Шизофрения

— Посчастливится испытать, — проговорил вполголоса, восторгаясь величием русского языка, легко позволившего соединить слова «счастье» и «пытка» применительно к одному человеку и так безупречно точно отразить его нынешнее положение…

…Южная ночь пришла совсем быстро. Соловьев лежал на спине на еще теплом песке, подложив руки под голову, и вглядывался в вытканное бриллиантовой россыпью небо: Млечный Путь, похожий на небесное отражение Нила, три звезды пояса Ориона, Луну, плывущую по звездному небосклону и понимал, что это — не Луна, а небесный маяк, указывающий дорогу обратно исчезнувшему за горизонтом солнцу. И вдруг ощутил, что его беспокойный, издерганный внутренний мир, который и не мир вовсе, а война с самим собой: с желаниями и страстями беспокойного тела, замер в убаюкивающих объятьях пространства, где все гармонично, все — на месте и к месту: небо, звезды, луна, бледные волны дюн, любовно созданные Природой, а он сам — крошечное существо, которое несется вместе с этим пространством в неизведанное будущее. Он лежал, дыша тишиной и ожидая необычного. И если не свою Богиню, то хотя бы — седовласого старца в белых одеждах из верблюжьей шерсти и суфийском колпаке, познавшего уж если не истину, то хотя бы правду о нашей быстротечной жизни и ее смысле. Вопросы «кто я?» и «зачем пришел в этот мир?» снова появились сами собой. Но ответ на эти вопросы он не искал мучительно. Как озарение вдруг осознал: «Я — частица этого мира и Вселенной. Я пришел для того, чтобы быть его частицей и познавать целое. Счастье в познавании, единении и гармонии. Я — микрокосм. Часть мироздания. Не тварь с животными инстинктами, а божественное творение с разумом, душой и духом. И здесь в Египте — колыбели истории — я непременно найду нить, которая через развалины и могилы настоящего непременно свяжет первоначальную жизнь человечества с новой жизнью, которую я ожидаю. Здесь я непременно узнаю, существует ли основавшая новый мир вселенская религия, — могучее дерево, стряхивающее с себя иссохшие и бесплодные ветви под порывами свежего ветра новой философской мысли. Но то, что я знаю точно — утром солнце снова взорвет линию горизонта, знаменуя победу света над тьмой! Но утра надобно еще дождаться», — он поежился и крепче обхватил себя руками, чувствуя, как холод, прокравшийся из пустыни, пробирается под его тонкую рубашку. Сел, обхватив колени руками. Потом встал, сделал несколько приседаний, похлопал себя ладонями по плечам и снова лег, уже на бок, свернувшись калачиком. Все равно знобило. К тому же по щеке проползло какое-то насекомое, а за ним — другое. Он подскочил и принялся отряхиваться. Опустился на колени и стал копать песок, отбрасывая его в стороны. Выкопал углубление и улегся в него. Показалось, что так стало теплее. Он еще надеялся уснуть. Однако уже через несколько минут понял, что даже задремать в таком положении, лежа на холодном колючем песке — невозможно. Снова лег на спину и уставился в звездное небо, раскинувшее над ним переливающийся роскошный шатер.

«Коли все время говорить, что мне тепло, если даже не станет тепло на самом деле, то уж во всяком случае, есть шанс окончательно не окоченеть от холода», — решил он.

— Мне тепло! Мне очень тепло! — сообщил он холодному небу. — Мне тепло, очень тепло, — повторял и повторял он, чувствуя, что и на самом деле озноб куда-то уходит, будто испугавшись его убежденности. А потом снова принялся рассматривать звезды, подрагивающие в вышине.

«Как же так? — думал он, зачарованный их переливчатым светом. — Как же так? Иных звезд уже и нет вовсе, а свет их только доходит до земли? И я сейчас, лежа на этом песке, нахожусь между двумя мирами — тем, что будет, и тем, которого уже нет». В голове его вдруг сами собой стали рождаться слова, потом фразы, постепенно складываясь в связный текст, похожий на молитву:

— Пресвятая, Божественная София, — начал шептать он, — существенный образ красоты и сладость сверхсущего Бога, светлое тело вечности, душа миров и единая царица всех душ, глубиною неизреченною и благодатию первого Сына Твоего и возлюбленного Иисуса Христа молю тебя — снизойди в темницу душевную, наполни мрак наш своим сиянием, огнем любви расплавь оковы духа нашего, даруй нам свет и волю, образом видимым и существенным явись нам, сама воплотись в нас и в мире, восстановляя полноту веков, да откроется глубина пределом и да будет Бог все во всем».

Ему показалось, будто кто-то, наклонившись над ним, прикрыл ему глаза ладонями. «Усни…усни…». Сквозь тревожную полудремоту ощутил нежное благоухание, похожее на запах роз и, раскрыв глаза, увидел, как небо озарилось пурпурным светом, в сиянии которого перед ним предстала его Богиня — Душа мира и Вечная Женственность, побеждающая время и смерть… Ее глаза сияли лазоревым светом… Она протягивала руки и звала его к себе вверх…

«Пришла», — счастливо улыбнулся Соловьев…

…Звезды — хранители душ ушедших в вечность Богов — смотрели сверху на фигурку маленького человека, который спал на песке с безмятежной улыбкой на лице, не зная, как и все смертные, что уготовило ему будущее…

…Солнечное утро радовало молчанием местного телефона. Казалось, и сам телефон спал, наслаждаясь покоем.

— Аллах велик! — запел муэдзин совсем близко. — Просыпайтесь, правоверные! Молитва прекраснее сна! — именно так поняла сегодня Александра протяжные призывы.

«И жизнь — прекраснее сна, — подумала она. — И не тем, какая она будет. А тем, что она просто есть», — блаженно улыбнувшись, перевернулась на другой бок и снова закрыла глаза…

Окончательно проснулась через пару часов, когда солнце заглянуло в окно.

«Хорошо! — Александра потянулась в постели. — В Москве уже осенняя слякоть и дожди. А я сейчас — в бассейн, потом чашку кофе и — к египтологам», — откинула одеяло, не спеша поднялась, надела купальник и бросила полотенце в сумку.

У бассейна никого не было. Вода была прохладной, и она с удовольствием проплыла несколько раз туда и обратно. Тело, растертое полотенцем, наполнилось приятным теплом и бодростью. Настроение было превосходным. День обещал быть удачным.

— Что это вы не здороваетесь, а?! — услышала за спиной напряженный женский голос и обернулась. На узкой дорожке у бассейна стояла Стелла Петровна, которая смотрела на нее с нескрываемой неприязнью…

…Телефонный звонок на этот раз был кстати.

— Я тебя разбудила? — услышала голос арабской журналистки.

— Все нормально, Нихад, — вздохнула Александра, отставляя недопитую чашку кофе и садясь на диван.

— Ты говоришь неправду, — простодушно сказала собеседница. — Что случилось?

— Я просто немного растеряна, потому что представляла свою жизнь здесь по-другому. Думала, что буду спокойно работать, писать, мне никто не будет мешать и…

— Я поняла. Это — мужчины, — без колебаний заявила журналистка. — Ты красивая. Что же ты хочешь? А их женщины тебя тоже не любят? — продемонстрировала она неожиданный для своего возраста жизненный опыт. — Думаю, уже нет. Я права?

— Права. Их женщины, и не их женщины… Фальшивые, агрессивные, нервные. Столько солнца вокруг, а они не живут, а все время что-то преодолевают и с кем-то борются. Не могут без образа врага.

— Мне жаль, что у меня в квартире не много места. Я бы пригласила тебя пожить у меня. Я бы не отвлекала.

— Спасибо, Нихад. Ты замечательная. У вас в Египте люди совсем другие. И земля пропитана историей. Удивительная земля.

— Понятно, — согласилась Нихад. — «Наша земля — всего мира святилище». Это слова Гермеса.

— Кстати, — оживилась Александра, — один наш знаменитый философ, его фамилия Розанов, говорил, что столпы религии сложены были в Египте. И это выше, вечнее пирамид.

— Древний Египет стараниями богини Изис подарил миру идею воскресения, которое стало плодом ее великой любви к Осирису — добавила Нихад. — Я, наверное, идеалистка, но так хочется, чтобы всех людей окружало счастье, радость и любовь!