Наглое игнорирование (СИ)

Старшина чертыхнулся, отвлекся, про харчи думая, опять слишком близко к переднему грузовику прижался. Зрение как-то странно изменилось – словно в трубку из газеты смотрел, только дорога и кузов впереди, никак ни на что другое не посмотришь, все вне узкой зоны сливается в неразличимые полосы, хоть скорость и не шибко велика. Когда едешь, а тебя везут – совсем иное, а тут – только успевай реагировать! И шея задеревенела, хотя, когда учили водить – говорили много раз – не напрягайся, обмякни, расслабленно сиди, а то за полчаса ухайдакаешься полностью. Покосился на старшего машины, которым или которой, была лейтенантша из аптеки, тощая и сонливая, сидела отстраненно, совой таращилась по сторонам. Сама-то машину водить не умеет, потому замечаний не будет, уже хорошо.

А здорово все-таки! Научился ведь! Без отрыва от производства! Теперь бумажками оформить – и готовый шофер на гражданке. Хотя, по уму-то учиться еще и учиться, много хитромудрости в этой механике. Только глазами иной раз лупал, когда смотрел, что ухитряются придумать опытные водители. То машины использовали как паровозы – сам своими глазами видел, что когда готовились к побоищу под Курском трехтонки ЗиС-5 были поставлены на рельсы, и тянули по путям по 3-4 вагона с воинскими грузами. То ли паровозов было мало, то ли секретность приготовлений на переднем крае того требовала – но сам видел. И много чего удивительного. А уж как выкручивались фронтовые шоферюги из самых беспросветных положений, которых во время войны полным-полно – хоть книги пиши.

Ни разу не видел, чтобы такое немцы сообразили. А наши – когда в украинской липкой черноземной грязище танки вязли – водители «студебекеров» устанавливали запаски вторыми скатами на ступицы передних ведущих мостов. Конструкция крепления колес на наших и заграничных грузовиках позволяла делать это. «Студеры» получали по три пары сдвоенных ведущих колес, и при этом уменьшалось удельное давление передка на грунт. Поворачивать становилось тяжело, руль пудовым становился, но это уже были пустяки. «Студебеккеры» были вообще интересными машинами и наши их еще больше усовершенствовать ухитрялись. Передние и задние буфера этих машин находились на одинаковой высоте. Американцы так делали, чтоб подтолкнуть застрявшую машину, ставить машины на железнодорожные платформы "по звуку", вплотную, и завести с толкача заглохшую. А наши шоферы развили идею. Они сцепляли тросами вплотную, буфер к буферу по две и по три машины, поездом. И такой сцеп, 6-9-осный «тянитолкай», имел лучшую проходимость, чем гусеничные тягачи и танки.

Другое дело, при всем том, что американские и немецкие машины, куда не слишком пока разбиравшийся в деталях Волков щедрой рукой сметал и чешские и французские и бельгийские авто, которых в вермахте было очень много, были нежнее и требовательнее к своему обслуживанию и уходу, чем советские. Любой машине после поездки надо было проводить обслуживание, проверяя системы и доливая воду и масло, но наши были не такими капризными и требовательными, чем иностранки. Хотя они и были сделаны более тщательно и удобнее, иностранцы не были вынуждены делать свои авто так, чтобы их могли ремонтировать прямо на фронте, им не требовалось максимально удешевлять их производство, экономя на всем. Да и не поставишь в действующую армию на замену новые кабины, дверки, крылья и прочее – не важное для боя. Потому у наших машин конструкция военного времени от довоенной сильно отличалась. Зато позволяло это много чего соображать и химичить на месте, лепя второстепенные вещи из чего попало, потому наши полуторки и трехтонки внешне частенько сильно отличались друг от друга, в отличие от «опелей» и тех же «студебеккеров».

Старшина, как человек свой в армии, нередко дивился всему тому, что волокли немцы на фронт и что для боевой работы не было нужно вообще. Жить немцам на войне было, конечно, удобнее, привыкли сволочи к комфорту, но Волков прикидывал – сколько же транспорта отвлекается на эту ерунду и полагал, что рыгнется врагу эта никчемушная белиберда. Да и так – на первый же взгляд видел, что при всех этих кремах для бритья, маникюрных ножницах и прочем таком же – немцы поголовно вшивые до удивления и моются редко, нет у них помывочных подвижных и вошебоек на колесах, хотя проще простого это сделать. И толку с того внешнего вроде комфорта, когда вши кусают и грязь по всему телу коркой? Телу-то душно, плохо организму, ему чистота нужна.

Прогремели под колесами железяки – вроде похоже на то, что накрыли наши штурмовики автоколонну и потом дорожники сгребли хлам на обочины, а всякое несерьезное убирать не стали, лишь бы камеры не пробило. Да и не убрать сразу все за катящимися катком войсками, проходима дорога – и ладно, вперед надо, вперед! Давить гадов, продыху не давать!

Прижался к обочине – встречная автоколонна впритирочку протиснулась, скорей бы доехать, как неопытный водитель, Волков с трудом успевал видеть одновременно – что впереди и что справа-слева. Получалось только что-то одно ухватить, вертя очумелой головой на одеревеневшей шее.

Ухватил глазом знакомый уже значок – эмаль белая яркая и красный крест со стрелкой – скоро уже медсанбат. Впереди идущие грузовики тоже это почуяли, поддали ходу, пришлось напрячься, уже и так уставшей ногой давить газу. И тощая аптекарша тоже заметила, встрепенулась как-то, сова очкастая. Углядела, надо же! А то не видать было, такое с полкилометра в глаза бросается! Даже и без пенсни!

Узнал наконец местность, точно – прибыли. И еле-еле успел тормознуть, качнув старшего машины чуть не лбом в стекло. Прибывшие до пункта назначения автомобили вставали в рощице, где находились хозслужбы, так обычно делили медсанбат – лечебники в одном месте, а хозяйственники обеспечивающие – по соседству. Вместе вставать отучили авианалеты и артобстрелы уже давно.

— Приехали, тащ лейтнант, — еле проговорил пересохшим ртом и неуклюже стал вылезать из тесной кабинки, тем более, что и руки и ноги были чуточку не свои после рейса.

— Вижу, не слепая, — сварливо буркнула старшая сова, разбираясь с системой открывания деревянно-брезентовой дверки. И чего обиделась? Довез ее целой, даже лбом со стеклом не поцеловалась, а вроде как недовольна. Женщины, одно слово! Все им не так. Сам-то Волков был бы только рад, если бы его так возили, словно барина какого. Подошел к ребятам, ставшим кучкой и закурившим, благо тут же задымили и старшие машин.

— Гляди-ка, а наши еще машины получили, — сказал один.

— Это, наверное, разведчики подкатили, — согласился другой.

Стараясь не высыпать махорку с клока газеты, Волков кинул взгляд туда, где базировались медики. Увидел серые тентованные грузовики. Заляпанные грязью, но ясно любому – немецкие. Вздрогнул, сунул в кисет недоделанную самокрутку, крутанулся – свой автомат оставил в кабине, в зажимах.

— Ты чего? — удивился сосед.

— Не нравится мне это. И тут в расположении нас никто не встретил и там наших не видать. Неладно. Товарищ старший лейтенант, разрешите глянуть?

Старший колонны сначала попытался ухмыльнуться, потом как-то поусох.

— Давайте, старшина, возьмите людей и проверьте что там.

Потом, все-таки ухмыльнулся. дескать, раз Волков такой пугливый, то пущай и бегает. Ну, не ново. Инициатива в армии наказуема, давно известно.

— Ты, ты и ты – взять оружие и за мной, — буркнул старшина. Все это ему уже как-то сильно не нравилось.

Ноги после поездки не вполне были послушны, потому двигались этакой нелепой трусцой, но довольно быстро, стараясь прикрывать друг друга и не облегчать работу тому, кто, возможно, уже взял на прицел. Одна радость – темнеет уже. Добежали до ближайшей палатки, встали за ней, словно она была каменным домом. У немецких машин – ни души. Старшина дернул углом рта – не защита брезент ни разу, а поди объясни – сразу как-то спокойнее стало, когда с открытой местности ушли. Сосед мотнул головой – кивком показал на своих, что курили в рощице у пригнанных грузовиков. Сейчас там никого не было видно – тоже встревожились, видно, попрятались. Дошло, значит.