Наглое игнорирование (СИ)

Корпус, сунувшись в предгорья Судет, понес тяжелые потери, в первую очередь – техникой. Танков осталось теперь совсем мало и с чем дальше двигать – а впереди еще были судетские горные укрепрайоны, построенные со всем старанием еще в 30-е годы – как-то было непонятно.

Одна радость – раненых все же мало относительно. Несравнимо меньше, чем раньше.

И словно затишье какое-то наступило. Отдых, почти санаторный. Основные бои гремели севернее, там, где проламывали дорогу на Берлин. А здесь – благодать. И весна в Германии ранняя и тепло уже становится. Особенно, если сравнивать с той же сталинградской степью или Карелией. И все же – чего этим тупым фрицам не хватало?

Капитан вышел на улицу, уже мимоходом удивившись затейливой деревянной резьбе на лестнице, постоял на солнышке, подышал свежим воздухом. Размялся немного, от сидения за бумагами усталость была сильной, хоть и иной, чем при длительном марше. Можно было бы пройтись, проверить караулы, но надо закончить списки на отправку посылок.

С прошлого года приказом Верховного разрешалось в виде поощрения бойцам и командирам передовых частей отправлять раз в месяц домой почтовые посылки – рядовым и сержантам – по 5 кило, офицерам – по 10, а генералам – аж по 16. Чтобы не было мародерства в отправку шли только собранные трофейными командами вещи, так что просто бойцу ограбить немцев и отправить посылку с их польтами и золотыми зубами не получилось бы никак. Делалось все строго и организованно – в частях готовили списки поощренных, отсылали их в политотдел, после одобрения там – подписывал комкор и по завизированным спискам, подбирая, что понужнее в тылу, снабженцы отсылали соответственно то, что имелось трофейного на складах.

Понятно, что в передовых частях, ведущих бой, это все было сложно сделать, потому оттуда списки шли куцые и неравномерно, а Берестов своего не упускал и хоть и ворчал замполит, что многовато поощряемых, но помогал всемерно. Медсанбат работал как часы, придраться было не к чему, а даже такая ерунда, как посылка с мылом или тканью оставшимся без кормильца семьям оказывала весомую поддержку. Многие санитары и водители были семейными и их детишки особенно нуждались в любой поддержке. Голодно и бедно жил тыл, отдавая все армии. Сами же медсанбатовские в этом убедились, посидев год в резерве.

Когда закончил работу – затылок словно чугунный и шея затекла. Но вроде бы все сделал – можно и отдохнуть. Сейчас у него была своя отдельная комната – угловая, маленькая, но с двумя окнами. Обстановка в ней была неожиданно спартанской – полки с книжками, кровать и столик. Шкаф еще платяной, да всякие модели кораблей на полках. Были и фотографии – но их кто-то снял – остались только невыгоревшие пятна на обоях. Для себя решил, что тут, наверное сын жил – подросток. Очень такая была комната характерная, без этих немецких уси-пуси с фарфоровыми мещанскими собачками и пастушками. Зато были всякие газеты и журналы с волевыми арийскими мордами на обложках. Читать их было противно, да и не вполне безопасно, в принципе это запрещалось, но после того, как капитан предоставил когда-то весьма интересные переводы замполит к этому его увлечению относился с пониманием.

И даже понукал иногда, потому как для выступлений очень были уместны именно из первых рук слова, показывавшие суть "нового порядка". И в политотделе к материалам от усатого Барсукова тоже было отношение хорошее, как полагал капитан – пользовались наверху его переводами в личных целях, но не переживал на эту тему. Потому как считал важным именно довести до возможно большего количества людей то, что вело немцев в бой и их конечную цель. Потому, когда попадались особенные перлы – с чувством выполненного долга передавал материал усачу. Как, например, высказанное Гитлером во всеуслышание во время выступления: "Мы должны развивать технику обезлюживания… я имею в виду устранение целых расовых единиц… Я имею право устранить миллионы людей низшей расы!" После этого самому становилось понятно – зачем так себя вели гитлеровцы?

Другое дело, что читать эти людоедские речи было морально тяжело. Берестов, освободившись малость от гнета бумаг, решил почитать что-нибудь полегче, благо книг было много. Подошел к книжному шкафу поглядел на корешки, пару книг вытащил, пожалел, что немецкий готический шрифт толком не понимает. Со вкусом пролистал книгу с картинками про африканских животных, вздохнул. Слоны, носороги, жирафы… Слоны и носороги уже в немецком арсенале встречались. Противотанковые самоходки так названы. Усмехнулся, прикидывая, чтó могли бы назвать немцы из своей техники "жирафом". Наверное что-нибудь с длинной антенной. А может уже и назвали, зверинец у них тот еще. Опять книжки с готическими буквами, черт их разберет. Бархатный переплет мягко лег в ладонь. не книга, фотоальбом. И на первой странице – парень в мундире. У орла на груди верхние перья короче нижних, две руны в петлицах – войска СС. А физиономией на старого хозяина дома похож. Это явно сын хозяина – морда уж очень похожа. Как-то привычно внутренне ощетинившись, капитан стал перелистывать твердые картонные странички с наклеенными фотографиями. Танки – те самые ПыЦы-I. Построения перед казармой. Несколько фото групповых, сидят и стоят, лыбятся в камеру молодые эсэсманы. Позируют с винтовками. Несколько странных фото – немцы с оружием, но почему-то голые веселятся у стола с пивными бутылками, двое показывают жопы фотографу. Поморщился, перелистнул.

Явно Франция пошла – силуэты у разбитых танков смутно знакомые – до войны как раз обучали в училище эту французскую технику. Негры-пленные сидят кучками. Брошенные французские танки, разогнанные обозы французов вдоль дорог – как это похоже! Парень на фоне Эйфелевой башни с приятелями, с бутылкой в кафе – хорошо французы воевали – гарсон в фартуке улыбается гостям куда шире, чем сами фрицы. Рад копеечке, заметно. Небось, плюнул немцам в стаканы или вино разбавил, герой. Девки гологрудые, отплясывают канкан на сцене в зале. Тоже улыбаются на все зубы. Парень с голой девкой, жмущейся к герою-победителю.

То, как гордая Франция, подкрепленная английским экспедиционным корпусом, живо капитулировала тогда сильно удивило всех сослуживцев Берестова. Ведь армия отличная, современная и еще с начала "странной войны" полностью отмобилизованная, занявшая рубежи обороны и явно наладившая взаимодействие. Как хорошо держались французы в Великую войну!

И вот – гордый галл услужает бравым бошам, а гордые француженки стелятся половичком перед победителями. А сейчас слышно, что вроде и Франция в союзниках опять. Только сложно сказать – кто там будет героями войны: рестораторы, разводившие алкоголь и проститутки, засношавшие до полусмерти.

Берестов потянул другой альбом – этот явно посвящен войне в СССР, вроде как ничего особенного, все виденное в начале войны своими глазами. Сваленный памятник Сталину с отбитой головой, сгоревшие и брошенные наши танки, грузовики, самолеты, пушки и тягачи, кучами и колоннами пленные красноармейцы. Глаз зацепился только за бравых фрицев, гордо едущих на древних Рено-ФТ мимо изб, подписана эта фотка была "Плесков, 7 августа 1941 года". Такие же танки были в первом альбоме, служили на них французы. Хотя, может и польские трофеи. Наклеены фото только в самом начале, дальше просто вложены. Смотреть было тяжело, да и смысла не было разглядывать уже виденное, потому капитан, поморщившись, пихнул альбом обратно на полку, но неудачно, зацепив краем, отчего собрание фотографий перекосилось и из него выпал толстый конверт. Поднял с пола, вытряхнул содержимое. Оказались тоже снимки – и стало понятно – какие. Видимо, мать немца этот конверт не видела, а только пыль сверху протирала, иначе бы припрятала, как фотографии со стен. Закипая, Берестов посмотрел запечатленное на снимках, рявкнул в окно, отчего тут же прибежало четверо санитаров с автоматами и сам потом не помнил, как оказался в флигельке, где скромно и тишком жили хозяева фольварка. И как пистолет в руке оказался – тоже потом никак не мог понять. Затряс веером фотографий перед побледневшими физиономиями.