Метаморфозы (СИ)

- Подавайте-ка лучше сюда золотую чашу, которая соблазнила вас и толкнула на преступление! Под предлогом богослужения вы стянули её со священных подушек Матери Богов и сразу же, будто можно избежать кары за такое злодеяние, едва забрезжил рассвет, покинули стены города.

Человек стал шарить у меня на спине и, запустив руку под одежды богини, которую я нёс, нашёл и вынул золотую чашу. Но даже столь гнусное преступление не смогло смутить или испугать эту шайку. Со смехом они стали придумывать отговорки:

- Что за странное и недостойное дело! Как часто подвергаются опасностям невинные люди! Из-за какой-то чашечки, которую Мать Богов преподнесла в подарок своей сестре, Сирийской богине, возводить уголовное обвинение на служителей божества!

Но они напрасно несли этот вздор: крестьяне повернули их обратно и, связав, бросили в Туллианум, чашу же и изображение богини, которое я возил, поместили в храмовую сокровищницу как пожертвование. А меня на следующий день вывели на базар и, воспользовавшись услугами глашатая, продали на семь нуммов дороже той цены, за которую прежде меня купил Филеб, мельнику из ближайшего местечка. Он нагрузил меня тут же купленным зерном и по тяжёлой дороге, заваленной камнями и заросшей корнями, погнал к мельнице, где он работал.

Там непрерывно ходило по нескольким кругам множество вьючного скота, приводя вращением в движение жернова. Машины вертелись безостановочно, не зная отдыха, и размалывали зерно на муку не только день, но и ночь. Но меня новый хозяин поместил, как знатного иностранца.

Первый день он позволил мне провести в праздности и в ясли обильно засыпал корм. На следующий день с утра меня поставили к самому большому на вид жёрнову и погнали с завязанными глазами по дну кривой, извилистой борозды, чтобы, описывая бесконечное количество раз один и тот же круг, я не сбивался с проторённого пути. Я притворился непонятливым к своей новой задаче. Хоть в бытность свою человеком я и видел не раз, как приводятся в движение подобные машины, однако прикинулся, будто остолбенел, ничего не зная и не понимая: я рассчитывал, что меня признают неспособным и бесполезным к таким занятиям и отошлют на более лёгкую работу или оставят в покое и будут кормить. Но напрасно я выдумал эту хитрость. Так как глаза у меня были завязаны, то я не подозревал, что окружён толпой, вооружённой палками, и по знаку с криком все стали наносить мне удары. И до того я был перепуган их воплем, что, отбросив рассуждения, налёг на лямку, сплетённую из альфы, и пустился со всех ног по кругу. Такая перемена образа мыслей вызвала хохот у присутствующих.

Когда бoльшая часть дня уже прошла и я выбился из сил, меня освободили от постромок, отвязали от жёрнова и отвели к яслям. Хоть я и падал от усталости, нуждался в восстановлении сил и умирал от голода, однако любопытство тревожило меня и не давало покоя, так что я, не притронувшись к корму, в изобилии мне предоставленному, принялся рассматривать устройство заведения. Что за жалкий люд меня окружал! Кожа у всех была испещрена синяками, лохмотья скорее бросали тень на исполосованные спины, чем прикрывали их. У некоторых одежонка едва доходила до паха, туники у всех - такие, что тело через тряпьё сквозит, лбы клеймёные, полголовы обрито, на ногах цепи, лица землистые, веки разъедены дымом и паром, все подслеповаты, к тому же на всех - мучная пыль.

Что же я скажу, какими красками опишу моих сотоварищей по стойлам? Что - за старые мулы, что - за разбитые клячи! Столпившись вокруг яслей и засунув туда морды, они пережёвывали кучи мякины. Шеи, покрытые гнойными болячками, были раздуты, ноздри расширены от постоянных приступов кашля, груди изранены от постоянного трения лямки из альфы, непрерывные удары бича по бокам обнажили рёбра, копыта расплющены вечным кружением по одной и той же дороге, и их шкура покрыта коростой. Испуганный зловещим примером такой компании, я вспомнил былую судьбу Луция и, дойдя до границ отчаянья, поник головой и загрустил. И в моей жизни одно осталось мне утешение: развлекаться по врождённому мне любопытству, глядя на людей, которые, не считаясь с моим присутствием, говорили и действовали, как хотели. Не без основания творец древней поэзии у греков, желая показать нам мужа благоразумия, воспел человека, приобретшего полноту добродетели в путешествиях по многим странам и в изучении разных народов. Я вспоминаю своё существование в ослином виде с благодарностью, так как под прикрытием этой шкуры, испытав превратности судьбы, я сделался многоопытным. Вот, например, история, забавная, лучше прочих, которую я решил довести до вашего слуха.

Мельнику, который приобрёл меня в собственность, человеку хорошему и скромному, досталась на долю жена до такой степени нарушавшая законы брачного ложа и семейного очага, что даже я не раз вздыхал о хозяине. Не было такого порока, с которым не зналась бы эта женщина, но все гнусности в неё стекались, словно в выгребную яму. Презирая и попирая Законы небожителей, исполняя вместо этого обряды какой-то ложной и святотатственной религии и утверждая, что чтит единого бога, всех вводила она в обман, с утра предаваясь пьянству и постоянным блудом оскверняя своё тело.

Эта женщина, чуть свет, ещё лёжа в постели, кричала, чтобы привязывали к жёрнову недавно купленного осла. Не поспеет выйти из спальни, как сразу же приказывает, чтобы в её присутствии мне досталось как можно больше ударов. Когда настанет время кормёжки и прочие вьючные животные отдыхают, отдаёт приказание, чтобы меня не подпускали к яслям. Такой жестокостью она ещё больше усилила моё природное любопытство, направив его на неё и на её характер. Я слышал, что часто к ней в спальню ходит молодой человек, и мне хотелось увидеть его в лицо, но повязка на моих глазах лишала их свободы действия. Если бы не эта повязка, уж у меня хватило бы хитрости разоблачить преступления этой женщины. Ежедневно с утра при ней находилась старуха, посредница в её прелюбодеяниях, посыльная её любовников. Сначала они с ней позавтракают, затем, потчуя друг друга неразбавленным вином, подзадоривая друг друга, начинают замышлять планы насчёт того, как бы обманами погубить мужа. И я, хоть и негодовал на ошибку Фотиды, которая меня вместо птицы обратила в осла, утешался в моём превращении тем, что благодаря огромным ушам всё слышал, даже если говорили далеко от меня.

В один прекрасный день до моих ушей донеслись такие речи этой старушонки:

- Ну уж суди хозяюшка, сама, какой, без моих-то советов, достался тебе дружок - ленивый да трусливый, стоит твоему мужу нахмурить брови, у того и душа в пятки. Он терзает через то твою любовную жажду своей робостью. Насколько лучше Филезитер: и молод, и хорош, и щедр, устали не знает, а уж как ловко мужей обходит - все их меры предосторожности бесполезны! Он - единственный, кто достоин пользоваться благосклонностью всех женщин и кого следует увенчать золотым венком, хоть за ту проделку, что на днях он устроил с одним ревнивым супругом. Да вот послушай и сравни, все ли любовники - одинаковы.

 Ты знаешь Барбара, декуриона нашего города, которого народ за язвительность и жестокость называет Скорпионом? Свою жену благородного происхождения и одарённую красотой он оберегает так, что из дому почти не выпускает.

Тут мельничиха прервала её:

- Как же, знаю. Ты имеешь в виду Арету, мы с ней в школе вместе учились!

- Значит, ты и её историю с Филезитером знаешь?

- Ничего подобного, но сгораю желанием узнать её и молю тебя, матушка, расскажи.

Болтунья начала так:

-  Этому Барбару пришлось отправиться в дорогу, и желал он целомудрие своей супруги оградить от опасностей как можно лучше. Он призывает раба Мирмекса, известного своей преданностью, и поручает ему присмотр за хозяйкой. Пригрозив тюрьмой, пожизненными оковами и, наконец, позорной смертью, если какой-либо мужчина даже мимоходом хоть пальцем дотронется до неё, свои слова он подкрепляет клятвой, вспоминая всех богов. Оставив Мирмекса провожатым при хозяйке, он отправился в путь. Запомнив наставления, Мирмекс не позволял никуда и шагу ступить своей хозяйке. Займётся ли она домашней пряжей - он сидит тут же, необходимо ли ей на ночь пойти помыться - лишь тогда и выходила она из дома, - он идёт за ней, держась рукой за край её платья. С таким рвением он исполнял порученное ему дело.