Возмездие

    Голос диктора. «Личное и строго секретное послание от господина Черчилля маршалу Сталину. Имеются достоверные сведения о том, что немцы проводили испытания летающих ракет с экспериментальной станции в Дебице в Польше. Дебица лежит на пути ваших победоносно наступающих войск… Поэтому я был бы благодарен, маршал Сталин, если бы Вы смогли дать надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дебице, которые ваши войска смогут захватить после овладения этим районом. 13 июля 1944 года».

    На экране — хроникальные кадры: деловая и суровая Москва летом 1944 года.

    Голос диктора. «Секретно и лично от премьера Иосифа Виссарионовича Сталина премьер-министру господину Уинстону Черчиллю. Мы хотели бы выполнить Вашу просьбу, изложенную в послании от 13 июля относительно экспериментальной станции в Дебице, если эта станция попадет в наши руки…».

    Пасмурный вечер. Моросит мелкий дождик. Отряд полковника Млынского растянулся колонной. Тускло поблескивают мокрые каски солдат и оружие. В середине, колонны лошади тянут несколько крытых фур. Ноги лошадей и солдат скользят по размокшей глине. Рядом с одной из фур шагает капитан медицинской службы Ирина Петровна Быстрова.

    Млынский обгоняет колонну верхом. Поравнявшись с Ириной Петровной, бросает поводья Ерофееву, слезает с седла и обращается к идущим девушкам:

    — Здравствуйте, девушки!

    — Здравствуйте, товарищ полковник! — отвечают все, кроме бойкой рыжеволосой радистки Кати Ярцевой. У той свое приветствие:

    — Здравия желаем, Иван Петрович! — И глаз у нее голубой, нахальный. — Почаще бы к нам заглядывали. Всегда рады вас видеть.

    — Спасибо, Катя, — улыбается Млынский. — А вот рацию оставлять не следует.

    — Она тут, рядышком, товарищ полковник… В фургоне.

    — На переправе ни на шаг от рации, сержант, — говорит строго Млынский и подходит к Ирине Петровне. — Вероятно, без бои не обойдется. И братьям полякам помочь придется. Как переправитесь, разверни полевой медпункт.

    — Ты устало выглядишь, Иван…

    — Ничего…

    Они прошли вперед, а Ерофеев, не слезая с коня, выговаривает Кате Ярцевой:

    — Ты что язычок распускаешь? И не таращь на меня свои — бесстыжие буркалы — бесполезно!

    — Катя покорно, опускает глаза и говорит смиренно:

    — Прости, Ерофеич, как-то я не подумала…

    — Вот то-то.

    — Неужели совсем уже бесполезно? — спрашивает с сожалением Катя.

    — Тьфу, чертова, девка! — в сердцах ругается Ерофеев и, хлестнув коня, отъезжает, провожаемый дружным смехом.

    Вдоль колонны навстречу ее движению галопом мчатся трое: старшина Полищук, девушка лет шестнадцати и паренек в конфедератке и с немецким автоматом за плечами.

    — Товарищ полковник! — докладывает Полищук. — Связные от польских партизан.

    — Ванда Милевская! — докладывает, лихо спрыгнув с лошади, девушка. — Из отряда «Варшава».

    — Станислав Дановский, — подходит к полковнику парень.. — Отряд «Костюшко». Швабы атакуют наш отряд на том берегу Сана, южнее Сталевой Воли…

    — Ерофеич! Хвата срочно ко мне!

    Млынский достает из планшетки карту. Полищук растягивает над ним плащ-палатку.

    — Это здесь, — показывает Станислав на карте.

    — Ясно. Часок продержитесь, и мы подойдем.

    — Есть!

    — Отряд «Варшава», — сообщает Ванда, — прикрывает левый фланг коридора. Плавсредства сосредоточены около села Пшедоба.

    — Значит, не сгинела Польша, — улыбается Млынский.

    — Не сгинела и не сгинет, пан полковник! — горячо говорит Станислав.

    — За нашу и вашу свободу, товарищи! — отвечает Млынский.

    Дождь перестал. Из-за туч иногда проглядывает, луна, и тогда на реке видны лодки. Слышен плеск весел и приглушенные команды. В стороне изредка взлетают ракеты, и оттуда доносятся тревожащие ночь пулеметные очереди.

    Фуры, тачанки, лошадей и легкие орудия переправляют на плотах. У берега солдаты спрыгивают с плотов в воду и переносят на руках ящики с боеприпасами, помогают лошадям вытащить на берег тяжелые фуры и орудия.

    Командир роты Бейсамбаев и старшина Коваленко переносят на руках через прибрежную полосу воды Ирину Петровну. Другие солдаты — Катю Ярцеву и остальных девушек. Несут с шутками и уже на твердой земле опускают не сразу.

    Высадив людей на западном берегу, лодки и плоты возвращаются обратно.

    — Старший лейтенант! — приказывает Млынский Бондаренко. — Прикройте своей ротой правый фланг переправы! Займите старые окопы!

    В ту же ночь по шоссе двигалась колонна немецких танков.

    Впереди — открытая легковая машина с эсэсовскими офицерами и охраной. Рядом с водителем — штурмбанфюрер Занге.

    Регулировщик с бляхой фельдполиции на шее светящимся жезлом указывает поворот, и машина съезжает с шоссе на проселочную дорогу. Следом за ней один за другим скатываются шесть танков.

    На западном берегу реки полковник Млынский наблюдает за переправой. Стало заметно светлее. В бинокль видно, что рядом с последними лодками плывут, держась за борта и подняв над головой оружие, солдаты. Впереди — старшина Полищук. Река широкая. Ветер и течение гонят лодки в сторону от переправы.

    — После такой купели по сто граммов положено, — говорит Ерофеев.

    — Не завидуй, Ерофеич, — усмехается майор Хват, — Успели б штаны обсохнуть…

    Кроме Ерофеева и Хвата на пригорке рядом с Млынским — командир польского партизанского отряда Милевский и Ванда. Млынский опускает бинокль.

    — Ах молодцы! Товарищ Милевский, я думаю, через полчаса вы сможете начать отвод ваших людей.

    — Есть!

    — Передайте партизанам нашу сердечную благодарность.

    — Дзенькую, товарищ полковник. Мы считаем за честь вместе с вами сражаться за свободу наших народов.

    Последние лодки приткнулись к берегу.

    Комиссар отряда Алиев, поднявшись к Млынскому, докладывает:

    — Последний эшелон закончил переправу, товарищ полковник. Потерь нет.

    — Отлично! Управились почти на час раньше, чем запланировано. Чья инициатива, Гасан, вплавь через реку?

    — Старшины Полищука.

    — Ах морская душа… Объявить благодарность!

    В этот момент разорвался первый снаряд. Он упал с большим недолетом. Второй и третий разорвались ближе…

    — Танки! — донесся чей-то крик. И его как эхо подхватили разноголосо: — Танки!.. Танки!..

    Млынский видит, как от темного лесного массива отделились едва различимые в предрассветном сумраке немецкие танки и поползли к переправе, изредка стреляя на ходу. От переправы мимо них пробегают бойцы и занимают оборону по краю оврага, по которому движется основная часть отряда.

    Один из снарядов разрывается недалеко от медпункта.

    Старшина Полищук повис на поводьях, сдерживая заметавшуюся лошадь, впряженную в телегу с ранеными.

    — Гранаты и противотанковые ружья к бою! — командует Млынский.

    Осколком разорвавшегося снаряда ранит командира польских партизан Милевского.

    — Отец! — кидается к нему Ванда.

    Полищук и Бейсамбаев подхватывают его и несут к палатке медпункта. Зажимая рану рукой, Милевский говорит сквозь стиснутые зубы:

    — Ванда, дочка… Передай мой приказ бойцам: держаться! Иди, родная… иди…

    Млынский бежит к медпункту. Ерофеев не отстает от него ни на шаг.

    Их обгоняют несколько солдат с противотанковыми ружьями, спешащие на позиции, которые занимали польские партизаны.

    Мелькает Полищук со связкой противотанковых гранат.

    Бейсамбаев у палатки медпункта спокойно набивает патронами автоматный диск…

    Млынский стремительно входит в палатку и застывает на пороге.

    Керосиновые лампы — одна из них подвешена к потолку, а две другие держат в руках солдаты с марлевыми повязками на лицах — освещают палатку и стол, накрытый окровавленной простыней. Ирина Петровна oпe-рирует Милевского. Работает спокойно и четко. Ей ассистирует пожилая медсестра. Повернув на секунду лицо, закрытое маской, Ирина Петровна снова склоняется к Милевскому.