Феликс Веселов. Три знака

 случайно и вскоре ушел из заведения, в разных концах которого мы работали…

 Больше его не видел. Помню его, и буду помнить.

 Итак у меня “случайно” появилось Евангелие, отчётливо помню это пожелтевшее

 Дореволюционное издание Четвероевангелия в плотном картонном переплёте,

 на верхней крышке которого отпечатался глубокий след от обода днища

 тяжелого ведра (впоследствии, когда у меня появился полный Новый Завет, я подарил

 это Четвероевангелие человеку, который потянулся к Богу).

 Было это, если мне не изменяет память, осенью 71-го года (может быть зимой 71-72 гг.)

 Несколько раз порывался читать- и бросал: чуждо, непонятно, неинтересно…

 А потом опять “что-то” заставляло меня тянуться к этой книге!

 Однажды начал читать Евангелие от Матфея- и каким-то внутренним зрением увидел

 то, что читаю (вторая глава). Увидел в цвете; тона приглушённые, зимние, “брейгелевские” (и, кажется, услышал; но в этом не уверен). По-моему, в это

 мгновение и началась моя вера.

  С тех пор долго ещё я называл (про себя) Евангелие от Матфея “цветным”,

 от Марка- “сухим”(долго недолюбливал его, лишь впоследствии оценил и полюбил),

 от Луки- “добрым”, а от Иоанна- “солнечным”,”сияющим”,”раскалённым”.

  Знакомясь с Евангелиями от Марка и от Луки, не видел внутренним зрением ничего;

  А когда читал Евангелие от Иоанна (место не помню) “видел” странную картину :

 чистое- чистое, темно-голубое небо, напоённое лучами невидимого солнца

 (оно лишь ощущалось где-то сзади); справа- высокое темно-зелёное дерево

 остроконечной, пирамидальной формы (может быть, деревьев было несколько,

 не помню); слева, на переднем плане- белоснежный правый угол (кажется с фризом)

 какого-то здания с колоннами. Белый мрамор ослепительно сверкает под лучами

 невидимого солнца, и темно голубое небо напоено светом и свежестью

 и темно-зеленые деревья…

 Долго ещё жила в памяти эта картина!

           Вера моя началась- а образ жизни почти не изменился.

  Я не скрывал своей веры; наоборот, объявлял о ней при каждом удобном

 случае (и при неудобном- тоже), хотя та среда в которой я “вращался” и работал,

 не только была вполне атеистической, но предполагала непременное исповедание

 “самого передового в мире мировоззрения”.

 Однако прошлая жизнь не отпускала меня; а я нередко и не стремился  вырваться

 из её цепких объятий: ещё не раз по уши залезал в нравственную помойную яму

 и хрюкал там от удовольствия.

 И снова, как теперь мне представляется, Господь вытаскивал меня оттуда-

  а я порой ещё и брыкался!

 Вот в такой обстановке я получил первый знак. Был у меня в то время знакомый,

 Промышлявший разным, в том числе иконами и старыми книгами; иногда я покупал

 у него дореволюционные религиозные издания. Характера он был недоброго, жёлчного,

 “знал всё” (тип дореволюционного деревенского начетчика), а я нелепо делился с ним

 многими своими мыслями, обстоятельно отвечал на бездельные вопросы…

 Однажды он привёз мне какие-то книги и, как это часто бывало, задержался;

 мы разговорились. По обыкновению едко посмеиваясь, он объявил мне, что

 никакой я не христианин, потому что не молюсь. Это задело меня за живое  (он был

 в то время поклонником Вейнингера, Шопенгауэра и к христианству относился,

 мягко выражаясь, прохладно) и я напыщенно ответствовал ему, что не молюсь

 потому , что не чувствую в этом внутренней необходимости, а в подлинном христианстве

 (вроде я тогда понимал, что такое “подлинное христианство”!) главное-искренность веры,

 а не формальное исполнение обрядов, бессмысленное механическое бормотание

 вызубренных молитв…И ещё что-то в этом роде. Мера глупости основной мысли,-

 не молюсь оттого, что не чувствую нужды в этом- была “велика и обильна”, но говорил

 я честно: действительно , я ещё не ощущал тогда потребности в молитве.

 Через некоторое время после этого разговора я совершенно неожиданно оказался

 осенью 72-го года в невыносимо фальшивой и безнравственной ситуации,

 причиняющей боль и  волнение близкому мне человеку (которому в то время  нельзя

 было волноваться). Невольным виновником был я сам. Я резко прервал её- и остался

 в полном смятении наедине с собой. Чувства возмущения, стыда, тревоги, ещё чего-то

 переполняли меня, я не находил себе места. Не знаю, как, зачем, почему я схватил

 Священное Писание- помню, что оно оказалось у меня в руках.

 Я автоматически, думая совсем о другом, открыл его, так же автоматически посмотрел

 на открытую страницу- и увидел слова, которые я сначала совершенно не понял,

 потому, что продолжал думать о своём. Лишь постепенно до меня стал доходить смысл

 читаемого мною : “Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только

 нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё…” Опустил глаза

 чуть ниже:”…один из учеников сказал Ему: Господи! Научи нас молиться…Он сказал им:

 когда молитесь, говорите: Отче наш, сущий на небесах!...”. Евангелие от Луки, конец 10-й

 и начало 11-й главы.

 Если бы я увидел в машинально раскрытой книге самые гневные, самые страшные слова

 Христа, если бы я прочёл:”змии, порождения ехидны”, или:”се, оставляется дом ваш пуст”,- они не поразили бы меня, как эти слова, ибо тогда я твёрдо знал, что заслуживаю

 самых гневных слов, они- справедливы.

             Больше всего меня потрясла именно мягкость упрёка , сострадающая доброта

 Слов Исуса, обращённых лично ко мне (в чём я не мгновения не сомневался!)- в той

 гнусной ситуации, в какую я попал по своей вине, они звучали в моём сердце…

 Не могу передать, как звучали. Я был оглушён ими, такими тихими!

 Помню, что потрясённо рассматривал эту страницу, перечитывал-“когда молитесь,

 говорите :’’Отче наш…”;закладывал страницу пальцем и рассматривал всю книгу,

 будто увидел её впервые…

 Конечно, сразу вспомнил свой разговор с “начётчиком”-и стало стыдно! Вспомнился

 и мимолётный странный случай, происшедший минувшим летом того года.

 Дело было утром. Проснувшись, я наспех умылся (спешил куда-то); напеваю что-то,

 вбегаю в комнату, где стоит мой письменный стол, - и испуганно застываю на пороге:

 у письменного стола стоит, склонив на грудь голову в остроконечном капюшоне и

 молитвенно сложив руки у груди, полупрозрачная, серовато-голубоватая фигура

 (потом подумалось;”как из сигаретного дыма”)…Я откровенно испугался- и хотя

 внешне это никак не проявилось, в то же мгновение фигура, не меняя своих очертаний,

 начала таять и медленно (за 2-3 секунды) исчезла.

 Придя в себя, я подумал, что фигура очертаниями напоминала фигуру на картине

 М.В.Нестерова ”Видение отроку Варфоломею”-ту, что справа; только я видел её

 в левой (от двери) части комнаты и была она обращена вправо (к той стене, на

 которой, спустя два года, стали появляться  иконы). Больше я ничего не сообразил

 тогда, а жаль!... (сейчас я думаю, что это было первое “указание” (знак) начинать

 молиться. Поскольку я ничего не понял, последовало второе “указание” (знак)

 начинать молиться- в более понятной, доходчивой форме! Оба этих знака были об

 одном и том же, поэтому я их не разделяю, считаю одним знаком- первым.)

  Многое в день первого знака я вспомнил и переосмыслил, потрясённо не

 выпуская  из рук Евангелия и не вынимая из него пальца…

 Тогда я начал молиться- неумело, спотыкаясь, но начал.

 Шли месяцы, сливались в годы. Опять “случайно” и за вполне приемлемую цену

 у меня  появился Новый Завет, появилась и новая  Библия; стали появляться

 иконы (осенью 74-го года жена поехала проведать родных и привезла подарок-