Послания Ивана Грозного

в первую очередь в пользование служилым людям. Почему же Курбский и

его единомышленники заботились о присоединении этих земель? Чтобы

ответить на этот вопрос, необходимо сопоставить внешнеполитическую

программу этой группы с ее социально-политической программой в целом.

Как известно, Курбский и его единомышленники примыкали к

«нестяжателям» - сторонникам секуляризации церковных земель.

Современная историческая наука объясняет это тем, что «ликвидация

церковных владений и превращение церковных земель в государственный

фонд были выгодны крупному боярству, так как этим путем вопрос о

земле, необходимой государству для испомещения служилых людей,

разрешался за счет церковной, а не боярской земли» ( История СССР

(второе изд.), т. I, М., 1948, стр. 284 - 285. Сходную мысль высказывает и

И. У. Будовниц (ук. соч., стр. 93 - 94, 131), но он предполагает, что бояре и

«сами непрочь были воспользоваться монастырскими богатствами». ). Но

если это так, то надо признать, что южные земли, которые можно было бы

добыть в войне с Крымом, не в меньшей степени, чем церковные, могли

спасти бояр от потери их собственности. Война на западе, напротив, не

обещала значительных земельных приобретений, а в случае затяжки

грозила серьезными тяготами для государства вообще и для служилых

людей в частности. Бояре могли предвидеть, что выход из этих тягот

государство найдет в конфискации боярских земель, что, как известно, и

случилось во время опричнины.

Грозный не хуже Курбского и его единомышленников знал достоинства

южнорусских земель и уж во всяком случае больше Курбского заботился

об интересах помещиков. И если он не пошел по пути, предложенному

«избранной радой», и решился на войну на западе, то дело было, очевидно,

в том, что землям он предпочитал море, которое виднелось ему за

471

прибалтийскими территориями. «Сознательной целью» Грозного «было

дать России выход к Балтийскому морю» ( К. Маркс, Хронологические

выписки, Архив Маркса и Энгельса, т. VIII, 1946, стр. 165. ).

Ливонская война началась в 1558 г.; первый год войны был ознаменован

рядом блестящих успехов - были взяты Нарва, Юрьев (Тарту, Дерпт) и ряд

других городов. Но с 1559 г. положение изменилось - в войну вмешались

новые силы. Может быть Грозный и преувеличивал, когда писал (в первом

послании Курбскому), что «литаоньский и гофинский язык [Польша и

Швеция!» сумели вмешаться в войну по вине Курбского и его

единомышленников, т. е. благодаря передышке, полученной ливонцами в

1559 г.; напуганные новым усилением Московского государства соседи

Ливонии раньше или позже все равно вмешались бы в эту войну, если бы

этого перемирия и не было. Но верно, что именно 1559 год был

переломным годом в истории войны - вмешательство польского короля (в

сентябре 1559 г. принявшего центральную и южную Ливонию под свой

протекторат) сразу чрезвычайно усложнило обстановку. А за польским

королем готовились выступить и другие силы - война, начатая против

Ливонии, постепенно приобретала международный характер.

Стремительное наступление русских сил в Ливонии произвело большое

впечатление на Западе. В исторической литературе часто приводятся слова

протестантского публициста Юбера Ланге (из его письма Кальвину),

относящиеся к самому началу этой войны: «Если суждено какой-либо

державе в Европе расти, то именно этой», - сказал Ланге о Московии. Но

если западноевропейские политики проявляли столь тревожное внимание к

русскому наступлению в Прибалтике, то и русские политические деятели

хорошо понимали, какую роль в ходе Ливонской войны могут сыграть

державы Запада и, в частности, то государство, с которым Русь уже с конца

XV в, имела постоянные сношения - «Священная Римская» (Германская)

империя. Позиция габсбургских императоров, не только номинально

считавшихся сеньерами Ливонского ордена, но и фактически связанных с

ливонскими «германами», постоянно учитывалась Грозным в его политике,

- учитывается она и в его посланиях.

Первая попытка Габсбургов вмешаться в Ливонскую войну относится к

1560 г. Русско-крымские и русско-турецкие столкновения в конце 60-х

годов не остались незамеченными в Западной Европе: главные враги

султана в Европе - Габсбурги (как германский император Фердинанд, так н

его влиятельный родич - испанский король Филипп II) - не менее

Курбского и его единомышленников радовались этим столкновениям ( См.

ниже, в комментарии к посланию Елизавете, прим. 3). Неожиданный

поворот в русской политике не мог их не разочаровать, - в 1560 г.

император Фердинанд I обратился к Ивану Грозному с просьбой

прекратить войну против его вассалов. Ответное послание Грозного, к

472

сожалению, дошло до нас не в подлиннике, а лишь в переводе (латинском и

немецком), - иначе оно, несомненно, должно было бы быть помещено в

собрании посланий царя. Грозный в этом послании ставил перед собой

трудную задачу: он ни в малейшей степени не собирался отказываться от

столь успешно начатой войны, но, вместе с тем, он не хотел и излишне

раздражать своего влиятельного адресата, прибавляя к списку своих врагов

еще одного.

Послание Грозного Фердинанду I начинается с несколько неожиданного

утверждения: царь выражает уверенность, что после его разъяснения

император не только откажется от поддержки ливонцев, но сам обратит на

них свою «немилость и гнев». Дело в том, что ливонцы совершили

величайшее преступление: они «преступили заповедь Божию» и «впали в

Лютерово учение». В этом и заключается причина Ливонской войны: царь

только потому и начал ее, что потерял надежду на обращение ливонцев «к

справедливости и старому закону» ( Латинский текст этого послания

издан в книге Ciampi «Bibliografia critica delle…corrispondenze… della Italia

colla Russia» (Firenze,1834, р. 252); русский перевод с этого латинского

текста см. в книге Любич-Романович «Сказания иностранцев о России

XVI - XVII вв.» (СПб., 1843). Послание Грозного почти сразу было издано

на Западе на немецком языке в виде брошюры («летучего листка»): «Ein

ernstlicher Sendbief und gwise Antwurt des Gros. Moscowit. Herrn» (1561).

Существует другой немецкий перевод с этой грамоты, тоже сделанной

современником [издан в «Копенгагенских актах» Ю. Щербачева (Чт.

ОИДР, 1915, т. IV, стр. 147)], но с исправлением резких

антипротестантских мест). Легко заметить своеобразие этой

аргументации: Иван Васильевич ведь отлично знал, что «старый закон»,

которого придерживались ливонцы до «впадения в лютерово учение», был

католическим «законом». Православный царь, всю жизнь презиравший

«латынскую ересь», заявлявший католикам: «вы же сами себя от

божественного крещения и любве крестьянские отогнали есте, понеже

бысте враги креста Христова», ругавший папу «волком», выступает в

качестве католического крестоносца! Впрочем, причину такого

неожиданного выступления понять не трудно: Грозный очень хорошо знал,

какое место занимала в политике Габсбургов идея католической

контрреформации. Фердинанд I много лет воевал против «лютерова

учения» в Германии, его племянник Филипп II испанский уже готовился

стяжать лавры первого врага Реформации. Выступая против «лютерова

учения», действительно очень широко распространившегося в Ливонии,

Грозный задевал весьма чувствительную струну габсбургской политики.

Остроумный ответ Грозного, вызвавший большой интерес на Западе, не