Наглое игнорирование (СИ)
Наглое игнорирование (СИ) читать книгу онлайн
Лейтенант-пехотинец, получивший на Финской тяжелое челюстно-лицевое ранение, в Отечественную становится начштаба… медсанбата и доходит до Праги.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Прислушался, глянул на соседа – тот выразительно пожал плечами. Был танкистом, но после контузии с ушами у него беда, только ор слышит, зато механик отличный и вояка умелый – с самого начала воюет, руки золотые и голова светлая. Странно, по звукам – вроде все в полном порядке, обычные голоса слышны и генератор тарахтит.
Показал ребятам глазами – что выдвигается и шагнул за угол. И чуть не воткнулся на полном ходу в Кутина, который явно шел их встречать.
— Вы чего? — удивился бывший наводчик, немного испуганно уставившийся на автомат в руках земляка. Старшина поспешил ствол отвести, чертыхнувшись про себя – мог и пальнуть, на взводе были – и он и автомат.
— Да вот – машины эти увидели. Трофеи подогнали? — снимая с боевого взвода и вешая оружие на плечо, ответил старшина.
— Ага. Немцы прикатили, — спокойно и безмятежно заявил Кутин.
— Это как так?
— Своим ходом. Мы как раз в госпиталь последних раненых отправили, только дух перевели, смотрим – опять едут, новых везут. Часовой на въезде был из новичков, шляпа с перьями, прозевал. Въезжает десяток грузовиков и с ходу из них начинают раненых выгружать. Ну, все, капут, всю ночь корячиться. Только собрались идти – глядь что-то не то. Немцы это. И грузовики и раненые и водилы и санитары – все немецкое.
А это хреново, так как получается кроме раненых самое малое два десятка вооруженных мужиков. Резню могут устроить запросто. Немцы меж тем выгружают и в ус не дуют – таблички-то свои, палатки, людишки в белом – ну, здорово все, не ошиблись. Наши стоят столбами, тут и фрицы замедлились.
— Гоголь, короче говоря. Ревизор, последняя сцена, — усмехнулся Волков, вспомнив виденную в Доме культуры постановку.
— Ну да, точно. Сейчас аплодистменты начнутся. Тут на белобрысую докторишку и снизошел святой дух. Напряглася и почти по немецки: " Варум стоп арбайт? Арбайт вайтер, алле пациентен траген цум хирургише блок. Шнелль!" — немножко бравируя тем, что вот – точно все воспроизвел, понимает тоже как говорить с врагом, не балбес какой, важно сказал Кутин.
— Так, хорошо по-командному получилось? — опять улыбнулся старшина. Беда прокатила стороной, стало дышать легче, словно нес тяжелый мешок весь день – и вот сбросил ношу с плеч.
— Ага, как у кадровика какого. Немцы таскать. Наши встрепенулись. А то я уже готов был пальбу начать и не я один – даже маленькая Маша уже с автоматом была.
— А потом? — спросил подошедший шофер. Бывший танкист тоже подтянулся, старательно смотрел за разговором, стараясь понять, что говорят. Когда он видел разговор, то почти как слышал – навострился уже по губам понимать, пень глухой.
— Дальше почти рождественская история: фрицы "ваффен хинлеген", а наши корячатся теперь с их ранеными. Оказывают помощь в полном объеме. А докторишку водой в штабной палатке отпаивают – после ее геройства откат пошел, так-то при фрицах – хоть памятник лепи, а потом все же бабья натура сказалась, слабый пол, что б там ни говорили, — опять же чуточку свысока заметил наводчик. Волков не стал ничего возражать, хотя отлично помнил, каким жалким был сам Кутин после своего геройства.
Послал шофера с докладом командиру автовзвода. Сам пошел искать начштаба. Как и ожидал – нашелся капитан там, где были пленные немцы. Вместе с несколькими вооруженными легкоранеными контролировал работу фрицев – те привычно таскали носилки со своими камарадами. Дико было видеть совсем рядом чужую форму и как-то непроизвольно руки тянулись к тяжелому ППШ на спине.
Фрицы, как ни странно, вполне освоились, работали, словно в своем госпитале – сноровисто, старательно и спокойно. Словно они и не пленные, а работники, наравне с Волковым. Равноправные, сотрудники, одним словом.
Капитан распорядился совсем странно – приготовить на кухне, что попроще и фрицев накормить через час. Из излишков. На вопросительный взгляд – пояснил, что сытого на бой меньше тянет, фрицев здоровых многовато для госпиталя, оружие они сдали, вплоть до пистолетов, но чем черт не шутит. Охранять все равно до утра придется, раньше ни черта с ними не сделать.
Старшина только козырнул. Он только движением плеч выразил аккуратно, что его эта ситуация поразила, и такого «гуманизьма» никак не ожидал на четвертом-то году войны. Не принято было так, особенно у немцев. Да и наши тоже хороши были, благо было за что.
Ночью лишний раз в этом убедился, когда сидел в парном карауле с тем самым глухим танкистом. Время было самое собачье – предрассветный морок, когда часовой должен быть особо внимателен. Поэтому Волков не стал кому другому поручать неприятный участок – площадку, где вповалку дрыхли немецкие санитары и водилы, которым выдали старую дырявую палатку в виде постельных принадлежностей – получился этакий здоровенный спальный мешок, в котором в общем достаточно тепло, если кучей спать. Кроме выражения заботы о пленных, что многими непонимающими было понято неправильно, имелись и более весомые причины – гансов перед сном обыскали, изъяв у них всякие ножи и маленький пистолетик "Шмайссер", за который хозяин тут же получил в морду. Причем дважды – свои ему тоже добавили, потому как всерьез опасались, что из-за него, дурака, и они пострадают.
Потому с голыми руками выскочить из здоровенного мешка было бы непросто, а выцветшая палатка отлично виделась на земле, даже ночью, и сама показывала – все ли в ней спокойно. Немцы вели себя смирно, только храпели многоголосо. Но все равно – их держали на прицеле и старшина сердился, что они, сволочи кормленые, дрыхнут без задних ног, а тут сиди, охраняй их, засранцев. Хорошо, раненые все были тяжелые и удрать у них бы не получилось, с ними проще. Откуда вся эта сволочь взялась, Волков не знал, но успел услышать, что раненые все как на подбор – сложные, да еще и не свежие – пара суток уже прошла явно. Уже когда выгружали – пяток оказались мертвыми. И все – первичные, то есть видать, что у фрицев с медициной опять швах полный.
Напарник-танкист был зол, сидел рядом и бубнил сердито. Ему, наверное, казалось, что шепчет про себя, но ворчание было вполне различимо старшиной. Недоволен был глухой, что не постреляли этих гансов.
По уму надо было бы его заткнуть, но с другой стороны караул никак секретом не получался – генератор за спиной все тарахтел, хирурги возились с последними из этой кучи рубленого мяса. Да и храпящие немцы шумели вполне достойно. Сзади, из палаток – тоже храп был слышен. В общем – никакой секретности, потому приходилось бдить. Капитан прошел с проверкой, тоже не спит. А с утра еще полуторку свою надо обслужить. Машина была не просто старая, а еще и как положено с залатанной крышей кабины спереди справа – потому что именно там автомат возили, в самодельных петлях из тряпок или зажимах из проволоки, а он, сука, иногда на ухабах стрелял в потолок – так он ППШ устроен. Затвор свободный, тяжелый, спуск мягкий, а трясет машину лихо.
Этот сосед обещал помочь, потому и сердиться на него не стоило. Советские авто были более требовательны к обслуживанию в смысле – чаще надо было обслуживать. Вот иностранные можно было и "на потом" оставить. Но и запороть иностранную, не проведя все же вовремя обслуживание или накосячив – было гораздо проще. Наши жрали любое говно в смысле ГСМ и допускали всяческие вольности, не ломаясь сразу, а "постепенно выходя из строя", да и ремонт был проще и запчасти доступнее. А некоторые вообще шофера делали из подручных материалов, что у тех же немцев было просто недопустимым.
— Не бухти! — внятно и строго сказал Волков своему напарнику.
В серой мгле танкист разглядел сказанное. Помотал головой отрицательно и зло ответил, прошептал по его мнению.
— Стрелять эту сволочь надо! Мы все цацкаемся. И зря!
— Начальству виднее, — мудро ответил старшина, старательно шевеля губами, артикулируя для понятности каждый звук. И совсем не мудро спросил:
— Сам-то стрелял?
Глухой усмехнулся неприятно – половиной рта.