Транзит Сайгон – Алматы. Судьба вьетнамского партизана. Исторический роман (СИ)

С утра я любил наблюдать как заместитель комбата, наш инструктор по вьет-водао занимается разминкой с трофейным японским мечом. Он очень плавно скользил между частых ветвей, произвольно меняя боевые стойки, играя с центром тяжести, меняя баланс, как бы примеряясь к жизненно важным центрам незримого врага. Заканчивал разминку он зачастую одним молниеносным ударом меча по банановому дереву, рассекая толстенный ствол одним движением, да так, что разрубленное надвое дерево продолжало стоять, как ни в чём не бывало. Меч проходил сквозь древесную массу, как сквозь масло. Потом, правда, он учил нас, что вовсе не обязательно владеть трофейным мечом или автоматом, для того чтобы практиковать искусство самообороны. Любой предмет способен превратиться в грозное оружие, будь это заострённый бамбуковый ствол, кирпич, или обрезок трубы, который можно спрятать в рукаве. Центральной концепцией в его поучениях было восстановление справедливости и гармонии в мире. Страдания невинных, злоупотребления властью, физическое и моральное насилие над личностью были порождением помутнённого сознания, тёмных сил эпохи раздора. Путь воина заключался в постоянном самосовершенствовании, потому что воин должен пройти сквозь эру раздора незапятнанным и всегда стремиться восстановить природный баланс между светлым и тёмным, исцеляя раны нанесённые гармонии мира замутнённым сознанием власть предержащих.

Для того чтобы мы не расслаблялись, он нередко нападал на нас в самых неожиданных местах. Бывало идём мы на занятия или с занятий, как вдруг выскакивает из непроходимых джунглей инструктор и с отчаянным криком, валит одного, а то и сразу нескольких из нас на землю. Излюбленным объектом для него стал почему-то добродушный здоровяк Лап, которого он особенно любил ронять на землю, обхватив ногами за шею – этим он как бы показывал, нам, что рост и вес противников, равно как и их количество, никогда не должны становиться препятствием для поединка с ним.

Большая часть уроков в школе была посвящена военному делу: мы изучали различные виды вооружений, применявшихся на войне, основы сбора разведывательных данных, практиковались в стрельбе и метании гранат, занимались физической подготовкой. После школы мы выполняли свои обязанности по поддержанию чистоты территории, приготовлению пищи, мытью посуды, уборке. Не преувеличивал отчим и насчёт музыки – занятия вёл известный ещё с довоенных времён композитор. Человек эмоциональный и творческий он влюбился здесь в учительницу французского языка, но та заняла с ним позицию полной неприступности. Позже она вышла замуж за известного в партии полевого командира. В результате появились лирические песни «Голубая река» и «Раненая птица», которые очень любили в народе даже после войны. Когда же наступал вечер, мы все собирались на центральной поляне для обсуждения вопросов марксистско-ленинской теории и прослушивания последних новостей и фронтовых сводок по радио.

На Севере уже тогда намечался перелом. Де Латтр, отстояв французские позиции в Ханое и Хайфоне, решил было перейти к наступлению. Зиап знал, что на этот раз имеет дело с очень и очень достойным противником, с лучшим генералом Франции, и был готов к схватке. Войска де Латтра атаковали силы Рабоче-крестьянской армии по земле, по воде и с воздуха – в бой были брошены американские танки «Шерман М-4», с моря в дельту Красной реки были введены амфибии с морской пехотой на борту, а с воздуха в места скопления красноармейцев посыпались бомбы и десантные батальоны. Наши были вынуждены отступать от Красной реки к Чёрной. Трижды Зиап бросал свои войска в контратаку, и трижды терпел поражение от де Латтра, в первую очередь из-за технического превосходства французской армии. Если Зиап, при планировании сражений, основывался на прекрасном знании местности, то де Латтр каждый раз умело использовал все доступные ему технические преимущества над врагом.

Когда две дивизии Зиапа, выйдя из джунглей, начали наступление по открытой местности на Ханой, стремительно сгоняя французские войска со стратегических высот, де Латтр поднял авиацию и распорядился бомбить коммунистов напалмом. Отступив, чтобы сохранить жизнь своим солдатам, Зиап бросил свежие силы другой, 316-й дивизии, на Хайфон, где местность, густые джунгли и глубокие расщелины известняковых скал, позволяла бойцам перемещаться незаметно для авиации противника, но де Латтр воспользовался флотом. В тот момент когда французские солдаты уже сдали коммунистам все аванпосты на подступах к Хайфону, вверх по реке поднялись три эсминца и два десантных судна, которые открыли по бойцам дивизии орудийный огонь прямой наводкой. Снаряды врезались в массы, разбрасывая в воздухе оторванные конечности целых взводов. Атака была сорвана.

Зиап дождался муссона, и когда с неба хлынули сезонные дожди, предпринял третье наступление, ещё южнее, в дельте реки Дай, служившей продовольственной житницей Тонкина. Если авиация была обезврежена сезоном дождей, то мелководная река Дай была непроходимой для эсминцев, думал он. Но как только три дивизии армии Зиапа форсировали реку, де Латтр распорядился поднять лёгкий речной флот и амфибии. Французы смогли потопить все сампаны и джонки, на которых дивизиям Зиапа должны были быть переправлены боеприпасы.

На отвоёванных территориях вокруг дельты де Латтр возвёл целую линию неприступных укрепрайонов. Наши отступили на другой берег Чёрной реки. Перед следующим контрнаступлением, генерал Зиап распорядился провести артподготовку из ПВО вокруг стратегического аэродрома, с которого взлетали самолёты, барражировавшие небо над колониальным шоссе №6 и Чёрной рекой. Затем он выдвинул две штурмовые дивизии по центру, разрезавшие напополам как французские войска, так и их линии связи. Пятый десантный батальон французов, например, попал в засаду и был уничтожен подчистую. В эти дни де Латтру начало становиться заметно хуже. Ему поставляли отборный сиамский опиум, но метастазы всё равно давали о себе знать. Когда ему доложили о гибели единственного сына Бернара в боях за дельту Красной реки, он лишь проскрипел зубами от невыносимой боли и впервые расслабил свой тугой воротничок, запревший от пота. Бернар всю жизнь был не только славным мальчишкой, но и верным боевым товарищем. Когда-то он помог отцу бежать из вишистской тюрьмы. Болезнь вступила в терминальную стадию, и генерала срочно вывезли на Родину, в госпиталь Нёйи.

Он одиноко скрежетал зубами в своей больничной палате, когда одним погожим утром к нему в палату зашла медсестра и ввела ему в центральную вену на сгибе кисти очередную дозу морфина, предписанного врачом, пару кубиков. В наступивший момент просветления, генерал вдруг вспомнил, что так и не воспользовался разрешением американцев сбросить на Тонкин атомную бомбу. «Бомба, чёртова бомба», забормотал он, но приступ болей, пересиливших морфин, оглушил его в тот же момент, и свет начал меркнуть в его глазах.

– Вы что-то сказали, месье? – переспросила медсестра.

Усилием воли он приподнялся, крепко схватил её обеими руками за ворот халата и притянул поближе к себе.

– Сбросьте на них бомбу, – прошипел он ей в лицо, с огромным трудом превозмогая боль. – Их всех надо… Всех…

– Что, что, месье? Я не разобрала.

– Всех у-ни-что…

Дыхание де Латтра прервалось, и он выпустил ворот медсестры из своих цепких рук. Позже ему было присвоено звание маршала, но он так никогда и не узнал об этом.

Занявший его пост Рауль Салан по прозвищу «Мандарин» немедленно отдал приказ об организованном отступлении с берегов Чёрной реки. Таким образом, он надеялся сохранить занятые в обороне Хоабиня силы, которые, по его трезвой оценке, в ином случае были всё равно обречены на верную смерть. При поддержке присланных на подмогу двенадцати дополнительных батальонов, рассеянных по периметру Шестого шоссе, обратно в сторону укреплённой «линии де Латтра» потянулись части регулярной армии. Однако не успел последний из солдат присоединиться к отступающей колонне, с окружавших шоссе молчаливых склонов, густо покрытых джунглями, на французов вдруг обрушился неумолимый, беспрерывный огонь хорошо замаскированных зенитных пулемётов и миномётов Вьетминя. Войска Салана, охваченные инстинктивным, первобытным ужасом, обратились в беспорядочное паническое бегство. «Хальт! Хальт!», кричал Курт Пфальц, пытаясь остановить хотя бы своих эсэсовцев, но его опрокинули навзничь и втоптали в жидкую грязь десятки торопливых ног, спешивших убраться восвояси. Без крупных потерь обойтись всё же не удалось. Так, армия генерала Зиапа практически беспрепятственно завладела Колониальным шоссе №6, окончательно выбив французские войска из района Хоабиня, за который де Латтр вёл столь упорную борьбу, посвятив ей весь последний год своей жизни.