Ophiocordyceps unilateralis (СИ)

И зрелище случилось. Кровь стекала по губам, подбородку. Казалось, весь его рот забит свежей плотью, а руки скованы единым замком. Авдей визжал от боли и осыпал голову нападавшего целым градом мощнейших ударов. Отчаянье пульсировало со всех сторон. В то же время Патош и Мишута вдвоем в едином порыве, единовременно, единодушно и единосильно сбили с ног Егора и весом своих утомленных тел придавили того к земле, сдерживая все усилия по освобождению и сохраняя для остальных столь важные спасительные секунды. Папа Геде и Бэ выковыривали из асфальта канализационный люк. Поддавался он со скрипом: в прямом и переносном смысле. Но, все же, кто стучится - тому открывают.

Из канализации потянуло сыростью, серой и свободой.

- Скорее,- крикнул Папа Геде писателю и этими отчаянными звуками привел того в чувства.

И писатель бросился в самую гущу событий. Он попытался помешать Авдею, схватив его за руку, но тот ловко вырвался, а второй рукой еще и ударил в грудь. Отчего писатель чуть попятился назад, а зацепив по пути бордюр, упал на пятую точку.

- Бежим,- снова настиг его уже более грозный оклик Папы Геде.

- Но..,- писатель пробежался глазами по полю битвы и увидел, что и Егор, и Авдей заканчивали свое грязное кровавое дело.

Мишута уже был без сознания, Патош еще немного сдерживал нападавшего, пытаясь защититься от ударов и изредка выбрасывая что-то в ответ, но силы покидали его. Еще несколько мгновений и их жертва стала бы напрасной.

- Быстрее,- конечно, все прекрасно понимая, еще раз скомандовал Папа Геде и уже сам наполовину опустился в люк.

Писатель рванул следом. Пробегая эти несколько метров до входа в городское подземелье, он в последний раз бросил взгляд на тела тех, кто решился на настоящий поступок. Наверное, эта способность, такой выбор и отличал их от тех живых манекенов, зомби или душмеров, кому, как угодно.

Лестница была липкая и холодная. Словно провалившись, он пролетел вниз два пролета и упал на бетонную плиту, слегка влажную и грязную. Бэ находилась рядом. Ее трясло, губы дрожали, а вместе с ними и все ее девичье нутро перемешалось в истерике, испуге и отчаянии. Папа Геде подтащил люк к запорным пазам, и скрежет металла выдал несколько нот "соль-соль-соль". Бэ вскинула глаза вверх. Словно ожидая, увидеть в этой исчезающей полоске света голову, лицо или хотя бы знакомые глаза. И было видно, с каким трудом она сдерживает внутри себя яростный крик, полный боли и страдания. Еще секунду, еще мгновение, вдруг он успеет, вдруг он спасется... Но Папа Геде закрыл над головой люк, а вместе с ним оборвал и все надежды. Маленькая слезинка побежала по ее щеке, скатилась к губам и полетела вниз - на грязное бетонное основание. И вся такая чистая прозрачная, наполненная самыми высокими чувствами она растворилась среди гнили, черни и сточных вод. Этот мир не хотел отпускать их.

- Эй, вы там,- донесся сверху приглушенный, но такой до боли знакомый голос Авдея,- может, хватит. Вам не победить. Ваше время уходит. Поднимайтесь, пока еще есть шанс и возможность вернуться в программу, а не быть стертым из нее навсегда.

Папа Геде крепко ухватился за приваренную к люку ручку и всем своим весом практически повис на нем, словно предчувствуя предстоящие попытки по его вскрытию. И они последовали. Санитары сверху стали усердно выворачивать этот кусок металла из бетонного кольца, он скрипел, визжал, но пока им не поддавался.

- Бегите, скорее, бегите,- вырвалось из-под рыжих усов.

Сдерживая потуги взломщиков, костяшки на его руках белели от напряжения, лоб покрылся испариной, но только таким образом можно было удержать эту крепость неприступной.

- Скорее же, не медлите,- уже более громко бросил он свои слова через плечо вниз,- ты знаешь, что делать.

И Бэ действительно знала. Крепко схватила писателя за запястье и потащила за собой. Через пару шагов они бросились бежать. Со всех ног, оставляя за собой скрежет металла, писклявые голоса потревоженных крыс, тьму, мрак и прошлое.

Глава 9

Узкий коридор больше походил на тоннель. Стены его были выкрашены в бледно-голубой цвет, а потолок неаккуратно измазан известью, ранее белой, а теперь все больше покрытой черным грибком. Словно паутина, он разрастался над головой, особенно обильно кучкуясь ближе к углам. И запах у него был специфический. Вперемешку с запахом воды он напоминал сырое мясо или не совсем чистые носки. Но, все же, вывел к двери. Такой же невзрачной, как и все остальное. Креативность местных обитателей поражала воображение. Хотя, подобным учреждениям серость и неприметность по статусу. Так рассуждала Бэ. Более того, она уверяла, что все это было прописано строгими сверхсекретными нормами самой Корпорации "К".

На небольшой табличке возле двери теми же бледно-голубыми буквами было выведено - "Центральная фильтровальная станция", а чуть ниже и уже бледно-желтым - "Блок ╧1". Как будто, желтый по рангу ниже, или одинаковая краска для последующих надписей закончилась на первой. Как закончилась всякая обрушившаяся на его голову нервозность, как только он пересек здешний порог. И, несмотря на все предостережения Бэ, сделать ему это удалось совершенно просто и спокойно. Видимо, режимность объекта совпала с режимом приема пищи местного сторожа. Тем более, пользуясь своим новым положением и теми преимуществами, которое оно предоставило, укрываться от посторонних глаз не было никакой нужды. А воспользовавшись отсутствием сторожа, писатель позаимствовал с его коморки большую связку ключей, правда, до конца не понимая, для чего, но, так ему советовала Бэ, когда объясняла детали предстоящей операции. В любой случае, удача благоволила ему, но, как и любая дама, штучка она весьма капризная и изменчивая.

Свернув за угол, он прислушался к голосам. Один из них показался очень знакомым. Даже почти родным, но только почти. Как будто его владелец умышленно изменял интонацию, манеру произношения и тембр, чтобы окончательно запутать писателя с определением того, кому этот голос принадлежит. И вставала дилемма: ни то обрадоваться старому знакомому, ни то удивиться новому. Интерес повысил безрассудность, потому писатель аккуратно, как можно более незаметно, высунул голову. В метрах пятнадцати от него стоял сторож, а рядом с ним - Патош. И писатель вспомнил то весеннее утро, когда ему спустя долгое время позвонил Патош. И тогда он тоже не узнал его голос. И тогда, в самом начале пути он просто мог не поднять телефон, и ничего бы не случилось. Как одно нажатие кнопки изменило всю его жизнь...

А Патош практически не изменился. Все те же чуть взъерошенные волосы, беглый оценивающий взгляд, едва уловимое шмыганье носом при разговоре, только пропала какая-то живость тела, словно теперь оно, в конце концов, успокоилось. Или стало отрешенным. И эти изменения Патошу не шли. Как не к лицу ему бы и старый пожелтевший медицинский халат, наспех натянутый на плечи, оттого чуть примятый и перекошенный.

- Вот, взял себе нового напарника,- донесся голос из-за спины.