Шизофрения

Александра приостановилась, недоверчиво разглядывая Зама.

«Интересный тип, — думала она. — Глаза умные, цепкие, хитрые. Сразу и не поймешь, на самом деле таков, или хочет казаться захмелевшим простачком. Профессиональная маска? Или найденная однажды удобная форма, за которой можно спрятать внутренний надрыв?»

— В общем, встречаются два приятеля, — начал Зам. — Один другого спрашивает: «Ты чего такой грустный?»

— Второй отвечает: «Да вот пошли с мужиками на кабана охотиться. Кабан не пришел. Ну, мы и нажрались как свиньи… — рассказчик сделал паузу, означавшую приближение кульминационного момента. — И тут пришел кабан», — трагическим голосом закончил он и загоготал.

Александра поощрительно улыбнулась. Нельзя же расстраивать человека, который, может впервые в жизни, рассказал не скабрезный анекдот.

Зам вдруг замолк, поднял голову и посмотрел на окна третьего этажа.

— Тихо… Всем лежать! Уходим в подполье! — прошептал он и, схватив Александру за руку, потащил к входу в здание.

— Куда ты меня тащишь? — с трудом вырвалась она. — Чуть руку не вывернул! — все же продолжила идти за ним, потирая кисть руки.

— Ну, прости уж дурака! — запричитал подпольщик. — Прости, а то не выживу! Не доживу до светлого завтра! — он остановился в вестибюле. — Там, — поднял глаза вверх, — живет наша главная… знайка. Неленивая тетка, прямо скажем! — доверительно сообщил он. — Наша местная графоманка. Писать о-о-чень любит. И письма рассылать, — посмотрел многозначительно. — Не знает, дура, про пер-люстрацию. Хочешь анекдот? «Сидят трое в тюрьме…»

— Не хочу! — Александра снова сделала попытку уйти и решительно развернулась, столкнувшись лицом к лицу с Иваном Фомичом, вынырнувшим из-за простенка лифтового холла. Зам с неожиданной резвостью отскочил на шаг и развернулся, сделав вид, что увлечен осмотром окрестностей.

— Чего это вы здесь воркуете, а? — Иван Фомич выпятил нижнюю губку и оглядел голубку и спину голубка подозрительным взглядом.

Зам изобразил, что не слышит.

— А почему это ты стоишь ко мне спиной, когда я смотрю тебе прямо в лицо? — возмутился Иван Фомич.

Зам немедленно повернулся и старательно изобразил, в какой степени удивлен неожиданным появлением начальника.

— А что это ты на меня свое лицо вытаращил? — продолжил кипятиться Иван Фомич. — Ты у меня смотри, я где нормальный, а где и беспощаден! — он погрозил пальцем.

— Ой, Иван Фомич, — Зам продолжил изображать изумление, — вы прямо как Мефистофель — из-под земли!

Иван Фомич нахмурился, выпятил грудь и даже как будто стал выше ростом.

— Везде считается, я начальник — ты дурак, у нас получается, я — начальник, и я же дурак? — спросил он с грозным видом, надвигаясь на заместителя.

— Иван Фомич, дорогой, как хорошо, что я вас встретила! — решила разрядить обстановку Александра, обрадованная возможности отвязаться от Зама.

Глаза Ивана Фомича потеплели.

— Позвольте ручку поцеловать? — галантно склонился он.

— Мне? — из-за спины Александры с блудливой улыбкой вынырнул Зам. — Ну что вы, Иван Фомич, не стоит, — протянул жеманным голосом клубного гея и спрятал руки за спину. — В другой раз. На людях как-то неудобно.

Александра рассмеялась, представив уморительную картинку. Застигнутый врасплох Иван Фомич, замахал руками, что должно было означать «Изыди, нечистая сила!».

— А рубашечка у вас такая миленькая — голубая, — не унимался тот, войдя в роль лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией. — И вы сами тоже… такой миленький!

Иван Фомич, не найдя, что ответить, чертыхнулся. На его лице было видно сожаление по поводу отчета, сданного Замом слишком рано.

— Иван Фомич, мне надо бы авиабилет на другой день поменять, можете помочь? — согнав с лица улыбку, решила поддержать Александра расстроенного шефа.

— А это вот вашего дорогого друга просите, — указал рукой на заместителя. — Он у нас с Аэрофлотом и в футбол играл и водку пил. А я с ними не пил.

— Во-о-от, Иван Фомич, — Александра хитро улыбнулась, — вы все говорите, что у меня характер тяжелый. Если б это было так, я бы сейчас спросила: «Как, неужели в Египте есть люди, с которыми вы не пили?!», но ведь я этого не говорю! — подняла на него невинные глаза.

Зам захохотал.

Добрая улыбка озарила лицо Ивана Фомича, отчего он стал похож на ребенка, которого похвалил учитель.

— Вот язва, а? — глядя с восторгом, проговорил он. — И как Алексей Викторович вас терпит? Ему памятник надо при жизни ставить.

— Ага, — согласилась Александра. — Конную статую перед входом в министерство и бюст на родине. — Так что с билетом? Поможете? — повернулась к Заму.

— Тащи. Завтра сделаю! — весело пообещал тот.

— Так! Я иду домой. — Иван Фомич поправил папку с бумагами, которую держал под мышкой. — Перерыв — до девятнадцати часов. Прощайтесь, что ли.

— Может, мы не наговорились еще! — хмыкнул Зам.

— Нечего, нечего, — пробурчал Иван Фомич. — С вами тут греха не оберешься. Я Александре обещал вас от нее отгонять.

— Чего я, комар, что ли? — надулся заместитель. — Как билет поменять — так я, как воду в магазине купить — тоже я, отчет вот еще, — вспомнил он старую обиду, — а как поговорить по душам — сразу бац! — с силой хлопнул себя по лбу ладонью, — и комар.

— Не обижайся, — улыбнулась Александра и провела ладонью по его пухлой щеке. — Заранее спасибо за помощь. Я ценю.

— Эй, чего это такое? — возмутился Иван Фомич, шокированный фамильярным жестом богини. — Чего это вы?

Александра, уже направившаяся к лифту, обернулась.

— А что вы так удивляетесь, Иван Фомич? Человек полночи валялся в моей постели! Чего уж там теперь! Да, милый? — с нежной улыбкой спросила она Зама, который почему-то не обрадовался воспоминанию, а, напротив, поспешил ретироваться.

Соловьев шел в пустыню. В длинном черном английском пальто, цилиндре и с тросточкой в руках. Шел, не оглядываясь, туда, где «хатар», «мот» и «сер», которые, по словам Жака Нурье означали «опасность», «смерть» и «тайну». Шел туда, где Фаворский свет и где ждала его София. Встреченному утром в гостинице герою кавказской войны генералу Фадееву — человеку по-военному бойкому, развязному и самоуверенному, любителю каламбуров и острот сомнительного свойства, прибывшему в Каир по собственной воле еще в начале года для преобразования армии Хедива на случай войны с Турцией — сказал, что направляется в Фиваиду — на родину монашества для посещения аскетов-подземножителей. Не сказал только, что пешком, опасаясь, что Ростислав Андреевич станет отговаривать или того хуже — насмехаться над его неожиданным решением преодолеть одному более двухсот верст не по железной дороге.

Он вышел из гостиницы рано утром, когда солнечные лучи ласково пригревали левую щеку, и шел бодро уже несколько часов, за это время успев выбраться из Каира и углубиться в песчаную бескрайность. Правда, предместья Каира он преодолел верхом на надменном верблюде с видавшим виды сидением на спине, поверх которого был наброшен цветастый коврик, на которого он и был усажен добрым египтянином, видимо, решившим избавить путешественника от шумной ватаги ребятишек, сопровождавших Владимир а веселой гурьбой, дергавших его за полы и рукава пальто и требовавших «бакшиш». Но на окраине города феллах забеспокоился и остановил верблюда, указывая рукой в сторону пустыни и встревожено повторяя слова «хатар», «морт» и «бедуан».

— Ялла! Ялла! — попробовал подбодрить его Соловьев, показывая вперед, однако хозяин верблюда был непреклонен.

— Халас! — подытожил он дебаты и протянул руку. — Бакшиш.

— Какой тебе бакшиш? — возмутился Владимир . — Бросаешь меня посреди дороги и бакшиш тебе. Ничего не получишь! — строго сказал он, но все-таки положил в темную ладонь несколько монет, чтобы унять собравшихся вокруг феллахов, которые, размахивая руками, о чем-то возбужденно кричали — то ли сердились, то ли спорили между собой.