Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Отведи его въ такомъ случаѣ въ твои владѣнія, отвѣтила герцогиня; тамъ ты можешь даже пенсіонъ ему назначить.

— Не смѣйтесь, сіятельная герцогиня, отвѣтилъ Санчо; на моихъ глазахъ больше двухъ ословъ подѣлались губернаторами, и если я тоже стану губернаторомъ, такъ это будетъ совсѣмъ не новое дѣло.

Отвѣтъ этотъ возвратилъ герцогинѣ прежнюю веселость. Отправивъ спать своего собесѣдника, она поспѣшила передать мужу свой разговоръ съ Санчо; послѣ чего герцогъ и герцогиня задумались о томъ, какую бы устроить съ Донъ-Кихотомъ мистификацію въ духѣ рыцарскихъ исторій; и они устроили ему, какъ мы вскорѣ увидимъ, нѣсколько мистификацій, такъ ловко задуманныхъ и исполненныхъ, что онѣ, безспорно, должны быть отнесены къ числу лучшихъ приключеній, описываемыхъ въ этой большой исторіи.

Глава XXXIV

Герцогъ и герцогиня находили невыразимое удовольствіе въ разговорѣ Донъ-Кихота и Санчо. Герцогиню въ особенности удивляла наивность Санчо, повѣрившаго, безъ всякаго затрудненія, что Дульцинея Тобозская дѣйствительно очарована, тогда какъ въ сущности онъ оставался однимъ очарователемъ ея и виновникомъ всего этого дѣла. Рѣшившись сыграть съ Донъ-Кихотомъ нѣсколько мистификацій во вкусѣ рыцарскихъ приключеній, хозяева замка воспользовались разсказомъ о Монтезиносской пещерѣ, и отдавши точныя приказанія своимъ людямъ о томъ, что каждому изъ нихъ слѣдовало дѣлать, — отправились, недѣлю спустя, съ Донъ-Кихотомъ на большую охоту, въ сопровожденіи столькихъ собакъ и такой свиты, какою въ состояніи окружать себя только коронованные принцы. Донъ-Кихоту предложили охотничье платье, а Санчо дали камзолъ изъ самаго тонкаго зеленаго сукна. Рыцарь отказался надѣть предложенное ему платье, подъ тѣмъ предлогомъ, что ему предстоитъ вскорѣ опять приняться за тяжелую службу подъ оружіемъ, и ему нельзя возить съ собою цѣлаго гардероба. Санчо же взялъ платье безъ всякихъ отговорокъ, намѣреваясь продать его при первомъ удобномъ случаѣ.

На другой день утромъ, нарядившись въ подаренное ему платье, Санчо усѣлся на своего осла, съ которымъ онъ ни за что не хотѣлъ разлучиться, хотя ему и предлагали коня, и смѣшался съ группою охотниковъ. Пышно разодѣтая герцогиня сѣла на иноходца, и покрытый всѣмъ своимъ оружіемъ Донъ-Кихотъ, съ обычной ему любезностью и предупредительностью, поспѣшилъ повести коня герцогини за узду, не смотря на сопротивленіе герцога. Охотники скоро прибыли въ лѣсъ, расположенный между двумя высокими горами; занявъ тамъ всѣ выходы и тропинки, они разъѣхались въ разныя стороны, послѣ чего затрубили въ охотничьи рога, залаяли собаки и при этихъ смѣшанныхъ звукахъ, покрывавшихъ человѣческіе голоса, началась охота. Герцогиня сошла съ своего иноходца и вооружившись маленькимъ копьемъ, похожимъ на дротикъ, помѣстилась на томъ мѣстѣ, черезъ которое проходили обыкновенно, какъ ей извѣстно было, дикіе кабаны. Герцогъ и Донъ-Кихотъ также сошли съ коней и расположились по обѣ стороны герцогини. Санчо же остался позади, верхомъ на ослѣ, котораго онъ не рѣшился покинуть, боясь, чтобы съ нимъ не приключилось какого-нибудь несчастія. Не успѣли всѣ они размѣститься по своимъ мѣстамъ, как уже замѣтили не вдалекѣ отъ себя огромнаго кабана; преслѣдуемый собаками, стуча своими клыками, онъ бѣжалъ, съ пѣной у рта, прямо на охотниковъ. Прикрывшись щитомъ и обнаживъ мечъ, Донъ-Кихотъ храбро вышелъ на встрѣчу разъяренному животному. Герцогъ послѣдовалъ за рыцаремъ, а герцогиня опередила бы ихъ обоихъ, если-бы не воспрепятствовалъ ей мужъ. Одинъ Санчо, при видѣ ужаснаго звѣря, забылъ даже о своемъ ослѣ и, соскочивъ на землю, пустился бѣжать со всѣхъ ногъ къ большому дубу, на который онъ хотѣлъ взобраться, но увы! здѣсь ожидала его новая невзгода: добравшись до половины ствола, онъ ухватился за большую вѣтвь, чтобы взлѣзть на вершину дерева, но вѣтвь въ рукахъ его сломилась, онъ осунулся внизъ и, зацѣпившись за толстый сукъ, повисъ между небомъ и землей. Въ этомъ ужасномъ положеніи, видя разорваннымъ свое дорогое платье и самого себя преданнымъ на жертву лютому кабану, онъ сталъ такъ страшно кричать, что пораженные охотники, не видя его самого и слыша только его голосъ, вообразили, что онъ лежитъ подъ зубами какого-нибудь свирѣпаго животнаго.

Кабанъ съ длинными клыками издохъ между тѣмъ подъ остріями вонзенныхъ въ него копій, и тогда Донъ-Кихотъ, узнавши голосъ своего оруженосца, обратился въ ту сторону, гдѣ онъ кричалъ и увидѣлъ его висящаго за дубовомъ сукѣ, головой внизъ. Сидъ-Гамедъ, замѣчая при этомъ, что возлѣ Санчо стоялъ оселъ, не покинувшій въ бѣдѣ своего хозяина, кстати говоритъ, что онъ рѣдко видѣлъ Санчо Пансо безъ осла, а осла безъ Санчо Пансо; такъ дружны были они и такъ вѣрны оставались другъ другу.

Донъ-Кихотъ поспѣшилъ на помощь своему оруженосцу, и когда избавившійся отъ опасности Санчо осмотрѣлъ свое изорванное платье, ему показалось, что вмѣстѣ съ платьемъ разорвалась его душа, — такъ дорого цѣнилъ онъ его, видя въ немъ цѣлый маіоратъ. Огромнаго кабана взвалили тѣмъ временемъ на спину мула и, покрывъ вѣтвями розмарина и миртовыми листьями, отвезли, какъ побѣдный трофей, съ тріумфомъ въ палатки, разбитыя посреди лѣса. Тамъ, на разставленныхъ столахъ, ожидала уже охотниковъ роскошная закуска, свидѣтельствовавшая, какъ нельзя лучше, о богатствѣ и знатности тѣхъ, которые угощали ею своихъ гостей.

— Еслибъ мы охотились на зайцевъ или на мелкихъ птицъ, сказалъ Санчо, показывая герцогинѣ свѣжія дыры на своемъ платье, тогда не случилось бы такой бѣды съ моимъ камзоломъ. И что за удовольствіе, не понимаю я, ожидать такого звѣря, который раздеретъ своими клыками, если только поймаетъ васъ. Въ одной старой пѣсенкѣ нашей, я помню поется: «чтобъ съѣли бы тебя медвѣди, какъ славной памяти Фавилу».

— Фавила былъ готскій король, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, съѣденный, на охотѣ въ горахъ, медвѣдями.

— А я что говорю, отвѣтилъ Санчо; и мнѣ вовсе не желательно, чтобы принцы и герцоги лѣзли въ такую опасность, изъ-за удовольствія, которое по настоящему вовсе не должно бы быть удовольствіемъ, потому что какое же это особенное удовольствіе убить ни въ чемъ неповиннаго звѣря.

— Ты очень ошибаешься, Санчо, замѣтилъ герцогъ; принцамъ и герцогамъ болѣе чѣмъ другимъ людямъ свойственно и полезно заниматься охотою за большими звѣрьми. Большая охота представляетъ подобіе войны; чтобы безвредно для себя поразить звѣря, нужно прибѣгать къ своего рода военнымъ хитростямъ: обходамъ, засадамъ; нужно, какъ на войнѣ, выносить стужу и зной и забывать отдыхъ и сонъ; охотничьи занятія укрѣпляютъ тѣло и придаютъ членамъ силу и легкость; охота наконецъ можетъ доставить удовольствіе многимъ, не вредя никому. Къ тому же охотой за большими звѣрями и охотой соколиной, — занятіе также по преимуществу принцевъ и знатныхъ особъ, — можетъ заниматься не всякій; это не то, что стрѣляніе разной мелкой дичи. Перемѣни же, Санчо, мнѣніе объ охотѣ, занимайся ею, когда будешь губернаторомъ, и ты увидишь какое она доставитъ тебѣ удовольствіе.

— Вотъ ужь этого никогда я не сдѣлаю, воскликнулъ Санчо; у хорошаго губернатора, какъ у хорошей жены, сломана нога и онъ сидитъ дома. И нечего сказать, куда какъ было бы хорошо, если бы къ нему пріѣхали издалека люди по дѣламъ, а онъ себѣ въ это время забавлялся бы въ лѣсу; хорошо бы шло управленіе у него, — воображаю. По моему, ваша свѣтлость, охота, какъ всякое развлеченіе, существуетъ для лѣнтяевъ, а не для губернаторовъ. Другое дѣло кегли, или священныя представленія въ четыре дни пасхи; этимъ я, пожалуй, займусь въ праздничные дни; а всѣ эти охоты приходятся мнѣ совсѣмъ не по нраву, да и совѣсть онѣ мою затрогиваютъ.

— Помоги тебѣ Богъ, отвѣтилъ герцогъ, потому что отъ слова до дѣла разстояніе большое.

— Какое бы ни было, сказалъ Санчо, но хорошему плательщику ничего не значитъ уплатить жалованье, и лучше жить на свѣтѣ тому, кому Богъ помогаетъ, чѣмъ тому, кто спозаранку встаетъ; ноги поддерживаютъ брюхо, а не брюхо ноги; это значитъ, ваша свѣтлость, что если Богъ будетъ помогать мнѣ, и если я отъ чистаго сердца буду дѣлать то, что повелитъ мнѣ совѣсть, такъ я стану управлять своимъ островомъ лучше чѣмъ королевскій орелъ; а если не вѣрятъ, такъ пусть положатъ мнѣ палецъ въ ротъ и попробуютъ, хорошо ли я стисну его зубами?