Метаморфозы (СИ)

Слушая рассказ мельника, его жена, уже давно погрязшая в наглости и бесстыдстве, принялась ругать жену сукновала: и коварная-то - она, и бессовестная, поношение для всего женского пола! Забыв стыд и нарушив узы супружеского ложа, запятнала очаг своего мужа славой притона! Погубила достоинство законной жены, чтобы получить имя продажной твари!

- Таких женщин следует живьём сжигать! - прибавила она.

Но всё же муки совести не давали ей покоя, и, чтобы освободить из заточения своего соблазнителя, она несколько раз принималась уговаривать мужа пойти спать. Но тот, уйдя из гостей не поев и чувствуя голод, заявил ей, что он с охотой оказал бы честь ужину. Жена подала на стол, хоть и не охотно, так как кушанья были приготовлены для другого. Меня же возмущали и недавнее злодеяние, и теперешнее упорство этой женщины, и я ломал себе голову, как бы изловчиться и разоблачить обман, оказать помощь моему хозяину, и, опрокинув чан, выставить на всеобщее обозрение того, кто скрывался под ним.

На эти мои муки из-за хозяйской обиды Провидение, наконец, обратило внимание. Наступило урочное время, когда хромой старик, которому поручен был присмотр за всеми вьючными животными, повёл нас табуном на водопой к пруду. Это обстоятельство доставило мне случай к отмщению. Проходя мимо чана, я заметил, что концы пальцев у любовника высовываются из-под края. Шагнув в сторону, я наступил копытом на его пальцы и раздробил их. Издав от боли стон, он оттолкнул и сбросил с себя чан и, обнаружив себя, выдал козни женщины. Но мельник ласково, с доброжелательным выражением лица, обратился к дрожащему и бледному отроку:

- Не бойся, сынок, для себя зла с моей стороны. Я - не варвар и не такая уж деревенщина, чтобы изводить тебя, по примеру сукновала, дымом серы или обрушивать на голову такого мальчика кару закона о прелюбодеянии, нет, я произведу делёж с женой. Я прибегну не к разделу имущества, а к форме общего владения, чтобы без спора и препирательств, все втроём мы поместились в одной постели. Да я и всегда жил с женой в таком согласии, что у нас, как у благоразумных людей, вкусы постоянно сходились. Но справедливость не допускает, чтобы жена имела преимущества перед мужем.

С подобными шуточками он повёл отрока к ложу. Тот не охотно, но следовал за ним. Затем, заперев супругу, он лёг с молодым человеком и воспользовался наиболее приятным способом отмщения за попранные супружеские права. Но как только колесница солнца привела с собой рассвет, мельник позвал двух работников и, приказав им поднять отрока как можно выше, отстегал его розгой по ягодицам, приговаривая:

- Ах ты! Ещё мальчишка, нежный да молоденький, а любовников цвета своей юности лишаешь и за бабами бегаешь, да к тому же - за свободными гражданками, нарушая законы супружества и преждевременно стараясь присвоить себе звание прелюбодея.

Осрамив его такими речами, да и наказав побоями, он выбросил его за дверь. И этот образец бесстрашного любовника, выйдя из опасности невредимым, если не считать белоснежных ягодиц, пострадавших и ночью, и поутру, поспешил удалиться. Тем не менее, мельник сообщил своей жене о разводе и выгнал её из дома.

Она, раздосадованная обидой, принимается за старое и, прибегнув к женским козням, отыскивает старую ведьму, про которую шла молва, будто наговорами и чарами она может сделать, что - угодно. Осаждая её мольбами и осыпая подарками, она просит одного из двух: или чтобы муж, смягчившись, помирился с ней, или, если это - невозможно, причинить ему насильственную смерть, напустив на него выходца из преисподней или злого духа. Тогда эта колдунья сначала пускает в ход первые приёмы своей науки и старается смягчить дух оскорблённого мужа и направить его к любви. Но когда дело оборачивается не так, как она ожидала, она вознегодовала на богов и, не только рассчитывая на обещанную плату, но и в виде возмездия за пренебрежение к себе, замышляет уже гибель мужа и для этой цели насылает на него тень умершей насильственной смертью женщины.

Но, может быть, придирчивый читатель, ты прервёшь мой рассказ и возразишь:

- Откуда же, ослик, не выходя за пределы мельницы, ты мог проведать, что втайне, как ты утверждаешь, замышляли женщины?

Ну так послушай, каким образом, и под личиной животного оставаясь человеком, я узнал, чтo готовится на пагубу моему мельнику.

Почти в полдень на мельнице появилась женщина, полуприкрытая рубищем, с босыми ногами, изжелта-бледная, исхудалая, с лицом, почти закрытым распущенными, свисающими наперёд волосами, полуседыми, грязными от пепла, которым они были осыпаны. Её черты были искажены следами преступления и скорбью. Явившись в таком виде, она положила руку на плечо мельнику, увела его в спальню и, заперев дверь, осталась там долгое время. Между тем работники смололи всё зерно, что было у них под рукой, и, так как нужно было получить ещё, пошли к хозяйской комнате и стали его кликать, прося выдачи зерна. Не раз они его звали - хозяин ничего не ответил. Тогда принялись стучаться в двери - они заперты изнутри. Подозревая беду, они поднажали и, выломав дверь, проложили себе путь. Как ни искали, женщины там не оказалось, а на одной из балок висит хозяин с петлёй на шее, уже без дыхания. Они сняли его, вынув из петли, с плачем и рыданьями омыли тело и, исполнив погребальные обряды, в сопровождении толпы похоронили.

На следующий день прибыла его дочь из соседнего селения, куда она недавно была выдана замуж, вся в трауре, терзая распущенные волосы, от времени до времени ударяла себя кулаками в грудь. Ей было всё известно о домашнем несчастье, хоть никто её и не извещал. Но во время сна предстала ей тень её отца, всё ещё с петлёй на шее, и открыла все злодейства мачехи: рассказала и о прелюбодеянии, и о злых чарах, и о том, как, погубленный привидением, он низошёл в преисподнюю. Она рыдала и убивалась, пока домочадцы не уговорили её положить предел скорби. Исполнив у могилы на девятый день обряды, она пустила с молотка наследство: рабов, домашнюю утварь и вьючный скот. Таким-то образом случайность открытой продажи разбросала в разные стороны хозяйство. Меня купил огородник за пятьдесят нуммов. По его словам, для него это была большая сумма, но с моей помощью он надеялся добывать себе средства к жизни.

Ход рассказа, думается, требует, чтобы я сообщил, в чём состояли мои новые обязанности.

Каждое утро хозяин нагружал меня овощами и гнал в соседнее село, затем, оставив товар продавцам, садился мне на спину и возвращался в огород. Пока он, то копал, то поливал и гнул спину над остальной работой, я отдыхал и наслаждался покоем. Но вот, вместе с правильным течением светил, чередованием дней и месяцев, и год, свершая свой круг, после вином обильной, радостной осени склонялся к зимнему инею Козерога. Всё время дождь, по ночам росы, и, находясь под открытым небом в стойле без крыши, я мучился от холода, так как у моего хозяина не только для меня, для себя не было ни подстилки, ни покрышки, а обходился он защитой шалаша из веток. К тому же по утрам мне приходилось ногами месить холодную грязь, наступая на кусочки льда, да и свой желудок я не мог наполнять привычной ему пищей. И у меня, и у хозяина стол был один и тот же: старый и невкусный латук, что оставлен был на семена и из-за своего чрезмерного возраста стал похож на метлу, с горьким, грязным и гнилым соком.

Случилось однажды, что почтенный человек из соседнего селенья, застигнутый темнотой безлунной ночи и промокший от ливня, к тому же сбившийся с дороги, повернул усталую лошадь к нашему огороду. Будучи гостеприимно встречен и получив не слишком роскошный, но необходимый ему отдых, он пожелал отблагодарить хозяина, и обещал дать ему зерна, масла из своих угодий и даже два бочонка вина. Мой-то, не медля, забирает с собой мешок и пустые меха и, сев на меня без седла, пускается в путь за шестьдесят стадий. Проделав это расстояние, мы прибыли к указанному нам имению, где владелец приглашает моего хозяина к завтраку. Уже чаши переходили у них из рук в руки, как случилось чудо: по двору бегала курица, отбившись от остальных, и кудахтала, чтобы оповестить о том, что она сейчас снесёт яйцо. Посмотрев на неё, хозяин сказал: