Шизофрения

Александра удивленно посмотрела на провожатого, прижимавшего к груди упаковку с водой.

— Вы просто богиня какая-то, — смущенно продолжил Иван Фомич. — Богиня Изида! Ну, или какое-то ее воплощение, — уточнил он. — Вам, Александра, служить хочется, оберегать, поклоняться. Вы такая…

Двери лифта открылись.

— А мне ваша жена очень понравилась, — прервала его Александра, пытаясь перевести разговор, — сильная и цельная.

— А, жена… — махнуть рукой Ивану Фомичу помешала упаковка с водой. — Мы с ней давно практически чужие. Стирает, готовит, за мной ухаживает. Ну, она мне, конечно — соратник. По духу мы с ней близки. Если б не была, как я, патриотом, ушел бы. Это — да… Я что говорю… — бросил растерянный взгляд на Александру, переминаясь с ноги на ногу. — Вот … угораздило… на старости лет… Такие вот дела! — опустив голову, пробормотал он и поставил упаковку воды около двери.

Александра растерялась.

— Спасибо, Иван Фомич, что проводили, — сделала вид, что не поняла смысл его сбивчивого признания и вставила ключ в замочную скважину.

— Спокойной ночи! — обреченно произнес тот и, не дожидаясь, пока она откроет дверь, засеменил к лифтовому холлу.

Александра вошла в комнату и решительно выдернула из розетки провод местного телефона…

Утром, когда Соловьев спустился завтракать, у стойки портье к нему обратился невысокий мужчина с пышными усами.

— Мсье англичанин? — спросил он, бросив взгляд на костюм Владимир а.

— Русский, — Соловьев приветливо улыбнулся. — Но только что из Лондона. А вы по-моему…

— Жак Нурье, — представился незнакомец. — Специалист по арабскому языку. Всегда к вашим услугам.

— Это же просто замечательно! — восторженно воскликнул Соловьев. — Скажите, мсье Жак, что означают слова, которые можно услышать практически на каждом шагу? — достал из кармана блокнотик и начал листать. — «Бакшиш» я уже и сам понял, что вознаграждение. А вот к примеру «халас»?

— «Халас» — означает «конец какого-либо дела», — важно сказал француз.

— А «меши»? — спросил Соловьев.

— «Меши» — это все равно, что согласие на что-либо.

Разговор они продолжили уже за завтраком, в ходе которого выяснилось, что услышанное вчера «марак бе» — это «моряк», а «эмши» означает «уходи» или «проваливай». Соловьев почти ничего не ел. Задавал и задавал вопросы, записывая в блокнотик слова и выражения, которые должны были помочь ему объясняться с местными жителями в предстоящем походе к пирамидам, куда француз посоветовал ему отправиться из гостиницы в фаэтоне до Булака, там — переправиться через Нил по мосту Каср-эль-Нил, ну а дальше — самому подобрать удобное средство передвижения.

— Ослик вам может и не подойти, — весело сказал француз, явно намекая на длину ног Владимир а. — Поезжайте на лошади либо верблюде. И будьте осторожны, мсье Соловьев. Подобно тому как Египет пожирал вторгавшиеся в него народы, сейчас такое нередко происходит с неопытными путешественниками. Впрочем, думаю, путешествие не займет у вас целого дня, — обнадежил он.

Фразу, сказанную мсье Нурье, Владимир смог оценить в полной мере только после трех часов дороги по песку верхом на заморенной старой лошади. Та совсем неохотно передвигала ноги, делая каждый очередной шаг как последний. Пирамиды, до которых вначале показалось, рукой подать, будто вовсе не хотели приближаться, а солнце припекало все сильнее и сильнее, будто нарочно собрав все свои лучи на его темном пальто. Однако все на свете имеет свой конец. Настойчивым требованием «бакшиша» у подножия великого чуда света — Акхуд-Хуфу окончилась и эта поездка.

Соловьев снял шляпу и, задрав голову, посмотрел вверх. Туда уходили бесчисленные каменные ступени, похожие на лестницу в голубое небо, в котором нет ничего, кроме необозримости и бесконечности.

«Иду, — решил он, почувствовав почти мальчишеский восторг от предстоящего преодоления самого себя. — Хватило бы только сил», — подумал он и огляделся по сторонам.

Словно услышав его мысли, к нему со всех сторон подлетели феллахи и загомонили и замахали руками, предлагая помощь. И вот уже двое из них, побойчее и помоложе остальных, похожие друг на друга, как братья-близнецы, ловко взобравшись на первую ступеньку, рванули его за руки вверх, а двое других принялись подталкивать под спину.

— Ялла! Ялла! — дружно восклицали они в такт движениям, втаскивая его на очередную ступеньку. Примерно на сороковой ступени сделали перерыв. Отдышались и снова, подхватив его руки, с веселыми криками потащили выше по им одним известному пути. Он не смотрел по сторонам. Вверх и только вверх было нацелено его желание.

— Ялла! Ялла! — серые массивы камня уходили ему под ноги один за другим. Ступеней через тридцать — снова остановка и беглый взгляд вокруг с головокружительной высоты, откуда уже нет хода назад, а только вверх.

— Ялла! Ялла! — и вот уже немного осталось до вершины, но сердце бьется, как пойманная птица, и воздуха уже не хватает. И феллахи уже не туземцы вовсе, а ангелы, поднимающие его на вершину то ли пирамиды, то ли собственной души. Один из братьев указал на отметку на камне и сказал: «Наполеон».

«До этой черты поднялся великий император, — понял Соловьев. — До вершины не дошел. Хотя говорят, и эту надпись просто приказал сделать, не сумев вовсе преодолеть высоту. А я — дойду!» — подстегнул он себя и вспомнил отца, который любил повторять, что самое трудное в жизни — довести начатое дело до конца. Снова протянул руки проводникам.

— Ялла!…

… Вершина! Площадка метров десять на десять и шест посередине, обозначающий первоначальную вершину пирамиды. И ощущение неимоверного счастья! Дымчато-пыльный Каир с сотнями минаретов, серо-зеленая дельта Нила, пальмовые рощи, пирамида Саккары, а на юг — бесконечная Ливийская пустыня, в песках которой умирает закатное солнце.

— Хатар! — услышал он голос одного из феллахов, который, нахмурив брови указал рукой в сторону пустыни.

— Мот! — дружно закивали другие.

— Сер! — сказал один из братьев с тревожной вибрацией в голосе…

Настойчивый стук в дверь спугнул солнечного зайчика, незаметно проскользнувшего в щель между шторами и уютно устроившегося на щеке Александры. Она неохотно открыла глаза. Может, послышалось? Стук повторился. Завернувшись в простыню, подошла к двери.

— Кто-о там? Что опя-ять случилось? — спросила с интонацией, способной отпугнуть любого.

— Мадам, — голос из-за двери звучал взволнованно. — Фан Фомич просит снять телефон, не может мадам зфонить, мадам не слышит.

Включенный в гостиной телефон через мгновение осчастливил трелями звонка.

— Александра, у вас все нормально? — голос Ивана Фомича был бодр.

— Иван Фомич, — почти простонала она, — сколько времени?

— Девять тридцать, — ничуть не смутился он. — Все уже на ногах.

— Может все и на ногах, а у меня — свой режим, я люблю по ночам работать. Просила же мне лишний раз по утрам не звонить.

— Я беспокоюсь, — извиняющимся тоном проворковал он. — Кстати, вы посмотрели наш отчет за прошлый год? — спросил строго, видимо, решив взять инициативу в свои руки.

«Господи, какой отчет по утрам, Иван Фомич? — хотела воскликнуть она, но вовремя удержалась, внезапно проснувшимися мозгами осознав, что так говорить нельзя. — Конец подкрался незаметно, — тоскливо подумала, почему-то вспомнив вчерашний афоризм зама. — Теперь я его жертва. Новый зам по отчетам».

Времени на решение было мало, но ставка слишком высока. «Они вчера отмечали день рождения!» — озарила голову спасительная идея.

— А… отчет, — проговорила она небрежно, — посмотрела и вам же на стол ночью положила… справа возле пепельницы, — точно указала она место, потому что детали в импровизации особенно важны.