Анамнез декадентствующего пессимиста

Фим может рассказывать и о разводе, но в конце повествования замечается, что этот развод – ужасная ошибка; или же показывать двух персонажей, в течение всего фильма валящих всё в одну кучу, но в финале задумывающихся о совместной жизни, о детях, даже если вовсе не любят друг друга.

Ребенок стоит труда и денег, с ним постоянно сопряжены неожиданности, он сковывает и путает тщательно продуманные дневные и жизненные планы. С момента появления на свет ребенок развивает и совершенствует свою "диктатуру нуждаемости" и уже одной только силой голосовых связок и сиянием улыбки навязывает родителям свой природный жизненный ритм. Но, с другой стороны, именно это и делает его незаменимым. Ребенок становится последней и нерасторжимой первичной связью. Партнеры приходят и уходят. Ребенок остается. Ребенок – последнее средство против одиночества, которое позволяет людям хоть как-то возместить ускользающие возможности любви. На него направлено все то, о чем человек мечтает, но не может иметь в партнерстве, в супружестве. Когда отношения между полами утрачивают прочность, ребенок как бы завладевает монополией на осуществимую жизнь вдвоем, на реализацию эмоций в первозданной суете, которая в иных сферах становится все реже и сомнительнее.

Называется: развод без претензий. Не важно, кто что вытворял. Рождаемость падает. Однако значимость ребенка растет. Больше одного, как правило, не бывает. Такие затраты почти не по карману.

На небесах заключается брак, а потом выявляет разлука, что мужик – скандалист и дурак, а жена – истеричка и сука. Получается, что большинство семей представляют собой рассадники злости, недовольства и раздражения.

Каждые пять дней между ними разыгрывается маленькая трагедия. Любое его посещение сопровождается тяжёлыми сценами из-за пустяков.

Мы созданы для чуткого понимания друг друга. Ссора материализует понимание между нами, которого не было раньше. Когда нет ссор, значит всё скоро кончится.

Не поздоровавшись, не произнеся обычных фраз, он сказал короткую рваную речь и умолк. Я мало что понял, – что-то такое с его женой, какой-то мужчина, или несколько мужчин… Наконец, он сделал жест, отметающий прежнее, и сказал: «Всё, что я вам о ней писал, – это абсурд, и, без сомнения, не менее абсурдно и то, что я вам пишу сейчас. Испорчена до мозга костей и ничуть не испорчена. Я думаю, что никто так хорошо и так дурно, как я, не думает о ней».

С пьяной безшабашностью и больным размахом она могла в течение одной минуты вдребезги разнести самые лучшие вещи: удачу, хороший день, тихий, ясный вечер, лучшие мечты и самые радужные надежды.

И с этого времени между ними начала вырастать стена отчуждения. Нет, лучше не стоит, как-нибудь в другой раз… Она таки редко бывала без компании, но этот вечер, однако ж, думала провесть одна.

Скажи мне вот что: сколько женщин ты любил в своей жизни? Помнишь, как ты радовался, что мы похожие и заговорщики, как лихо курили злые табаки? Я и ты, вместе в одном барахле. Что-то припоминаю, что-то припоминаю… Послушай, отодвинем рухлядь. А ты назначишь день свидания. Придёшь бритый и томный. Участок – это место свидания. Ждал. Она сильно опаздывала. Плотность ожидания. На полчаса опаздывать, топорным никак иначе и не называй такое отношение, и всё же, приехала… Дядечка застаёт нас сидящими на корточках над неприметным растеньицем, в мучительных раздумьях. Тихий плеск её голоса за спиной. И дева руки положит на плечи, и, смеясь, произносится имя. Руками посиди со мной, положи мизинчик на губы шевелит сказать хочет что-то, в их движении гораздо больше жизни, чем в том, что они произносят.

Сговорились ночь вместе прийти к женщине – на экстерьер не смотри – поговорить о чувствах, опустить шторы, такие маленькие вещи держат нас вместе в этом месте – что нам мести?

По знаку она плавно подходит ко мне. Горячая, ластится. Бывало, помню, как обнимет да поцелует в губы – как углей калёных в сердце всыплет.

Ах, дурачок, дурачок! Какой ты ребёнок, не понимаешь ничего. И мягким женским движением потянулась ко мне, робко, одиноко. Была искренна, тепла. Обожаю твой запах, руки, раскинутые на подушке. Нежнее только ты, девонька-деточка, бэби мой, бэби… И если через сотни лет придёт отряд раскапывать наш город, то я хотела бы, чтоб меня нашли оставшейся навек в твоих объятьях.

Если нем, то сам себе господин, если слеп, то сам себе звездочёт. Мы не доедем, знаю, но я с тобой, едем мы или встали? не всё ли тебе равно? нас уже нет на земле, мы молчим-молчим, тот, кто найдёт нас, не будет ни зверь, ни вор.

У нас через минуту будет шесть, и спать нет смысла. Знаешь, я уверен, что мне уже не выпустить пера из чутких рук.... В унылом списке будней – ни завтра, ни, тем более, вчера нас не было. И, видимо, не будет. И, в душе справедливость любя, окажись ты при этом спектакле, ты во мне, может быть, и себя мог узнать бы, – мы вымрем, не так ли? Я думала о тебе весь день, ты – приятный. (Её заливала нежность).

Иногда с тобой бывает жутко приятно. Как Рождество, летние каникулы и новорожденный щенок сразу вместе. В ответ я промямлил нечто невразумительное – так всегда, если меня хвалят. Меня одно только иногда беспокоит, вот возьмешь ты и женишься на какой-нибудь вполне достойной женщине, а меня совсем забудешь. И я не смогу тебе больше звонить, когда мне в голову взбредет, посреди ночи. Ведь так? – Захочешь поговорить – позвонишь, когда светло. – Нет, днем звонить неправильно. Ты ни-че-го не понимаешь.

Обоим плохо им среди людей встречаться как чужим. Августовская ночь настигает внезапно, в половине девятого уже темно; подкрадывается время почемучек. «Почему ты не уходишь от мужа?» – «Почему ты спрашиваешь сейчас?» – «Потому что завтра ты не ответишь» – «Откуда ты знаешь, что я сегодня отвечу?» – «Знаю» – «Потому что круглая земля» – «Я тебя…» – «Остынь, не теперь…» – она закуривает. Она боится принять какое-либо решение. Что делать ей? Что ей делать? А когда она почти кончила, вдруг повернула голову набок, посмотрела в спинку дивана и сказала: ты хоть сам понимаешь, зачем нам всё это? По лицу было видно: хотел что-то сказать, но не сказал. Omne animal triste post coitum (лат.) – Всякое животное печально после соития (иногда добавляется: «кроме женщины и петуха»). Лишь вдоволь позанимавшись сексом, понимаешь (но лишь временно), что это – не главное. Сексуальный акт в миг своего завершения напоминает о смерти: акт воспроизводства делает ненужным меня самого. Отсюда печаль, которая испытывается после соития, в так называемой «постконсуммационной фазе».

Она нет-нет да и оторвётся от книги и уставит пытливый взгляд на него. "О чём ты думаешь?" – покусав губы, спрашивает она.

Многоточие твоих зрачков и тот, кто живёт за ними. Чуть отодвинувшись, залюбовался ею. Я любил смотреть на нее – и поворачивал ее лицо к себе: что там, в глазах ее… Мнилось, её лицо не может надоесть, всегда будет источником желания и заботы. Она разлепила ресницы и улыбнулась. Засмотрелась на меня, забылась. А ещё подумал, что ему и впрямь очень хорошо, когда она улыбается – едва-едва, губами, и чуть-чуть, грустно, глазами, и что печаль никогда не может быть обманчивой. Как девушка впечатлительная… но всё-таки не удавалось вывести её из глубокой задумчивости, в ответ ему она только шевелила бровями. И была словно актриса после спектакля, усталая и задумчивая.

Он стал грустен и подозрителен. Всё стало ему казаться вокруг вероломным и бесцветным. Возникла жалкая борьба вместо того духовного счастья, о котором он мечтал.

Я обниму тебя немного впереди смотрящего. На дикую и чужую мне опять тебя подменили. Берегите свою душу от подобных поступков и впредь имейте ещё больший успех у других, чем Вы когда-либо имели у меня.

Последняя встреча, чёрствые фразы. В море много других рыб. Уходим к другим таким же глазам, холодным, как море. Говорят, оно может рассасывать желчь однолюбого мира. Экклезиаст нам говорил: есть время обнимать – наступит время избегать объятий. "Время бросать камни и время собирать камни". Ты это помнишь? "Аз, Екклезиаст, был царем над Израилем, во Иерусалиме". Ты говорила о моем гриме. Может быть, это объясняется тем, что я перегружен цитатами и воспоминаниями о чужих чувствах, – и они так часто мешали мне жить моей собственной жизнью?