Привычка выживать (СИ)

- Ты нравишься Энни, - говорит миссис Эвердин, скользя по художнику оценивающим взглядом. – Ты нравишься Хеймитчу, хотя он никогда не признается в этом, хотя он знает, что ты – капитолийский переродок. Я никогда не доверяла Хеймитчу полностью, но он дважды помог моей дочери выжить на Арене, и я ему благодарна, но все еще не верю ему. Я знаю, Плутарх готовит всех вас к чему-то, но я не знаю, к чему. Не думаю, что мое мнение будет кому-то интересно. Моя дочь никогда не спрашивала моего мнения. Тебе всегда было плевать на мое мнение, хотя тогда ты, кажется, был во всем добропорядочным человеком, Пит, - его имя в ее устах неприятно режет слух, Пит бросает быстрый взгляд, но больше старается не отвлекаться. – Доктор Аврелий, насколько я знаю, излечил тебя от охмора, и ты больше не будешь причинять моей дочери боли. Впрочем, я видела, на что способен доктор Аврелий, - в глазах матери, похоронившей своих дочерей, появляются слезы, - и у меня нет никаких причин верить ему. Быть может, он действительно вылечил тебя от охмора. Но, вылечив от одного, он должен был пробудить в тебе что-то еще более страшное, - говорит она медленно, и смотрит на него пристально, будто желая увидеть то самое «еще более страшное», о котором говорит с таким убеждением.

(- О, - восклицает мертвый президент из своего темного угла, - эта женщина не так проста, как нам обоим казалось. Должно быть, мы слишком рано списали ее со счетов.)

Пит мысленно отмахивается от его замечания, но мысленно вынужден согласиться с ним. Миссис Эвердин меняет позу, ей все равно, закончен ее портрет или нет, ей хочется подышать свежим воздухом, и она быстрым шагом подходит к окну. Пит мысленно воспроизводит ее лицо, как делал прежде, еще до охмора, будто в прошлой жизни, когда рисовал по памяти Китнисс Эвердин.

- Если ты причинишь ей боль, - каким-то отстраненным голосом говорит мать Китнисс, так непохожая на саму Китнисс, и что-то в ее лице медленно меняется, будто внутри этой потухшей женщины пробуждается давно спящая ярость, - я вернусь. Вернусь и покончу с тобой. Капитолийский ты переродок или нет, ты никогда мне не нравился.

Пит качает головой.

- Не проще ли закончить все здесь и сейчас? – спрашивает вызывающе.

Миссис Эвердин качает головой.

- Нет. Моя дочь вряд ли переживет новый удар. Тем более что, ударив тебя, я ударю ее. Ведь ты еще не знаешь, что тебя ждет. Даже она не знает, а я… - слабая беспомощная улыбка, - я, к сожалению, могу только догадываться.

Через несколько дней они вмести с Энни Креста возвращаются в Четвертый Дистрикт. Энни, обнимает Пита на прощание, напоминает с улыбкой об их общем секрете и прикладывает свой палец к его губам. Потом Энни машет кому-то за спиной Пита, и это вовсе не Хеймитч, хотя и Хеймитч, который вполне справедливо принял на себя последний прощальный жест, и мертвый президент, которому этот жест в действительности предназначался, машут в ответ. После того, как шаги двух женщин затихают окончательно, Хеймитч бьет два последних стакана о стену, и едва не переворачивает стол. Ему до зубного скрежета надоели прятки, в которые играет он, Плутарх и Китнисс, он озлоблен и почти сведен с ума трезвым образом жизни и обескровлен тем обстоятельством, что светловолосый карапуз Энни и Финника родится где-то далеко, и крестным отцом его будет совсем не Хеймитч. Пит наблюдает за бессильными попытками бывшего ментора что-либо изменить и молча наливает в последний оставшийся стакан оставшийся чудом коньяк. Они пьют, не закусывая, по очереди, и не обсуждают тревожное ощущение сгущающихся за их спиной туч.

Утром другого дня на пороге их квартиры оказывается живая и невредимая Джоанна. Одетая просто и безвкусно, но с блестящими глазами и привычно-острыми улыбками. Она не бросается на шею Пита с само порога, хотя подумав, все-таки бросается, но момент упущен, и выглядит это как холодный расчет, а не душевный порыв, но Пит и это может ей простить, потому что Хеймитч из-за шума вылезает из своей комнаты, и взгляд на Мейсон бросает нехороший.

Джоанна, впрочем, сама нарывается на грубость.

- Если хочешь ударить – ударь, - говорит с очевидным вызовом.

- Сегодня тебе везет, солнышко, - отвечает Хеймитч, не скрывая угрозы, но активных действий не предпринимает.

Вечером того же дня Плутарх, без посредства Эффи Бряк, сообщает, что комнаты в бывшем Тренажерном Центре для них уже готовы и они могут переселяться. Они оглядывают друг друга одинаковыми оценивающими взглядами. Им не предлагают выбора; что ж, это – самое честное, что произошло с ними за время пребывания здесь.

В конце концов, удача никогда не бывала на их стороне.

========== ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ, в которой старые знакомые знакомятся вновь ==========

Итак, снова Капитолий. Снова Тренировочный Центр, отремонтированный после «одного неприятного инцидента». Бити ставит сумку с вещами на ближайший диван и с любопытством оглядывается по сторонам. «Один неприятный инцидент», - повторяет он мысленно, смакуя эту забавную фразу, и позволяет себе едкую усмешку. Теперь под неприятным инцидентом они имеют в виду затеянную не случайно маленькую Бойню между двумя бывшими победителями Голодных Игр. О, он видел запись этой не разрекламированной бойни, он поставил бы на Энорабию, если бы не знал, что ничем кровавым сие разыгрываемое на камеры действо не закончится. Впрочем, о чем он? Об Энорабии, разумеется. О девушке лет тридцати, известной на весь Панем своей шикарной улыбкой, которой пользуется в настоящее время неохотно и только для того, чтобы морально раздавить своего противника.

- Не рада меня видеть, я полагаю? – спрашивает Бити с как можно большей уверенностью, и возвращает свои очки на переносицу.

- Я всегда рада видеть своих старых знакомых, - скалится в ответ Энорабия, стоя со скрещенными руками в проеме двери. – Даже тех, которые бесили меня большую часть своей жизни, а потом хотели убить меня с помощью чертовой молнии, - добавляет с мрачным оптимизмом. – Не обольщайся, Вольт, я рада тебя видеть.

Вольт вовсе не обольщается, хотя, конечно, ему совсем не по душе такая агрессия. Впрочем, чего можно ждать от столь неприятной женщины? У них всегда, признаться, были не самые хорошие отношения. Хотя, о каких отношениях идет речь? Они пересекались лишь на приемах, устраиваемых для победителей Голодных Игр, и в период Голодных Игр, когда им не было дела друг до друга.

- Насколько я знаю, здесь можно выбрать любой этаж? – спрашивает он никуда не ушедшую профессионалку и забирает с дивана свою сумку.

- Я уже заняла второй, - фыркает в ответ та.

- У тебя было преимущество, - без злости отвечает Бити. – У ваших всегда было преимущество. Кстати, как живется твоим дружкам под игом Гейла Хоторна?

Энорабия в ответ хлопает дверью. Ответ более однозначный, чем этот, сложно найти. Бити фыркает и качает головой, оглядываясь по сторонам уже с большим интересом. Если ему в ближайшее время предстоит находиться здесь, в компании не самой приятной, да еще и с постоянным наблюдением, он склонен хотя бы получать удовольствие от общения с неприятными ему людьми. Или, проще говоря, получать удовольствие от издевательств над этими самыми людьми.

Итак, снова Капитолий, - резюмирует во второй раз Бити, внутренне уже готовый к тому, что его так и продолжат звать Вольтом. Все-таки имена, которые налево и направо дает Джоанна Мейсон, прикрепляются к несчастному владельцу надолго. Бити интересно встретиться с нею теперь, после всего, что произошло, и сопоставить все изменения с записями, которыми ему удалось извлечь из информационной базы Капитолия, доступ к которой стоил ему не одной бессонной ночи.

Кстати, если говорить о ночи. Спальня Бити досталась прежняя, на знакомом третьем этаже, который кажется ему теперь огромным, особенно, если вспомнить, что жить ему тут предстоит в полном одиночестве. Интересно, что руководствуется Капитолием в использовании столь странных приемов? Обманчивая свобода, в которую отпускают с такой легкостью, не может не таить в себе смертельной опасности. Бити проверяет все комнаты третьего этажа и автоматически считает все поставленные камеры. Не так много, стоит отметить. Да и не самые лучшие – скорее, те же, что использовались когда-то давно на других военных объектах. Странно. Их собирают в одном огромном полупустом здании под прикрытием подготовки к какому-то шоу, но не берут их под полное наблюдение. Их собирают здесь всех вместе, предоставленных самим себе, безумных, опасных, настроенных решительно и потерявших всякую ориентацию в пространстве. Но подобные головоломки уже не кажутся ему странными, или излишне жестокими. Все происходящее он склонен считать очень забавным, как кровавый эксперимент, результаты которого никому не интересны, но в результате которого обязательно кто-нибудь умрет. Возможно, что и все.