Анамнез декадентствующего пессимиста
Анамнез декадентствующего пессимиста читать книгу онлайн
Ему хочется написать самую простую книгу, об утонченном и странном юноше, страдающем раздвоением личности, об ученике, который не может примириться с окружающей действительностью. Анархист по натуре, он протестует против всего и в конце концов заключает, что на свете нет ничего-ничего-ничего, кроме ветра. Автор симпатизирует своему герою. Текст романа можно использовать в качестве гадательной книги, он сделан из отброшенных мыслей и неоконченных фраз. Первое издание книги вышло в 2009 г. в уфимском издательстве «Вагант».
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Ей чудилось, будто его столь внимательные к ней глаза могут смотреть на неё непросто, по-иному, мужским взглядом, о котором она до сих пор даже не подозревала.
Он галантерейно пожимает ей руку и тоже смеется. Непринуждённо, по-дружески, будто знакомы с песочницы… "Пойдём, – произнёс ты, тронув меня за локоть. – Пойдём, покажу тебе местность, где я родился и вырос". Ты так осторожно это говоришь, – сказала я, – как будто боишься обидеть кого-то.
"Никакая цель, никакое вожделение и никакое предчувствие не стоят между Я и Ты. Бог как раз тогда подстраивает встречу, когда мы… Всякое средство есть препятствие. Лишь там, где все средства рассыпаются в прах, происходит встреча.
Здесь существенно, что он смотрит ей вслед так же долго, как она от него уходит, а застывает так же мгновенно, как она оглядывается. В таком шатре из ответно-встречных поворотов и взглядов уже можно жить, а что произойдет потом, какая любовь у них начнется, или кто кого погубит, – дело воображения…
Чего не бывает под луной? Бывают "потопы, огни, мечи, трусы" (молитва к Иисусу сладчайшему), бывают и добрые встречи. Ведь тебя не предвещали линии судьбы на моей ладони, ты не была предсказана мне гаданием на кофейной гуще, ты не появлялась в зеркалах моего одиночества… Душа все предчувствует, но предсказать не может. А тебе не внушает отвращения мысль, что мы могли бы никогда и не встретиться? – Есть немного. Кстати, когда и где мы познакомились? Не помню. А где вообще можно встретиться с людьми в такой дыре, как наша?
Жаль оставлять в глазах толпы… Как, однако, вам всё известно обо мне! Зато вам никогда не угадать тех слов, с которых началось наше знакомство. «Синьора, вы для меня слишком роскошны, а я слишком витиеват для вас». Слишком чудесна и слишком одна. Как предложить свою любовь фее, которая смеётся над вами?
– Я слышала, что вы интересный человек, и пришла познакомиться. Ничего не имеете против? – Очень польщен, милости прошу. Только должен предупредить, что слухи, дошедшие до вас, вряд ли правильны: ничего интересного во мне нет.
– Ты подошёл ко мне со спины, положил голову мне на плечо и сказал: "Не прогоняйте меня, если я вам не понравлюсь, пожалуйста". – Ты взглянула на меня, некоторое время поколебавшись, а затем решила, что мне можно доверять.
– Не можете ли вы из своей прелестной особы составить мне приятнейшую компанию? А потом, не в силах согнать с лица глупейшей улыбки, я сказал тебе: "Понимаю, как я вам противен, но…" – что было дальше, не так уж и важно. Правда, ничего?
Первое время она все приглядывалась к нему. Она сперва так смущалась, что все смотрела куда-то вдаль. Потом стала отвечать смелее: «Мне так хорошо, мне хочется болтать страшные глупости!». Потом становилась сомнамбулична, и шла, клоня голову на мое плечо.
Мы говорили, и когда она спрашивала о чём-нибудь, то заходила вперёд, чтобы видеть моё лицо. Им важно было обо всём друг другу рассказать. Их слова были просты, как на кухне. Что бы я не начинал говорить, ее глаза кивали мне в ответ. Мы говорили о том, что считали хорошим. Мы могли говорить друг другу совершенно что угодно. Потому что говорить с матерью – всё равно что с кошкой советоваться. Потому, что он шёл рядом и мурлыкал что-то задумчиво…
Раз ты так красиво говоришь, тебе бы открытки сочинять. Простите, – перебила я, желая показать свою учёность, – но ведь в сутрах говорится, что самым драгоценным является человеческое рождение, поскольку только человек может достичь освобождения. Разве не так?
О твоем существовании я узнала около 16.30. Сейчас всего 17.15, а ты уже сумел удивить меня, поразить, заинтересовать, растрогать, вызвать зависть, опечалить и обрадовать. В последнее время у меня мало переживаний, оттого я острей воспринимаю подобные чувства. Ты был прав, когда сказал, что ни в каком совете я не нуждаюсь. Мне попросту надо было высвободить это из себя, кому-то рассказать. Теперь я даже знаю, что меньше всего я хотела бы рассказать это тебе. Кроме того, это вдруг стало слишком банальным, чтобы тратить на это твое время.
Какая странная алхимия наших отношений. Милый подснежный друг, запомни, я на тебя не сержусь, ведь в наши отношения вмешалась метафизика. Может, я устану или обижусь, но никогда-никогда не покажу вида. Разве этого недостаточно для того, чтобы присмотреться и не расставаться?
Честно говоря, ее основания рассчитывать на мою благодарность столь многочисленны, что было бы даже скучно все их перечислять. Приятно заметить столь нежное сердце в столь в таком в общем как вот Вы. Кому же другому, как не Вам, сказать мне всё это? Мне кажется, – хотя, может быть, нескромно так говорить, – что у нас с вами удивительное сходство характеров. Позвольте мне также Вам сказать, что никогда ещё у меня не было такого мягкого, нежного друга, как Вы. Только обещайте, мы не будем с вами никогда целоваться. – Обещанья не даю, но обещаю.
А помнишь, как я тогда сказала: "давай напьёмся и будем целоваться…", а ты так обрадовался, что у меня зачесались глаза. Потом ты разочаруешься, потом ты привяжешься, и мы будем дружить всю жизнь.
Ее губы были не полными, но очень мягкими. Она целовалась расслабленно, как-то нерешительно, как будто рот ее не мог выбрать себе место, чтобы задержаться. Он скользил по моему телу, как новичок на роликовых коньках. Я всегда надеялся, что он где-то, наконец, остановится и почувствует себя как дома, приведя меня в экстаз, – но он все куда-то слишком быстро ускользал, так и не найдя себе места; он ничего не искал себе, кроме равновесия, как будто его влекла не страсть, а банановая кожура. Один Бог знает, что сказал бы обо всем этом Ф. Он сказал: – Ничего между собой не связывай.
…Теперь я догадываюсь, зачем носили паранджу. Она имела значение занавеса в театре, который раздергивался в редкие дни спектакля. За четыре часа, что мы почти молчали и только смотрели друг на друга, я совершенно уверился, что лицо – окно, подобие иллюминатора, откуда можно выглянуть, куда возможно войти, а также откуда льется на землю мягкий свет.
Вы – потаённый, а я – дура. Вспомните, я улыбалась, была милой, доброй и славной.
Она – особенная. Вроде дурочки. Не очень я её люблю, всё-таки – своенравна. Когда она очутилась совсем рядом, я стал делать ей знаки, словно давая понять, что я её узнал. Она посмотрела на меня, как на зверя, нисколько не польщённая, но всё-таки несколько заинтересованная. Мы как-то разговорились, поскольку ты знал о прошлом больше, чем я. И по мере того как мы переходили от темы к теме в поисках точного смысла, точного выражения…
Я веду мелкооптовую торговлю повседневной одеждой, – проболталась она, а потом призналась, что служение моде для неё – лишь временное занятие. – Я не думаю, что становлюсь лучше как человек: в одежном бизнесе сплошь и рядом жульничество. Да, я люблю свою работу, но я не придаю ей большого значения. Мне хотелось бы уехать куда-нибудь, где скалы, куда-нибудь вроде Мальты и просто опустошить мозги: читать книжки и общаться с людьми, у которых такие же планы. Хорошо также навсегда поселиться на острове Куба и вечерами ходить в портовый кабак. Впрочем, сие есть мечтание пустое. Мечтать я не люблю, мечты меня тоже недолюбливают. Все родичи считают меня чудачкой, поскольку я ещё не замужем. В молодости мне очень трудно было принять решение, кем быть.
Потом мы с ней решили отпраздновать покупку и пошли в кино. По дороге она спросила, не ревную ли я, потому что в обновке я выглядел особенно печальным. А мне просто не хотелось больше идти на завод. Новый костюм может всё у человека в башке перевернуть. Она была ужасно горда мною.
– Тебе сегодня ночью кто-нибудь растреплет волосы или сделать попрочней? – Не растреплет, потому что находится далеко и даже не знает, как мне этого хочется. Но делай так, как будто он растреплет.
Она меня целовала, когда на нас не смотрели. Я старался думать о чём-нибудь постороннем. Она приходила ко мне. Я любил распускать её волосы, и она сидела на кровати, не шевелясь, только иногда вдруг быстро наклонялась поцеловать меня. И я вынимал шпильки и клал их на простыню, и узел на затылке едва держался, и я смотрел, как она сидит, не шевелясь, и, наконец, вынимал две последние шпильки, и волосы распускались совсем, и она наклоняла голову, и они закрывали нас обоих, и было как будто в палатке или за водопадом. Мы закрыли глаза и целовались по-дружески, не раскрывая рта. Из твоих волос я вынул шпильки, все. Из карманов я вытащил деньги, нож.