Прощай, любимый Дрезден-Сити! (СИ)

- Ну, знаешь ли, Сань, писать надо тогхда, когхда тебе есть что сказать. А когхда нечего - лучше и не берись.

- Что, правда, то, правда, Вадик!

На том и пришли к консенсусу.

В конце концов, мы зашли домой, поглазели на видео с музыкой на Ютьюбе, поужинали под аккомпанемент вечерних новостей и легли спать каждый по своим комнатам.

Перед сном я сунул в карман своих бриджей бабулин список лекарств, который до того момента лежал в моей дорожной сумке, и с которым я намеревался пройтись по Дрезденским аптечкам на следующий день.

И когда я закрыл глаза, во дворе тут же зажёгся Большой Фонарь и тихие свречки вкупе с индустриальными шумами поездов, заводов и даже летящих в сторону Днепропетровска самолётов, мигавших нашему двору и землянам в частности красными огнями, окончательно отправили меня в объятия к Морфею.

Прогулки за лекарствами по проспекту Ленина.

Отоспавшись, плотно перекусив и удостоверившись в наличии списка лекарств для бабушки в своих бриджах, я отправился в турне по аптекам проспекта Ленина.

На проспекте Ленина царила обычная будничная суета. Трамваи медленно ползли вниз и намного быстрее ехали вверх, машины, автобусы и маршрутки катились вниз на средней передаче и поднимались вверх на передней. И лишь прохожие ходили по проспекту с одинаковой скоростью и каждый с разными целями - гулять, ходить за покупками, домой и в гости. Но оглядываясь на здания проспекта, я замечал, что и до них добирается разруха - то и дело попадались моему взору корявые граффити и трещины на стенах сталинских домов.

Спустился вниз к проспекту Аношкина, а там, на рекламном щите встретил меня ещё один призрак из прошлого. Призрак был волосат, одет в кричаще безвкусные гавайскую рубашку и шорты. И конечно вовсю имитировал видок в стиле: `Розслабся, хлопче, всьо чотко!'. А рекламный щит представлял призрака из прошлого, как ди-джея Хому Чайковского и сообщал, что тот даст сет где-то в Новомосковске.

Глядя на щит, я брезгливо поморщился. Я когда-то слишком хорошо следил за творчеством этого волосатого персонажа и ничего, кроме стыда оно у меня теперь не вызывало. Теперь.

А когда-то... Когда-то было время, когда Хома Чайковский был ещё Алексеем Хоменко, а Чайковський был хорошей синти-поп-группой из передачи Територ╕я А, которую я смотрел перед школой и после неё каждый день. Слушая маленьким их тогда ещё серьёзные и смурные песни, я при звуках синтезатора Вити Гены, бас-гитары Роя Долмашевского и голоса собственно Хомы представлял себе живо осеннюю автостраду, ведущую меня в волшебный мир, куда иным дорога была заказана. И глядя на по телевизору их клип на песню `Той прикрий св╕т', я больше всего жаждал умчать по этой автотрассе на той же крутой ретротачке из клипа.

Но в конце концов Хома сам разломал и разрушил былую магию группы. Сначала понабирал откуда-то каких-то мутных лабухов, лояльных ему, а старых друзей, с которыми когда-то создавал группу, отодвинул куда-то на задний план, а позже повыгонял. И стал, потом петь какой-то тошнотворный кабак с претензиями на юмор, который был так же смешон впрочем, как и очередная шутка от Петросяна, а мотивчик: `Хламур-мур-мур! Кохання в╕д кутюр!' не раз вызывал желание взять и разломать надвое монитор моего компьютера. И самое ужасное - он не только не сменил вывеску вместе со стилем (как и полагается любому кто меняет музыку), но ещё и сделал название группы своим псевдонимом. Да что там псевдонимом - фамилией. А теперь Хома в ди-джеи подался. Весело.

И глядя на самодовольную тушку новоиспечённого ди-джея Хомы Чайковского, я мгновенно преисполнился гнева и до конца не изжитого юношеского максимализма.

- Предатель! - заорал я во всю глотку прямо в лицо бывшему кумиру и со всей дури ударил ему ногой в лицо.

Этого мне показалось мало, и я ударил Хоме со щита кулаком прямо в глаз, после чего скорчился от сильной боли. Как-никак я бил по рекламному щиту, а не по живому человеку. И, в конце концов, я закончил первобытный ритуал наказания божества, не оправдавшего ожиданий тем, что просто плюнул ему в лицо и пошёл дальше под недоумёнными взглядами прохожих и прошипел про себя: `Гнида! Сволочь! Продажная падаль!'.

Иду я себе по проспекту в тени каштанов, на свежей площадке посреди проспекта играют дети и вот на пути первая аптека. Заглядываю туда, говорю молоденькой аптекарше, глядя в список:

- Здравствуйте! Мне, пожалуйста, 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 пачек корвалола...

- Простите, но у нас этого нет!

- Извините!

Выхожу из аптеки, иду дальше. Вот и вторая аптека, так уже продавщица постарше. Сценарий тот же:

- Простите, мне, пожалуйста, 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 корвалола...

- Молодой человек, у нас такого нет!

- Прошу прощения!

Подхожу к бывшему универмагу Радуга, заглядываю туда, удивляюсь превращению универмага в гипермаркет, покупаю там йогурт за 10 гривен и снова в поход по проспекту Ленина за лекарствами. И снова всё то же самое:

- Мне пожалуйста 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 корвалола...

- Та вы шо - всю аптеку решили скупить, мужчина? Мало у нас такого!

- Ну ладно!

И вышел я оттуда с заметно поугасшим энтузиазмом.

Наконец я дошёл до площади Ленина. Всё там было, как и всегда - трамваи, машины и даже трактора ехали прямо, направо и налево, бронзовый Ильич указывал путь к коммунизму в сторону вокзала, светлели сталинские дома и зеленели деревья за Ильичом.

Вот только Дом со Шпилем, с которым я рядом стоял очень сильно изменился. И без того овеянный инфернальной аурой он сам почернел ещё больше, став похожим на петербургское Адмиралтейство из преисподней. Как тут было по этому случаю не вспомнить одну мрачную легенду о Доме со Шпилем, которую аборигена Дрезден-Сити рассказывали из поколения в поколение детям, внукам и правнукам, не говоря уже о гостях города не раз вызывая у тех суеверный ужас и дюжину ночных кошмаров.

Легенда о призраках Дома со Шпилем.

Когда-то давно на месте площади Ленина стояла большое сельское кладбище. Много войн, катаклизмов и голодоморов пережило оно, не одна душа была схоронена на этом кладбище.

И так было до времени последней войны, вернее, её окончания. Село стало городком, городок - городом и кладбище снесли, предварительно выкопав все могилы. На месте кладбища возник Дом со Шпилем, и прогневались на этот дом духи кладбища.

И так случилось, что на самом верхнем этаже этого дома поселилась одна очень интеллигентная семья. Никто не запомнил их фамилию, запомнили лишь то, что главу семейства звали Алексей и был он художником, что его жена по вечерам любила петь печальные оперные арии прекрасным сопрано и росли у них в тот момент прекрасные дети.

Но злой рок неумолимо и коварно преследовал Алексея. Ни одной своей картины он не мог нигде выставить - не нравились они чем-то музейщикам. Пробовал Алексей их продавать на улице - никто их не купил, и в довершение всего милиция согнала его с места. Деньги таяли на глазах, скандалы в доме по этому поводу разгорались всё громче и громче, надежда заработать своим творчеством канула в пучины мрака и безнадёжности, а вдохновение покинуло его окончательно, уступив место отчаянью и злобе на мир, который Алексея не принимал.

В тот роковой день 1956 года, Алексей опять поскандалил со своей женой.

- Сколько это может продолжаться, Лёша? - кричала она - твои дети голодные сидят давно, я забыла, когда в последний раз носила хорошее платье, а ты не можешь толком заработать даже себе на хлеб.

- Дорогая, ну подожди ещё немного, всё наладится! - умоляющим голосом отвечал ей Алексей.

- Наладится? - ещё сильнее впала в отчаянную истерику жена - Сколько раз я слышу это `наладится', а всё становится только хуже, хуже и хуже. Значит так - или ты бросаешь свою мазню, и устраиваешься работать или же я забираю детей и ухожу от тебя! НАВСЕГДА!