Метаморфозы (СИ)

Но от зоркости Филезитера не могла укрыться красота этой женщины. Возбуждённый и воспламенённый в особенности молвой о её целомудрии и бдительностью надзора, он, готовый что угодно сделать, чему угодно подвергнуться, решил пустить в ход все средства, чтобы завоевать этот дом с его порядками. Уверенный в хрупкости человеческой верности и зная, что деньги прокладывают себе дорогу через все трудности и что даже стальные двери могут быть сломлены золотом, он нашёл случай встретить Мирмекса наедине, открылся ему в своей любви и умолял оказать помощь ему в его мучениях. Он говорил, что для него решена близкая смерть, если он не добьётся своего в скором времени, а раб не должен ничего опасаться в таком деле: вечером, без спутников, под покровом мрака он может пробраться в дом и через короткое время выйти обратно. К этим и подобного рода просьбам он добавил клин, способный своим натиском расщепить непоколебимость раба: он протянул руку и показал золотые, из которых двадцать предназначались молодой женщине, а десять он предлагал ему.

Мирмекс, придя в ужас от преступного замысла, заткнул уши и убежал. Но перед его глазами стоял блеск золота. Хоть он и был уже далеко и быстрым шагом дошёл до дома, ему всё чудилось сияние монет, и добыча, которой он в своём воображении уже владел, привела ум его в расстройство. Мысли у бедняги разбежались в разные стороны и разрывали его на части: там - верность, тут - нажива, там - муки, тут - наслаждение. Наконец страх смерти был побеждён золотом. Страсть его к монетам не уменьшилась с течением времени, но даже во сне мысли были наполнены алчностью, и хоть угрозы хозяина и не позволяли ему отлучаться из дома, золото звало его за двери. Тут, поборов стыдливость и отбросив нерешительность, он передал предложение хозяйке. Та не отступила от женского легкомыслия и обменяла своё целомудрие на презренный металл. Исполненный радости, Мирмекс спешит погубить свою верность, мечтая даже не получить, но хоть прикоснуться к тем деньгам, которые увидел себе на горе. Он извещает Филезитера, что его стараниями желание юноши исполнено, и требует обещанной платы, и вот золотые монеты - у него в руке, которая и медных-то не знавала.

Когда смерклось, он провёл любовника с закутанной головой к дому, а потом и в спальню хозяйки. Только начали они чествовать объятьями новорожденную любовь, только, обнажённые ратоборцы, они начали свою службу под знамёнами Венеры, как, воспользовавшись мраком ночи, у дверей появляется муж. И вот он стучал, кричал, бросал камни в ворота, и так как промедление кажется ему всё более подозрительным, грозил Мирмексу расправой. А тот, перепуганный и в трепете потеряв последнее соображение, ничего не мог придумать лучшего, как сослаться на то, что он запрятал куда-то ключ и в темноте не может его найти. Меж тем Филезитер, услышав шум, накинул тунику и, забыв обуться, босиком выбежал из спальни. Наконец Мирмекс вложил ключ в скважину, открыл двери и впустил изрыгающего проклятья хозяина. Тот бросился в спальню, а Мирмекс тем временем выпустил Филезитера. Почувствовав себя в безопасности, после того как юноша переступил порог, он запер двери и пошёл спать.

Барбар же вышел чуть свет из своей комнаты и увидел под кроватью чужие сандалии. Догадываясь по этой улике, в чём - дело, он взял эти сандалии и спрятал за пазуху. Только приказал рабам связать Мирмекса и вывести на базарную площадь, и сам, подавляя рычания, не раз рвавшиеся из его груди, поспешил туда же, будучи уверен, что по этим сандалиям он сможет напасть на след прелюбодея. Они идут по улице, Барбар в гневе, с раздражённым лицом, нахмуренными бровями, и позади него связанный Мирмекс, который, не будучи пойман с поличным, но мучимый угрызениями совести, заливается слезами и старается жалобами вызвать к себе сострадание. Навстречу им попался Филезитер, шедший по другому делу. Он вспомнил, какую совершил оплошность, сообразил возможные последствия и, растолкав рабов, с криком набросился на Мирмекса и стал бить его кулаком по лицу (но не больно), приговаривая:

- Ах ты, негодная душа, ах ты, мошенник! Пусть твой хозяин и все боги, которых ты ложными клятвами оскорбляешь, погубят тебя, подлого, подлой смертью! Ты ведь вчера в бане сандалии у меня украл! Ты заслужил того, чтобы и эти верёвки на тебе сгнили, и ты в темнице света не видел.

С помощью этой лжи Барбар был обманут, больше того - утешен и снова полон доверия. Удалившись восвояси, он дома подозвал Мирмекса и, отдав ему сандалии, сказал, что прощает его и что украденную вещь надо вернуть владельцу.

Старушонка продолжала ещё болтать, как женщина её прервала:

- Счастье - той, у кого - такой крепкий и бесстрашный приятель, а мне, несчастной, на долю достался дружок, что всего боится, жёрнов ли зашумит, осёл ли этот морду покажет.

Старуха на это сказала:

- Уж доставлю я тебе такого любовника, надёжного, да отважного, да неутомимого! - И выходит из комнаты, сговорившись, что к вечеру придёт.

А супруга принялась готовить ужин, дорогие вина процеживать, свежими соусами колбасы приправлять. Наконец, уставив стол, начала ждать прихода любовника. Кстати, и муж отлучился из дома на ужин к соседу-сукновалу. Когда время приближалось к урочному сроку, я был, наконец, освобождён от лямки и получил возможность подкрепиться, но я радовался не столько освобождению от трудов, сколько тому, что теперь, без повязки, могу наблюдать за всеми проделками этой женщины. Солнце, уже погрузившись в океан, освещало подземные области мира, как является старуха с любовником, ещё не вышедшим почти из отроческого возраста. Его безбородое лицо было столь миловидно, что он бы мог ещё составить усладу любовникам. Женщина, встретив его поцелуями, пригласила сесть за накрытый стол.

Но не успел юноша пригубить первой чаши и узнать, какой вкус у вина, как пришёл муж. Тут супруга, послав мужу проклятия и пожелав ему ноги себе переломать, спрятала любовника под находившийся здесь деревянный чан, в котором очищали зерно. Затем, сделала спокойное лицо и спросила у мужа, почему и зачем он раньше времени ушёл с ужина от своего приятеля. Тот, не переставая вздыхать, сказал:

- Не мог я вынести преступления этой женщины и обратился в бегство! Боги! Какая почтенная матрона, какая верная, какая воздержанная - и каким срамом запятнала себя! Такая женщина!.. Нет, я даже теперь не верю своим глазам!

Заинтересовавшись словами мужа и желая узнать, в чём - дело, эта нахалка до тех пор не отставала, пока не добилась, чтобы ей рассказали историю с начала. Муж, уступая её желанию, так начал повесть о бедствиях чужой семьи:

- Жена моего приятеля, сукновала, женщина, как казалось до сих пор, безупречного целомудрия и, по общим отзывам, хранительница домашнего очага, предалась страсти с любовником. Свидания у них бывали постоянно, и даже в ту минуту, когда мы после бани явились к ужину, она с этим молодым человеком упражнялась в любострастии. Потревоженная нашим появлением, следуя первой пришедшей в голову мысли, она своего любовника сажает под корзину, сплетённую из прутьев, увешанную со всех сторон материей, которую отбеливал выходивший из-под корзины серный дым. Считая, что юноша спрятан надёжно, она села с нами за ужин. Меж тем молодой человек, нанюхавшись серы, запах которой окружал его, с трудом уже переводил дыхание и, по свойству этого вещества, принялся чихать.

Когда муж в первый раз услышал звук чихания, донёсшийся со стороны жены, из-за её спины, он подумал, что этот звук издала она, и сказал:

- Будь здорова! - но чихание повторилось и затем стало раздаваться всё чаще, пока такой насморк не показался ему подозрительным и он не стал догадываться, в чём - дело. Он оттолкнул стол, приподнял плетёнку и обнаружил мужчину, уже едва дышавшего. Воспламенившись негодованием, он потребовал меч, собираясь убить этого умирающего. Я насилу удержал его для предотвращения общей опасности от порыва, выставив на вид то обстоятельство, что его враг всё равно скоро погибнет от действия серы, не подвергая ни меня, ни его риску. Смягчившись в силу обстоятельств, он вынес полуживого любовника в переулок. Тут я стал убеждать и, наконец, убедил его жену на время удалиться и уйти из дома к знакомой женщине, чтобы остыл жар её мужа, так как не могло быть сомнения, что он, распалённый такой яростью, задумал зло себе и своей жене. Покинув с отвращением подобный дружеский ужин, я вернулся восвояси.