Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Будь ты проклятъ, Санчо, Богомъ и всѣми святыми, воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Наступитъ ли, наконецъ, этотъ, давно ожидаемый мною, день, когда ты заговоришь безъ пословицъ, толково и умно. Ваша свѣтлость, продолжалъ онъ, обращаясь къ герцогу и герцогинѣ, не слушайте, пожалуйста, этого неуча; онъ вамъ вытянетъ душу не двумя, а двумя тысячами пословицъ, такъ кстати сказанныхъ, что, да проститъ его только Богъ, или да проститъ Онъ меня, если я соглашусь слушать эту чепуху.

— Хотя пословицъ у Санчо больше чѣмъ въ любомъ сборникѣ, сказала герцогиня, онѣ достойны тѣмъ не менѣе полнаго вниманія по своей силѣ и краткости, и нравятся мнѣ гораздо больше всякихъ другихъ, сказанныхъ кстати.

Во время этого разговора охотники вышли изъ палатокъ и отправились опять въ лѣсъ, гдѣ и провели время до вечера, замѣчая мѣста, которыя имъ слѣдовало занять на другой день; въ тоже время въ лѣсу приготовили охотничьи шалаши, Наступившая вскорѣ ночь была далеко не такъ свѣтла и прозрачна, какъ можно было ожидать, судя по времени года; — дѣло было въ половинѣ лѣта, но нѣкоторый сумракъ помогъ какъ нельзя лучше планамъ сіятельныхъ хозяевъ, принимавшихъ въ своемъ замкѣ Донъ-Кихота. Едва лишь ночныя тѣни легли на землю, какъ вдругъ темный лѣсъ точно загорѣлся съ четырехъ сторонъ, въ немъ раздались звуки трубъ и другихъ боевыхъ инструментовъ вмѣстѣ съ топотомъ безчисленнаго числа всадниковъ, скакавшихъ, какъ казалось, по всѣмъ направленіямъ. Распространившійся по лѣсу свѣтъ, раздавшіеся въ немъ трубные звуки и крики helelis съ которыми мавры кидаются въ бой, ослѣпляли и оглушали охотниковъ. Барабаны между тѣмъ продолжали бить; трубы и рога гудѣли со всѣхъ сторонъ такъ сильно и продолжительно, что только совершенно безчувственный человѣкъ могъ не растеряться, слушая эти смѣшанные звуки всевозможныхъ воинскихъ инструментовъ. Герцогъ поблѣднѣлъ, герцогиня перепугалась, Донъ-Кихотъ почувствовалъ себя взволнованнымъ, Санчо затрясся всѣмъ тѣломъ, и даже тѣ, которые знали въ чемъ дѣло немного перепугались. Вдругъ все умолкло, и въ минуту всеобщаго ужаса, передъ охотниками прошло видѣніе въ одеждѣ демона, трубя въ рогъ неестественной величины, издававшій какой-то сиплый, ужасный звукъ. «Кто вы? куда идете?» воскликнулъ герцогъ. «Какіе воины проходятъ черезъ этотъ лѣсъ?»

— Я чортъ, отвѣчалъ герцогу рѣзкій голосъ; и ищу Донъ-Кіхота Ламанчскаго; черезъ этотъ лѣсъ проходятъ шесть легіоновъ волшебниковъ: они везутъ на тріумфальной колесницѣ очарованную Дульцинею Тобозскую, которая ѣдетъ съ блистательнымъ Францискомъ Монтезиносомъ увѣдомить Донъ-Кихота о томъ, какимъ способомъ ее можно разочаровать.

— Еслибъ ты былъ дѣйствительно чортъ, какъ ты говоришь и какъ можно думать, судя по твоему виду, отвѣтилъ герцогъ, ты бы узналъ уже Донъ-Кихота Ламанчскаго; — онъ передъ тобой.

— Клянусь душой моей и совѣстью, сказалъ чортъ, я совсѣмъ вниманія за это не обратилъ; умъ мой занятъ столькими предметами, что о главномъ, о томъ, за чѣмъ я пришелъ сюда, я совсѣмъ позабылъ.

— Этотъ чортъ должно быть хорошій христіанинъ, воскликнулъ Санчо; иначе онъ не клялся бы своей душой и совѣстью; и я, право, начинаю думать теперь, что въ аду находятся и порядочные черти.

Демонъ, между тѣмъ, обративъ взоры на Донъ-Кихота, сказалъ ему, не сходя съ коня: «къ тебѣ, рыцарь львовъ (о, зачѣмъ и не могу увидѣть тебя въ ихъ когтяхъ), посылаетъ меня несчастный, но мужественный рыцарь Монтезиносъ и велитъ сказать тебѣ, чтобы ты его ожидалъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ я тебя встрѣчу. Онъ везетъ съ собою даму, называемую Дульцинеей Тобозской, и желаетъ открыть тебѣ средство разочаровать ее. Я пришелъ сюда только за этимъ, и съ этимъ я долженъ исчезнуть: да останутся съ тобою такіе же черти, какъ я, и ангелы да осѣнятъ этихъ господъ». Съ послѣднимъ словомъ, онъ затрубилъ въ свой громадный рогъ и исчезъ, не ожидая отвѣта.

Трудно представить себѣ общее изумленіе, произведенное появленіемъ этого демона; особенно удивлены были Санчо и Донъ-Кихотъ. Одинъ — видя, что Дульцинею хотятъ, наперекоръ правдѣ, сдѣлать, во что бы то ни стало, очарованной; другой, вспоминая приключеніе въ Монтезиносской пещерѣ, о которомъ онъ не могъ утвердительно сказать, правда это или нѣтъ. Тѣмъ временемъ, вамъ онъ думахъ объ этомъ, герцогъ спросилъ его: намѣренъ ли онъ ожидать обѣщаннаго визита?

— Почему нѣтъ? отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; я буду ожидать твердо и неустрашимо, хоти бы весь адъ грозилъ обрушиться на меня.

— А я, воскликнулъ Санчо, если только увижу другаго чорта и услышу другой, такой же сиплый, козлиный рогъ, такъ останусь здѣсь точно также, какъ я теперь во Фландріи.

Между тѣмъ наступила глубокая ночь, и въ лѣсу замелькали огни по всѣмъ направленіямъ, подобно распространяющимся на небѣ сухимъ испареніямъ земли, которыя кажутся намъ цѣлымъ моремъ звѣздъ. Въ ту же минуту послышался ужасный шумъ — въ родѣ того, который производятъ тяжелыя колеса крестьянской телѣги, — скрипящій и непрерывный, заставляющій, какъ говорятъ, убѣгать съ дороги волковъ и медвѣдей;— стукъ этотъ сливался съ разными другими, такъ что казалось, будто въ четырехъ сторонахъ лѣса начались четыре битвы. Съ одной стороны раздавался глухой и ужасный грохотъ артиллеріи; съ другой — гудѣли выстрѣлы безчисленныхъ аркебузъ; тутъ слышались крики сражающихся, тамъ сарацынскія helelis. И въ этомъ смѣшанномъ громѣ барабановъ, трубъ, охотничьихъ роговъ, артиллеріи и аркебузъ раздавался тяжелый стукъ телѣгъ, производя все вмѣстѣ такой ужасный шумъ, что только призвавъ за помощь все свое мужество, могъ Донъ-Кихотъ безтрепетно слушать эту ужасающую трескотню. Санчо же очень скоро окончательно струсилъ и упалъ безъ чувствъ къ ногамъ герцогини. Прикрывъ его полой своего платья, герцогиня поспѣшила вспрыснуть ему лицо холодной водой; и оруженосецъ очнулся въ ту минуту, когда возлѣ него остановилась скрипящая и стучащая телѣга, запряженная четырьмя лѣнивыми волами, покрытыми траурными попонами; къ рогу каждаго вола прикрѣпленъ быхъ зажженный факелъ. На телѣгѣ устроено было что-то въ родѣ трона, и на немъ сидѣлъ въ траурной мантіи почтенный старецъ съ бородой, бѣлѣе снѣга, ниспадавшей ниже пояса. Телѣга освѣщена была факелами, и въ ней можно было разглядѣть все, безъ труда. По сторонамъ ея шли два отвратительные, ужасные чорта, покрытые также траурными мантіями; взглянувъ за нихъ Санчо тотчасъ же закрылъ глаза, чтобы больше не видѣть ихъ. Телѣга остановилась прямо противъ охотниковъ, и почтенный старецъ, вставъ съ своего возвышеннаго мѣста, сказалъ громкимъ голосомъ: «Я мудрый Лиргандъ»; въ ту же минуту телѣга поѣхала дальше, и старикъ не проговорилъ больше ни слова. Вслѣдъ за первой подъѣхала точно такая же другая телѣга съ трономъ и возсѣдавшимъ на немъ старцемъ. Телѣга эта тоже остановилась; старикъ всталъ съ трона, сказалъ нѣсколько менѣе важнымъ голосомъ: «Я мудрецъ Алкифъ, большой другъ славной Урганды»; и телѣга поѣхала дальше. Затѣмъ подъѣхала третьи телѣга, на тронѣ которой возсѣдалъ уже не старецъ, а плотный, дюжій мужчина мрачнаго вида. Телѣга остановилась, мрачный незнакомецъ всталъ съ своего трона и проговорилъ какимъ-то ужаснымъ, сатанинскимъ голосомъ: «я волшебникъ Аркадай, смертельный врагъ Амадиса Гальскаго и всего его потомства», — съ послѣднимъ словомъ онъ сѣдъ, и телѣга поѣхала дальше. Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ нея остановились три другія телѣги и вмѣстѣ съ тѣмъ превратился ужасный скрипъ колесъ, замѣнившійся вскорѣ мелодичными звуками музыки, невыразимо обрадовавшими Санчо. Увидѣвъ въ этомъ хорошее предзнаменованіе, онъ воскликнулъ, обращаясь къ герцогинѣ, отъ которой не удалялся ни на шагъ: «ваша свѣтлость, гдѣ слышится музыка, тамъ нельзя ожидать ничего дурнаго».

— Также какъ и тамъ, гдѣ видѣнъ свѣтъ, сказала герцогиня.

— Ну нѣтъ, отвѣтилъ Санчо; огонь тоже свѣтитъ, и въ большой печи пылаетъ пламень, также какъ здѣсь, гдѣ мы всѣ можемъ загорѣться; музыка же — всегдашній спутникъ веселья и празднества.

— Это мы сейчасъ увидимъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, слушавшій своего оруженосца; и онъ былъ правъ, какъ видно изъ слѣдующей главы.