Анамнез декадентствующего пессимиста

Я, наверное, не прав, я ошибся, я ослеп, я лишился ума. Белой женщиной мёртвой из гипса нас с тобой обнимает зима. Пустой взгляд в пустоту сквозь двойные рамы окна настраивает на мирный зимний лад. И снег – мне друг. Только огонь понимает зиму. Страх зимы – это страх лишь огня, ибо зиму он распускает по прядям и то время, когда будет сообщение скомкано он ощущает с неукоснительной точностью.

Кондуктор, конечно, приложит два пальца под крышку дома, в котором живёт луковая игра в прятки и загадки. Два шахматных короля делят поля для выигрыша, надежду для. Скажи: всё могут короли. Поставь на стол в стакан букетик зла, найди в толпе фигурку Короля. Забытых королей на свете тьма, сейчас сентябрь, потом придёт зима. Неслыханно безмолвствует зима, от жизни и от смерти без ума. Всего лишь жизнь… так легко проходит меж нас. Уже сентябрь, и новая зима ещё не одного сведёт с ума.

Такая долгая зима, похоже, не пройдет сама, и надо что-то делать с нею. Раз не решился на побег, ладонями сгребаю снег и грею, грею…

На дома высевает снег своё фигурное, незлое зерно, а мягкий человек твердеет, устремляя бег туда, где тверже будет втрое. Вокруг: огромная зима лежит как рукопись, но читка ей не грозит, т.к. она задумана похожей на изнанку собственного свитка.

Месяцеслов мой надиктованный, зачем зима, зачем печаль упали снегом на дома, и я один, и ты одна… Под абажуром табурет, на табурете – кот учёный благословляет лапкой сонной наш полуночный тет-а-тет. Бай-бай. Наверное, пора. Бай-бай – оно всегда не поздно. Всё так же за окном морозно, всё так же злобствует зима.

"Ну, прощай до зимы, только не той, и не другой и не ещё – после другой". Господи, я и не знал, до чего она некрасива… Ты послушай, зима, этот медленный ритм, уходить – вовсе не больно. Письма зимы превращаются в мокроту, что прощается за одиночество и всё остальное. В эту зиму с ума я опять не сошёл, а она глядь и кончилась. Не ниже поминания зла превращенье бумаги в козла отпущенья обид. Извини же за возвышенный слог, не кончается время тревог, не кончаются зимы. Ведьмы ждут. Ждёт характерный суд. И обнуление так чисто обнаружилось, мой друг… Обрывается нить невесомого счастья. Так легко уходить, если не возвращаться…

Глава 40. Чай с мальчиком

Мой мальчик шаловливый и мятежный, твои таинственные нити люблю ловить рукою нежной, ковры обманчивых событий. Что скажешь ты?

Но передо мной выбор, который, конечно, не выбор. Всё равно всё произойдёт. Но я буду стараться и терпеть до конца. Как же я устала, мой дорогой мальчик. Ты в начале пути, мы в конце – и единственное что я могу тебе сказать – всё правильно, что бы с тобой не произошло. Всё правильно.

Так вот, сейчас я сижу в кухне, кругом тишина и покой, и все это напоминает мне сон, который снится мне снова и снова (знаю, ты терпеть не можешь, когда тебе рассказывают чужие сны). Я рассказываю об этом как о далеком прошлом, но это всегда со мной. С той любовью, что остается где-то в сердце на всю жизнь.

Так, кажется, недавно мы были вместе, пили чай… Ты был так молод. Зачем я отпустила тебя, ведь я лучше тебя тебя знала, на много чаепитий вперёд, мой мальчик. Впрочем, мог ли ты остаться? Я знаю, где ты теперь. Сейчас снова ночь, не та, но подобная той. Что это была за ночь! И теперь, спустя столько лет, что за чудная ночь тогда была! Ей богу, я еще и сейчас чувствую ее тепло. Я прослеживаю твой путь по вращенью чаинок в воде. Скоро мы встретимся снова. Знаешь, недопитый чай в твоей чашке так и не заплесневел.

Ночь – недолгое, но необходимое отсутствие. Предметов, по крайней мере, на тебя похожих на ощупь, в мире, что называется, кот наплакал. Что вспоминать, как быть? Узнаю про абсурд прозябанья, подобного каре. На этом свете грустно и пресно без тебя – всё – не очень… Я сильно скучаю по весёлому лицу и бодрой отзывчивости моего друга. Возвращайся, я заварю чай.

Вот придём и разогреем чаю, ляжем спать. Ангел мой, я и сейчас не знаю, что сказать. Погоди, наступит год богатый, схлынет бред. Завернись тогда в густой, мохнатый старый плед. Прислонись последний раз щекою. Я хотел бы умереть с тобою? Нет и да.

Напиши мне, когда закончится жизнь и писк будильника напомнит тебе о том, что некуда больше спешить. Напиши мне, когда слова перестанут быть словами. Напиши мне, и пусть отсутствие адреса будет гарантией искреннего ответа. Напиши.

Справедливости ради надо отметить, что тон этих писем можно объяснить их адресатами. Но в них не чувствуется никакой натуги и фальши.

Она открыла бы ему всё своё маленькое, но уже изболевшееся сердце, в котором то пели маленькие, весёлые птички, то каркали чёрные вороны, как признавалась она своему дневнику. И дневник бы свой она отдала ему, – а в дневнике на каждой странице рассказывается о том, какая она никому ненужная и несчастная. Если женщина отдала мужчине сердце, она отдаст ему и кошелек.

Если у женщины долго не было мужчины, она начинает ощущать себя непривлекательной и никому ненужной. И нужно что-то сделать, как-то помочь, исправить или, по крайней мере, больше узнать о ней.

Понимаешь, – говорит она внезапно, – я такая, какая есть, никому не нужна. Главное, я не нужна самой себе, как старая пальма на вокзале – никому не нужна, а выбросить жалко. (Иногда и княжна никому не нужна). Я вся как будто на другом языке.

Одиночество в квадрате окна, одиночество в кубе комнаты, когда хочешь остаться одна и серьёзно обдумать, какого ты, хрена моржового к этой местности взглядом прикована… Тут мне внутренний голос возьми и скажи: "Как хрупки отношений паутинки-мостки и морщинки фальшивых улыбок – знак невозможности. Тщетны, как он и предупреждал, все усилья. Паралич мечты обнажает наши надежды… а потом смотри, как золотое слово "невозможно" и серебряное "никогда". Сам с собой мозг играет в одни и те же шашки. Старая советская книжка для школьников, которые не могут заставить себя учиться. Ход событий не нуждается в оправданье. Очень много обязательств перед близкими. Их лучше не выполнять, держать себя надменно. Маленький романс, простая песенка, петая столь многими и ране…"

Если отношения между людьми мало-помалу становятся невозможными, то дело тут, конечно же, в множественности степеней свободы – явлении, восторженным провозвестником которого выступал Жан-Ив Фрео. У него самого не было никаких связей, я уверен в этом; он обладал максимальной свободой. Я говорю это без всякой издевки. Как я уже сказал, это был счастливый человек; однако я не завидую его счастью.

Ещё увидишь: лампы свет прикроет газетой, и такая грусть настанет, как будто ты раздумываешь – стоит или не стоит жить, – не слишком тянет. Я там тебя люблю и бесконечней не знаю ничего, не знаю чище, прекраснее, печальней, человечней той нерешительности и свободы нищей. И не могу сказать, что не могу жить без тебя – поскольку я живу. Как видно из письма – существую. Существование – длинное слово, а означает мало. Но какое странное всё-таки это слово! Оно похоже на звук выроненной из рук пустоты… Пустоту стараются заполнить чем попало. Жизнь продолжается, даже когда её, в сущности, нет.

Здесь все заняты тем, что уходят, безусловно, не просто делая вид! По крайней мере, вы вспомните, что я подчинилась вам. Я ухожу. Как это жестокое слово ужасно, когда любишь!

Прощание – поистине навязчивая идея этой трагедии окончательности, где каждое слово – знак конца, где всё, что говорится и делается, говорится и делается в последний раз; где всё, что происходит, происходит, как в конце берущего за душу фильма. Трагическое опьянение последнего раза отвечает странности первого.

Навсегда уходящая от него жизнь кажется ему иллюзией и сном, таким же печальным, как прошлогодний календарь, напоминающий о прежних заботах, былой суете и давно позабытых встречах.

Иллюзии разлетелись, как шпильки, сорванные с туалетного столика заодно с салфеткой.

Почему такое незначительное и безобидное изменение, как перемена цвета, приобретает вдруг столь важное значение? Дает о себе знать горькая ирония, свойственная сознанию собственного старения: появление седины вызывает целую серию ассоциаций, предчувствий и тревог; серебряная нить на виске оказывается предзнаменованием нашей судьбы, квинтэссенцией и в некотором роде символом человеческого существования. Стоит только пойти до конца в расшифровке этого знака, и в основе его обнаружится смерть! Так, разглядывая себя в зеркало, красавица вдруг замечает маленькую, но многозначительную морщинку: в одно прекрасное утро зеркало заставляет легкомысленную женщину принять горькую истину о своем возрасте и вообще взглянуть на свое существование всерьез. И она сразу все понимает… Всем известно, о чем думают увядающие красавицы, которые внимательно рассматривают себя в зеркале: их размышления относятся к смерти, хотя они и не решаются произнести это слово. Все прекрасно знают, на что намекает морщинка. Немой язык морщин, увы, универсален, и понять его несложно…