Избранное

— Неважно,— говорю.— Я все сделаю.

— Значит, тебя отпустили? — говорит.

— А как ты это устроил, Терри? — спрашиваю.

— Как видишь, устроил,— отвечает, а больше ничего не объяснил.— Забудь! — только и сказал.

Ну, тут пришла сестра и сказала, что мне пора идти. Я сказал Терри «пока», догнал сестру и начал ее расспрашивать, а она сказала, что Терри в плохом состоянии.

— Что значит «в плохом»? — спрашиваю, но она сказала, чтоб я у доктора спросил, если сумею его найти.

Ну, мне повезло, потому что на лестнице я остановил молодого типа в белом халате, а он и оказался тот самый доктор.

— Он в очень плохом состоянии,— говорит этот самый доктор.

— Худо,— говорю.— Но он поправится?

— Об этом и думать нечего,— говорит.

— Ну а долго он еще протянет? — спрашиваю.

— Трудно сказать,— говорит.— Тут ничего не угадаешь.— И убежал вверх по лестнице.

И трудно сказать, как я себя чувствовал, когда вышел из больницы. Опять у меня коленки подгибаться стали, и я сел на скамейку под козырьком на автобусной остановке и, помню, в таком тумане был, что ни о чем не думал — даже о Терри. И ничего не замечал. Люди мимо шли или заворачивали под козырек, садились на скамейку, разговаривали, а я вроде не видел и не слышал.

Немного я очухался, когда меня стала обнюхивать какая-то собачонка.

— Здорово, пес! — сказал я, а он стоит передо мной и хвостом виляет. А потом у него слюни потекли.— Живот подвело? — спрашиваю, и тут вспомнил про горбушку у себя в кармане и вытащил ее, а он уже всем задом виляет. Не знаю, который час был, наверное, к четырем дело шло, но есть мне не хотелось. Только хлеб мне вкусным показался, и я отламывал кусочки и давал псу, а когда давать больше было нечего, он лег на брюхо, лапы вытянул и хвостом вымел под козырьком чистое место.

А я, поев, решил, что нужно что-то делать, сказал псу еще пару слов, пошел дальше и выбрал случай позвонить из пивной. Нашел в книге телефон священника, который один раз в тюрьму приходил. Трубку он сам снял и сказал, что помнит меня, а когда он наговорился вдоволь, я сказал, что у меня нет денег и мне нужна работа.

— Позвоните вот но такому номеру,— говорит он.— И помните,— говорит он,— каждый из нас может споткнуться, если мы будем полагаться только на собственные силы.

— Верно,— говорю я.

— До свидания,— говорит он.— Да будет над вами милость господня, да ниспошлет он вам силу,— говорит.

— Да,— говорю,— добрый вам день и большое спасибо.

Тогда я позвонил по другому номеру, но какая-то девушка сказала, что этого типа сейчас тут нет, и велела позвонить ему домой вот по такому-то номеру. Я позвонил и нарвался на его хозяйку. А она сказала, что его нет дома, но он будет вечером и, чем звонить, пусть я просто приду.

Я сказал, что так и сделаю, и вошел в бар, но закуску еще не ставили, и я вышел на улицу и подождал, а потом вернулся и наметил прилично одетого типа, который там один пил. Прямо подошел к нему и спросил, не поставит ли он мне кружечку.

— Конечно,— отвечает.— Только, может, лучше большую? — И сказал бармену, чтоб тот налил.

— Дела плохи? — спрашивает.

— Хуже некуда,— говорю, и он начал толковать про экономическую депрессию, а я пью полегонечку, пока не вынесли закуску. Тут мы оба к стойке подошли, и я за пару минут навернул, сколько смог, а он заметил и давай блюда подвигать так, что самые большие куски против меня оказывались.

— Ешьте,— говорит.

Но тут ввалились его дружки. Все тоже франты, и он начал с ними трепаться, а про меня вроде забыл. Я стою, допиваю кружку, и провалиться мне, если они не начали толковать о судебных разбирательствах. Словно они адвокаты. Ну, я немножко занервничал, а вдруг, думаю, они про мое дело заговорят, а потому, когда они заказали себе по второй и мой тип повернулся ко мне спросить, не хочу ли я еще кружку, я сказал: нет, спасибо, и ушел.

Тут я подумал, что надо бы на ночь как-нибудь устроиться. В такую хорошую погоду я бы свободно в парке переночевал, но нужно было о Терри позаботиться, и я подумал: чего откладывать? Пойду и попробую договориться с миссис Клегг.

Но там я сразу налетел на Фанни, и она потащила меня к денежному дереву — еле-еле уговорил ее немножко обождать.

— Ты же обещал, Билл,— говорит.

— Да,— говорю.— А ты за Терри присматривала?

— Ага,— говорит.— Он ведь болел.

— Ты хорошая девочка, Фанни,— говорю и очень обрадовался, что Терри без присмотра не оставался, и с налету посулил ей купить еще одного попугайчика, сколько ни зарекался сначала подумать, а уже потом обещать.

Ну, вошел я на кухню, а миссис Клегг и ее благоверный пьют чай после обеда. Мне тоже чашку налили, я сел, и у нас начался длинный разговор, только говорил больше мистер Клегг — про политику, и ругмя ругал правительство. А сам все время в газету заглядывает, так что меня дрожь пробрала, как бы он на мою фамилию не наткнулся.

— Если лучше не станет,— говорит он,— это им дорого обойдется!

— Может, и так,— говорю.

— Да,— говорит он.— Дайте зиме наступить, тут и начнется.

Ну как в воду глядел, хоть тогда я и понятия не имел.

Потом он ушел, и мы с миссис Клегг остались одни, но уломать ее было трудно.

— Я о деньгах должна думать,— говорит она.

— Это конечно,— отвечаю.— Но у вас же две комнаты пустуют,— говорю.— Кто же будет комнаты снимать, если за пару шиллингов можно устроиться в сарае или в прачечной? Вот и пустили бы нас с Терри.

— А как не заплатите? — говорит она.

— Заплачу,— говорю.— Да вы послушайте,— говорю.— У меня же есть руки. Я могу работать. Не сегодня заплачу, так завтра!

Ну, в конце концов она согласилась, когда я обещал, что завтра с утра дам ей десять шиллингов.

Ну, хоть одной заботой меньше! А тут я поглядел на часы и решил, что пора идти к типу, про которого мне священник сказал.

Шел я туда долго, а дом оказался шикарный — особняк посреди сада. А, ладно, думаю, не съест же он меня! И позвонил в дверь. Но открыла его хозяйка и проводила в большую комнату, ну прямо-таки гимнастический зал! В углу брусья стоят и еще какие-то штуки, а футбольные мячи, мотоциклетные шлемы и клюшки для гольфа уложены кучами. По стенам картинки и подписи из Библии.

Она меня усадила, а потом сказала, что ей очень жаль, но ее муж ушел.

— Он так занят,— говорит она, а потом спросила, бывал ли я тут раньше.

— Нет,— говорю.

— Ну,— говорит,— мой муж очень занятой человек. Мне кажется, вы не захотите еще приходить отнимать у него время,— говорит.

Ну, я ее спросил, о чем это она.

— Мой муж так заботится о своих мальчиках,— говорит она.— Но если он все это не оставит, то заболеет. Я убеждена,— говорит.

Я сказал, что очень сожалею, но на самом-то деле я так только из вежливости сказал, потому что мне ее жалко стало. Вид у нее очень больной был. Я таких черных кругов под глазами ни у кого не видел, да и вообще она мне чокнутой показалась, уж очень волосы у нее во все стороны торчали.

— Я только хотел узнать, не нашел бы он мне работы,— говорю. И объяснил, как меня к нему священник послал.

— Да-да,— говорит она.— Он многих присылает.— А потом улыбнулась и сказала, что, конечно, это не моя вина.

— А вы не могли бы устроиться куда-нибудь на ферму? — спрашивает.

— Да,— говорю,— я бы с удовольствием, но только сейчас у меня за душой ни гроша нет.

— А если я дам вам фунт,— говорит,— вы обещаете, что не потратите его впустую, а особенно на спиртное?

— Да,— отвечаю.— Это я вам обещаю.

— И постараетесь найти место на ферме? — спрашивает.

— Да,— говорю.— Обязательно.

— Ну хорошо,— говорит она.— Здесь даже больше фунта.

Тут она встала и взяла с каминной полки тридцать шиллингов. Но только мне не отдала, пока мы не вышли на веранду, а там сказала, что еще хочет меня об одном попросить.

— Обещайте мне,— говорит,— больше моему мужу не звонить.

— Хорошо,— говорю.— Обещаю.