Возмездие

    Еще одного солдата, вырвавшегося вперед, срезала очередь из автомата… Слышались команды офицеров:

    — Внимание! Брать живьем!.. Приказ — брать живьем!

    И поэтому огонь немцы вели не прицельный, считая, что тем двоим никуда не деться…

    До конца болота было еще далеко. Силы кончались, и в автомате оставались считанные патроны.

    Двигались Афанасьев и Горшков все медленнее и медленнее. Они все глубже увязали в болотной жиже…

    Снова отход прикрывал Афанасьев…

    Слева, на расстоянии метров двухсот, из-за нескольких чахлых деревьев, растущих на болоте, неожиданно появилась группа эсэсовцев.

    Афанасьев резанул по ним последней очередью. Двое упали, а третий выстрелил из карабина. Вскрикнув, Афанасьев рухнул, постепенно погружаясь в болото.

    Горшков услышал крик и вернулся. Он нагнулся, поднял Афанасьева и, не обращая внимания на солдат, которые, не стреляя, медленно приближались, вытащил капитана на островок из нескольких торчащих на болоте кочек. Автомат был потерян, и, хотя Горшков понимал, что в нем не осталось патронов, все же пошарил вокруг в надежде найти его. Обтер лицо Афанасьева, который еще дышал. Афанасьев открыл глаза; увидев Горшкова, попытался подняться. На это ушли последние силы. Горшков обхватил его, поддерживая…

    — Уходи, — тяжело дыша, сказал Афанасьев, — уходи… Приказываю! Береги планшет, я задержу их… Недолго… Иди… На юг…

    Горшков отпустил его. Капитан, шатаясь, стоял на месте, расстегивая кобуру пистолета…

    Горшков уходил не оглядываясь…

    Было тихо, даже собаки не лаяли, только чавкали сапоги приближавшихся солдат…

    Услышав первые выстрелы, Горшков остановился, но лишь на секунду. Поправив планшет, висевший на шее, он решительно двинулся к берегу. Темнота укрыла его..

    Дрожки деда Матвея стояли у ресторана. Дед, внимательно наблюдавший за улицей, заметил приближающегося Охрима. Тихонько натянул вожжи. Лошадь тронулась. Охрим, увидев, что дед пытается уехать, быстро пересек мостовую.

    — Разве дрожки твои не для всех, Матвей Егорович? — подсаживаясь на ходу, спросил Охрим.

    Дед Матвей промолчал.

    — Ты табличку повесил бы, что только для немцев.

    Дед Матвей, не оборачиваясь, хлестнул лошадей.

    — Чего тебе надо? — спросил он.

    — Хочу узнать, где ты покупал овес в прошлую пятницу.

    Дед Матвей обернулся и с удивлением посмотрел на Охрима.

    — Я взял его в долг…

    — Вот так, — улыбнулся Охрим. — Времени мало у нас, Матвей Егорович. Совсем нету времени. — Он передал деду кисет. — Это надо срочно доставить в лес.

    — Как срочно-то?

    — А прямо сейчас. — И протянул деду сложенную для закрутки газету. — Здесь пропуск на выезд из города. Сейчас от тебя зависит многое, Матвей Егорович. В опасности Млынский.

    — Иван Петрович? Ох, мать честная…

    — Поспеши, дед Матвей. Осторожно только… — И Охрим, соскочив на ходу, исчез за углом в переулке.

    Дед Матвей хлестнул лошадь и погнал дрожки по улицам города.

    Горшков выбрался на сухое место под утро. Лег и закрыл глаза… Очнулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.

    — Вставай! Ну вставай же!

    Он открыл глаза и у самого лица увидел большие кирзовые сапоги, потом полу серой шинели и лицо Ерофеева. Горшков улыбнулся и стал подниматься. К нему уже подходил Млынский.

    — Вот, — протянул он майору планшетку.

    Млынский, взяв планшетку, спросил:

    — Где остальные? Где Афанасьев?

    — Афанасьев? — сразу не понял Горшков. — Там, — показал рукой на болото, опустился на землю под дерево и уснул.

    Он не слышал, как бойцы Млынского выбили карателей из болота, как его переворачивал Ерофеев, под-кладывая шинель. Он спал… А над болотом стелился туман. Где-то выла собака… Бойцы стояли у островка, на котором лежал Афанасьев. Около лица золотилось несколько гильз. Тонкая струйка крови из аккуратной дырочки запеклась у виска. В судорожно сжатой руке был зажат пистолет. Вокруг болото было пустынно, и только по-прежнему где-то недалеко скулила собака.

    Млынский поднял пистолет, оттянул затвор… он был пуст.

    — Последним… — тихо сказал майор.

    Наташа принимала шифровку, быстро записывая столбики цифр. Бесстрастный голос переводил эти цифры в слова: «Командиру отряда особого назначения майору Млынскому…»

    Млынский медленно шел по лесной тропинке. Под ногами шуршали прошлогодние листья, между которыми кое-где пробивалась зеленая травка. Он шел, и ему казалось, что у каждого дерева стоит человек, стоит и пристально смотрит в глаза майору. Они были все такими же, какими он их запомнил при жизни: Зина с тяжелой сумкой, усталым взглядом и доброй улыбкой… Афанасьев в красноармейской шинели, накинутой поверх немецкого мундира… отец Павел с лопатой, в подоткнутой рясе… Захар… смущенно улыбающийся Юрченко… профессор Беляев…

    Дальше стояли в сумраке мичман Вакуленчук… капитан Серегин… бойцы из его отряда… парашютисты Федорова…

    Млынский повернулся и зашагал обратно. Лес был пуст, Млынский был в нем один…

    Он вышел из леса и, увидев на поляне освещенных утренним светом Наташу и Ирину Петровну, невольно улыбнулся им.

    — Срочная, товарищ майор. — Наташа протянула радиограмму.

    — «От имени штаба фронта благодарю и сердечно поздравляю вас и личный состав отряда с успехом. Гордимся вашими героическими подвигами в тылу врага…»— читал он. Текст расплылся перед глазами. — Наташа, прочти, я что-то не разберу…

    — «…Завтра в двенадцать ноль-ноль московского времени, — громко прочла Наташа, — вам надлежит явиться к коменданту Кремля генерал-лейтенанту Спиридонову…».

    — Иван Петрович! — позвал от сторожки знакомый голос. Он обернулся и увидел Хвата и деда Матвея, который, задыхаясь от быстрой ходьбы, спешил к нему.

    — Меня в Москву вызывают зачем-то… В Кремль, — сказал, улыбаясь растерянно, Млынский…

    Просторный кабинет был залит лучами весеннего солнца. Стены от пола до середины обиты деревянными панелями, а дальше, до потолка, затянуты светлым крепом. Обстановка строгая, скромная. На большом письменном столе, покрытом зеленым сукном, лежала кожаная папка и стопка телеграмм. Рядом — аппарат ВЧ. У стола — широкое жесткое кресло с плетеной спинкой. Над ним на стене висел портрет Ленина.

    На полу от входных дверей до стола тянулась красная дорожка, покрытая сверху легкой льняной тканью. Справа на стене — большая карта с обозначенной на ней оперативной обстановкой на фронтах, в левом углу — часы…

    Командующий фронтом генерал-полковник Ермолаев и начальник Главного разведывательного управления Наркомата обороны генерал-лейтенант Кондаков стояли у длинного полированного стола, на котором лежала развернутая оперативная карта фронта.

    Сталин в хорошем настроении неторопливо прохаживался по кабинету.

    — Нам удалось, — докладывал Ермолаев, — точно выявить характер обороны противника, систему огня и дислокацию резервов группы армий фон Хорна… В настоящее время с помощью отряда майора Млынского мы должны…

    — Хорошо, — прервал его Сталин. Он остановился у письменного стола и как-то незаметно нажал кнопку вызова. Секретарю, который появился в дверях, Сталии сказал:

    — Пригласите, пожалуйста, товарища Млынского.

    — Слушаюсь, товарищ Сталии.

    Млынский вошел в кабинет. На нем была фронтовая форма — гимнастерка с ремнем, перетянутым портупеей, на груди выделялся новенький орден Красного Знамени, еще один орден Красного Знамени и «Знак Почета» с отбитой эмалью. Стукнув каблуками новых сапог, Млынский представился:

    — Товарищ Сталин! Командир отряда особого назначения майор Млынский по вашему вызову прибыл.

    Сталин положил трубку в пепельницу и быстро подошел к майору.

    — Здравствуйте, товарищ полковник!

    Млынский, смутившись, произнес: