деревьев, продолжить дрёму, а я всё стою, как дурак, чего-то жду. Чем-то мне неприятна эта пара, не знаю чем, и потому пытаюсь разобраться.

Я внимательно осматриваю машину, мужчину с женщиной. Ничего подозрительного. Если только... Мужик пару раз бросил внимательный взгляд в сторону блокпоста, где мог рассмотреть только мою фигуру с автоматом. Женщина по сторонам не смотрела. Они поговорили еще какое-то время, и Безручко вернул им паспорта.

-- Студент, -- кричит мне издалека Петро, -- давай, вали к нам.

-- А если?.. -- проявляя бдительность, машу в сторону машины с гостями.

-- Та не, -- качает головой дядька Никита, -- нишего, хай едут шебе.

Я подхожу к ним, лежащим на примятой траве, всматриваюсь в безмятежные лица.

-- А если это вражеские разведчики?

-- Тю, так и шо? -- вопрошает дядька Никита. -- Они туточки кажный божий день шныряют. Хай себе...

Он замолкает и закрывает глаза. Боясь, что сейчас раздаться храп, и опять придется лицезреть беззубый рот, я поспешно отхожу к блокпосту и замечаю, как мимо проезжает серая "девятка". Теперь уже толстая баба из окна пристально разглядывает меня.

Что за наваждение?

"Нет, наверное, разведчики", -- решаю я, но ничего не предпринимаю, раз Никита их отпустил, значит так нужно. Цэ така тактика! Я же не знаю всех тонкостей местной жизни. Например, никто бы не смог подумать, что ополченцы одной только бензопилой смогут обезвредить боевую машину пехоты украинских военных. А секрет не хитрый -- завалить дорогу вокруг БМП стволами деревьев, чтобы не проехала и всё.

Цэ така тактика!

Младший Безручко возвращается на блокпост. Он поправляет перчатки, расстегивает разгрузку, снимает маску-балаклаву. Хотя он весь вспотел, но вид у него довольный из чего я делаю заключение, что служба ему явно нравиться. Но тут спохватываюсь сам -- надо доложить в штаб о проехавшей машине.

-- Таран -- это Север. В вашу сторону проехала "девятка". Два пассажира: мужик и баба.

Рация какое-то время молчит, шипя, как рассерженная кошка. Я намереваюсь повторить свое послание, но Таран опережает меня, чавкающим голосом он сообщает:

-- Понял Север, "девятка" с двумя пассажирами.

-- Ты чё там жуешь? -- интересуюсь вполне миролюбиво.

-- Сало дали.

-- Одно сало, без горилки?

-- Ну, с горилкой, -- нехотя подтверждает Таран. -- Ты давай там, внимательнее!

Он отключается, и я смотрю на часы, к вечеру нас сменят -- приедут другие ополченцы, их тоже четверо.

Дорога опять пустынна.

Мыкола присел на край бетонного блока, поглаживает ствол автомата. Он о чем-то думает, но мне не говорит. Я вообще не знаю его мыслей. Для чего он здесь, а не по другую сторону, в украинской армии? Такие как он, любят воевать, красоваться в форме.

-- Ну шо, побалакаем за жизнь? -- нарушает молчание младший Безручко. -- Ты не смотри на брата, он не злой.

-- А мне все равно! Я не к нему приехал.

-- А знаешь шо, хочешь я до твоей хаты вечером Оксанку приведу. Знаешь, як она на тебя запала?

Я на минуту замолкаю от удивления.

-- Погоди Колян, но ведь Пётр ревнует к ней. Ты, о чём, говоришь-то? Я потом стану для него врагом кровным. Нафига мне это не надо?

-- Да ладно, всё будет ништяк! -- Мыкола Безручко мнётся, но меня разбирает любопытство.

-- Говори, чего тянешь кота за хвост! -- требую я.

-- Короче, на селе есть одна дивчина. Она должна быть с братом, не Оксанка.

-- Почему?

-- Та долго рассказывать, студент. Она... У неё батька заешь какой деловой? В Донецке своё такси имеет, пару кафешек. Там гривны як вода текут.

-- А Оксанка шо? -- невольно передразниваю я.

-- Та ни шо! Голь перекатная, как и мы. Так привести чи не?

-- Ну, приводи! -- соглашаюсь нехотя только за тем, чтобы иметь в лице девушки средство от скуки. Вечера здесь длинные, телевизора нет, мобильная связь не работает. Впору завыть, как волк на луну.

Соображение о том, что Петро на меня обидится, что будет зло ревновать, отступают в сторону. Может его младший брат прав и всё, что ни делается -- всё к лучшему? Может его действительно надо отвадить от Оксаны, и он потом спасибо скажет?

На мгновение мелькает мысль о том, как далеки от меня, нынешнего, Иван Кравчук с Лизой Сосниной, её обманутый муж, Алёна Василькевич. Я будто на другой планете и мне нет до них никакого дела.

12.

Где-то в поле поют сверчки, трещат цикады. Шумит трава, которую тревожит, пробирающийся украдкой через балки, невидимка-ветер. Иногда мне он кажется украинским разведчиком, втихаря подползающим к блокпосту, и я настороженно всматриваюсь в темноту из окна хаты, в которой живу. Но без прибора ночного видения в густой южной тьме ничего не увидать.

Ночное небо опускается на жаркие, нагретые за день поля, окутывает их прохладной пеленой. На меня накатывает лирическое настроение, я читаю вслух:

"Тиха украинская ночь,

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух..." (Пушкин А.С. "Полтава").

Оксана удивленно хлопает глазами.

-- Это ты написал? -- интересуется она.

-- Нет, Пушкин.

Наш незамысловатый диалог прерывается гулом летящего вдалеке вертолета. А может двух. Нет, украинская ночь совсем не тиха, она живет своей жизнью, жизнью войны.

Отхожу от окна назад, вглубь хаты, к столу. Стараниями Оксаны на нём расставлена всякая деревенская снедь: вареная картошка, малосольные огурцы, нарезка сала и, конечно, горилка. Вкусная и здоровая пища, ничего не скажешь!

Горилка особенная -- на дне бутылки плавает красный перец. Я уже выпил несколько стопок, да и Оксана пригубила. Она порозовела, отчего кажется смущенной девочкой, попавшей во взрослую компанию. Даже в свете неярко горящих свечек -- света в селе давно уже нет, -- мне видно, как пылают её щеки.

Такие посиделки с девушкой при свечах можно было бы счесть за романтический вечер, разумеется, с поправкой на место и время. И если принять во внимание только свечи, я мог бы представить себя сидящим в ресторане, допустим с Лизой или, на худой конец, с Алёной.

-- А где, в каком стихотворении? -- нарушает молчание Оксана, и я не сразу понимаю, о чем она спрашивает.

-- Что? Какое стихотворение?

-- Ну, ты сейчас прочитал...

-- А это. Это "Полтава", такая поэма есть у Пушкина.

Мы молчим, и в молчании таится определенная неловкость: я не знаю, что сказал Оксане Мыкола, она не знает, что сказал младший Безручко мне. А Иван Кравчук бы сейчас подсел к девушке ближе, заглянул в её карие глаза своим ласковым взглядом и процитировал сам себя:

Я живу на чужой территории,

И домой невозможен побег...

"Ему хорошо, -- думаю недовольно, -- он просто живет на этой самой территории, без забот, а я здесь воюю". А может, я всё усложняю, забыл, что на самом деле, я примитивное белковое тело? Они ведь не парятся по таким пустякам, как отношения с противоположным полом.

Двигаю стул ближе к Оксане и успеваю заметить её испуганный взгляд. Наливаю еще горилку в стопки -- себе и ей.

-- Давай за мир на донецкой земле! -- предлагаю, дружески улыбаясь. -- Годится тост?

-- Ага! -- машинально отвечает она, о чем-то напряжено думая, и выпивает горилку одним махом, как заправский алкаш. Этим смелым жестом она невольно выдаёт своё волнение, показывает, что ей не по себе, что она теряется наедине с малознакомым парнем.